Блуждающая звезда
Шрифт:
Через несколько минут Эстер и Элизабет были на берегу. Пастушок стоял у чемоданов, на его до красноты загорелом лице застыла тревога, глаза щурились от света. Эстер не могла удержаться от смеха — и тут же почувствовала подступившие к глазам слезы. Лицо ее пылало. Она опустилась на песок, уткнувшись в мамин чемодан, и ни на что больше не смотрела. «Все позади, все будет хорошо, Эстреллита». Голос Элизабет был спокоен. Эстер чувствовала, как тонкие пальцы гладят ее слипшиеся от морской соли волосы. Мать никогда не называла ее «звездочкой», это имя она услышала от нее впервые.
Корабль в море между тем вздрогнул, заходил ходуном. Якорные цепи толчками поползли вверх. Итальянские матросы с палубы смотрели на пляж. Большой парус затрепетал, захлопал на ветру — и вдруг разом надулся. «Сетте фрателли» быстро удалялся. Через
Свет был здесь прекрасен, свет и камни. Словно бы она не знала этого раньше, словно до сих пор видела лишь тьму. Светом было имя города, которое она слышала еще совсем маленькой, имя, которое говорил ей отец на ночь, и она с ним засыпала. Это имя видели впереди она и Элизабет, когда шли по камням, через лес, в Италию. Это имя она хотела услышать каждый вечер в Фестионе, когда ждала, прячась в траве у дороги, по которой должен был прийти отец. Это имя было и в доме 26 на улице Гравийе, в тесной квартирке, в темном коридоре, на лестнице, где капала вода с дырявой, как решето, крыши. Оно же было с ней на корабле, гонимом ветром по зимнему морю, и, когда она выходила на палубу, оно сияло и слепило глаза.
Эстер бежала по улицам нового города, где поселились иммигранты. Она поднималась на холм, плутала в сосновых рощах. Заходила в такую даль, что людей даже слышно не было, лишь свист ветра, шелест хвои, легкий шорох птицы на ветке.
От синевы неба кружилась голова. Скалы пламенели белым огнем. Свет был так отчаянно ярок, что из глаз текли слезы. Эстер садилась на землю, утыкалась головой в колени, до ушей подняв воротник пальто.
Там и нашел ее однажды утром Жак Берже и с тех пор стал каждый день провожать. Может быть, он шел по ее следам или подсматривал за ней издали, когда она бежала по улицам в сторону гор. Он звал ее по имени, кричал что было сил, а она спряталась за кусты. Потом, когда он скрылся из виду, спустилась к старой стене. Тут-то он ее и настиг. Они пошли под соснами вместе, и он держал ее за руку. Когда он ее поцеловал, она не противилась, только отворачивала голову, чтобы не встретиться с ним взглядом.
Жак говорил об опасностях, которые подстерегали повсюду, — из-за войны. Он сказал, что тоже пойдет воевать с врагами Израиля — с арабами, с англичанами. Однажды он сообщил новость: умер Ганди, — и был так бледен и взволнован, будто это случилось не в Индии, а здесь. Эстер понимала его, смерть она видела воочию, смерть сияла в небе, в камнях, в соснах и кипарисах. Сияла, как свет, как соль, под ее ногами, в каждой пяди земли.
«Мы ходим по мертвецам», — говорила Эстер. Она думала обо всех умерших вдали отсюда, забытых, брошенных на произвол судьбы, о тех, кого солдаты вермахта преследовали в горах, в долине Стуры, о тех, что попали в облаву у Борго-Сан-Дальмаццо и никогда не вернулись. Думала она и о склоне близ Колетто, где так долго, до темноты в глазах, до обморока высматривала отца. Белые камни, что сияли здесь, были костями, останками сгинувших навсегда.
Жак читал ей черную книгу, и Эстер слушала имена тех, кто умер на этой земле, чьи кости превратились в камни. «Прочти мне то, что ребе Йоэль читал на палубе корабля, когда мы приплыли», — просила она. Он читал медленно, и его ласковый голос становился звонким, яростным, набирал такую силу, что Эстер пробирал озноб.
