Блуждающая в Пустоте

— Субъект, — то есть, Малхарион — все еще может послужить Легиону. С применением точечных пыток и контроля уровня боли, он являл бы собой на поле боя разрушительную силу.

— Я уже отказался идти поэтому пути, — Талос все еще не отключил свой меч, — и я не допущу издевательств над его телом. А в безумии он может открыть огонь и по своим.

— Но я могу…

— Хватит. Трон Пламенеющий, вот почему Вандред сошел с ума. Распри. Грызня. Когти убивают друг друга ножами во тьме. Я не желал восходить на этот идиотский пьедестал, куда поместили меня мои братья, но сейчас я на нем, Дельтриан. «Эхо проклятия» — мой корабль. Мы можем бежать, может, мы обречены, но я не собираюсь умирать без боя, и я не закончу свои дни, попустительствуя этому отвратительному унижению. Ты меня понял?

Конечно же, Дельтриан его не понял. Все это звучало слишком по-человечески для его аудиорецепторов. Всякое действие, основанное на эмоциях или химических процессах смертных, зачищались и игнорировались.

— Да, — произнес он.

Талос рассмеялся, но его хохот прозвучал лишь как горький удивленный смешок на фоне воплей дредноута.

— Ты ужасный лжец. Сомневаюсь, что ты помнишь каково это — кому-то доверять и кого-то понимать.

Повернувшись к жрецу спиной, он взобрался на саркофаг, цепляясь одной рукой. Силовой меч потрескивал и гудел, задевая стазис-поля.

Талос посмотрел на платиновый лик Малхариона — его господина, его истинного господина задолго до времени правления Вандреда, — чье величие в тот древний миг славы было запечатлено навеки.

— Если бы только ты выжил, — произнес Талос, — все могло бы быть иначе.

— Не делай этого, — Дельтриан вокализировал свое возражение. — Подобные действия нарушают положения моей присяги Восьмому Легиону.

Талос не обратил на него внимания.

— Простите меня, капитан, — сказал он высеченному изображению и поднял клинок.

— Подожди.

Талос обернулся в удивлении от того, чей голос он только что услышал. Он остановился на полпути к бронированной оболочке дредноута, приготовившись перерубить силовые кабели, соединяющие саркофаг с системами жизнеобеспечения.

— Подожди, — повторил Узас. Повелитель Ночи не спешил вставать на ноги. От стучал лезвием своего топора по палубе: тук-тук… тук-тук… тук-тук… — Я кое-что слышу. Пульс. Пульс среди хаоса.

Талос повернулся к Дельтриану.

— О чем он говорит?

Техноадепт был настолько озадачен этим диалогом, что чуть было не пожал плечами. Вместо этого, решив, что это слишком по-человечески, он разразился тирадой бранного кода.

— Необходимо разъяснение. Ты спрашиваешь меня о значении сказанного твоим братом, как если бы я имел какое-то представление.

— Я тебя понял, — сказал Талос. Он спрыгнул с саркофага, с глухим стуком приземлившись на палубу. — Узас. Поговори со мной.

Узас все еще стучал топором, отбивая звенящий ритм.

— За криками. Слушай, Талос. Слушай пульс

Талос посмотрел на Дельтриана.

— Адепт, ты не мог бы просканировать, о чем он говорит? Я слышу только крики.

— У меня запущено шестнадцать вспомогательных процессов постоянной диагностики.

Узас наконец поднял взгляд. Кровавый отпечаток ладони на лицевом щитке отразил тусклый свет помещения.

— Пульс все еще бьется, Талос.

— Какой пульс?

— Пульс, — произнес Узас. — Малхарион жив.

Талос повернулся к саркофагу.

— Уважаемый адепт, не угодно ли вам будет объяснить мне, что в сущности представляет из себя этот ваш ритуал воскрешения?

— Эти знания запретны.

— Конечно. Тогда объясните хотя бы в общих чертах.

— Эти знания запретны.

Пророк чуть было не рассмеялся.

— Это как выжимать кровь из камня. Работай со мной, Дельтриан. Мне нужно знать, что ты проделываешь с моим капитаном.

— Комбинация синаптически усиленных импульсов, электрокардиостимуляции, введение химических стимуляторов и психических стабилизаторов.

— Как много времени минуло с тех пор, как ты был апотекарием, — по тону Узаса можно было понять, что тот ухмыляется. — Мне пойти найти Живодера?

Вопреки своему желанию Талос улыбнулся шутке своего потерянного брата.

— Очень похоже на некоторые из методов, которые мы применяем при пытках, Дельтриан.

— Это так. Субь… Малхарион всегда вызывал много беспокойства, и его пробуждение требует нестандартного уровня концентрации и подхода.

— Но он же уже пробужден, — сказал Талос. — Он проснулся. Зачем продолжать ритуал?

Дельтриан издал рассерженный звук.

— Что во имя бесконечной бездны варпа это было? — спросил Талос.

— Демонстрация нетерпения, — ответил адепт.

— Как это по-человечески с твоей стороны.

Дельтриан снова издал звук, на этот раз громче.

— При всем моем уважении, ты говоришь по неведению. Ритуалы воскрешения не прекращены потому, что субъект пробудился лишь физически. Его разум не осознает окружения. Мы пробудили к жизни его физическую оболочку, позволив ему соединиться со священной боевой машиной. Но его разум все еще блуждает. Ритуал производится для того, чтобы наполнить энергией и возродить его сущность.

— Его… что?

— Его чувство самосознания и способность реагировать на раздражители. Его сознание как воплощение его живого духа.

— Ты имеешь ввиду, его душу. Его разум.

— Как скажешь. Мы вернули к жизни его мозг и тело, а не душу и разум. Вот в чем разница.

Талос сквозь зубы втянул спертый переработанный воздух.

— Когда-то у меня была собака. Ксарл частенько тыкал ее палками.

Дельтриан замер. Хоть его глазные линзы оставались неподвижными, процессоры работали на полную, пытаясь найти хоть какой-то смысл в этом разговоре.

— Собака, — произнес он вслух. — Четвероногое млекопитающее. Семейство Псовые, род Волки, отряд Хищные.

Талос снова взглянул на саркофаг, слушая крики.

— Да, Дельтриан. Собака. Еще до того, как Нострамо сгорел, до того, как Ксарл и я присоединились к Легиону. Мы были детьми, и большую часть ночей проводили на улицах, мало зная о том, что существует беззаконное безумие, овладевавшее миром за пределами нашего города. Мы думали, что жили в самом сердце бандитских войн. Со временем это заблуждение кажется забавным.