« Вечносущий сказал Моше: Я Вечносущий отца твоего, Авраама, Ицхака и Яакова. Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его от притеснителей его, так что знаю его страдания. И нисшел Я избавить его от руки Египтян и вывести его из земли той в землю хорошую и обширную, в землю, текущую молоком и медом, в землю Ханаанскую. И вот, вопль сынов Израилевых дошел до Меня, и видел Я также угнетение, каким Египтяне угнетают их… А теперь иди, и выведи народ Мой, сынов Израилевых, из Египта. Я буду с тобою, и вот тебе знамение, что Я послал тебя: при выводе твоём народа из Египта вы совершите служение Богу на этой горе… Я знаю, что царь Египетский не позволит вам идти, если не принудить его рукою крепкою. И простру Я руку Мою, и поражу Египет всеми чудесами Моими, которые сделаю в среде его; и после того он отпустит вас».
Гулко звучали слова в тишине гор. Жак наклонялся к Эстер, обнимал ее за плечи. «Что с тобой? Тебе холодно?» Она качала головой, но не могла проглотить ком в горле. «Зачем нужна война? Почему нельзя жить в мире?» Жак отвечал: «Эта война должна стать последней, чтобы никогда больше не было войн. Тогда сбудутся слова книги, и мы сможем жить на этой земле, дарованной нам Богом».
Но горы над городом Хайфой белели от костей. Свет — этот свет не был добрым. Он жег глаза, свирепый, яростный, и страхом были пропитаны ветер, и синее небо, и море. «Я так устала, так устала, — говорила Эстер. — Мне так хочется отдохнуть». Жак смотрел на нее, не понимая. Свет казался мягче на нем, в его волосах и золотистой бороде, в светлых глазах. Она силилась улыбнуться. Смотрела на его руку, такую большую и белую в ее маленьких темных цыганских ладошках. Они лежали рядом на каменистом склоне, вдыхали запах мирта и сосен, слушали тихую музыку ветра.
Когда солнце спускалось к морю, Жак брал Эстер за руку, и они шли под оливами, с террасы на террасу, к домам Нового города. Перед ними лежала долина, клубился легкий дымок. Над крышами летали голуби. В порту стояли на рейде новые корабли, те, что прорвали блокаду англичан. Жак и Эстер входили на улицы города, не разнимая рук. Так они стали женихом и невестой.
14 мая с самого утра люди заполонили площадь Яффы перед Большой мечетью и пляж. Некоторые пришли ненадолго, на несколько часов, с окрестных ферм. Многие, в том числе Эстер, Элизабет и Жак Берже, были с чемоданами, чтобы прямо отсюда отправиться в путь. Молодые девушки и парни стояли шумными стайками. Бедно одетые женщины с маленькими детьми укрылись в сосновой роще. Солнце сияло и палило нещадно. Элизабет и Эстер держались с бедняками на пляже возле Старого города. Люди молча ждали, сами не зная, что произойдет. Сегодня — день, когда все начнется, так говорили в толпе. Сегодня машины увезут людей в Иерусалим.
Теперь на пляж подтягивались и другие семьи. Это были по большей части беженцы из Центральной Европы, все в черных одеждах. Расположившись на дюнах у дороги, глядя на море и не проявляя нетерпения, они ждали. Только детям и молодежи не сиделось на месте. Они носились по пляжу туда-сюда, перекликались. У кого-то были с собой музыкальные инструменты — аккордеон, гитара, губная гармоника. Время от времени слышалось нестройное пение.
Никто не думал о том, что будет дальше, не загадывал наперед. Они словно оказались вне времени и парили над землей. Такой это был день, без начала и без конца. Грузовики приехали в лагерь иммигрантов под Хайфой еще затемно. Эстер и Элизабет спали одетые, собранные чемоданы стояли рядом. Миг — и они уже сидели в грузовике. Жак сел в другой, где были только мужчины, все с оружием, на тот случай, если на них нападут по дороге. Когда грузовики въехали в Тель-Авив, солнце уже сияло вовсю. Потому и не было, казалось, у этого дня начала.
На въезде в город они встретились с другой колонной машин, направлявшейся в обратную сторону, в Хайфу. Все мужчины спрыгнули на дорогу, чтобы посмотреть на эту колонну. Они громко кричали, аплодировали. Жак подошел к машине, где была Эстер. Его глаза блестели. «Это англичане, — сказал он, — они уезжают. Мы свободны!» Английские бронемашины медленно катили по пыльной дороге, а в середине колонны ехал автомобиль самого верховного комиссара Каннингэма. Машины миновали толпу мужчин и женщин и скрылись в облаке пыли — они направлялись туда, где ждал их крейсер «Эралус».
Между тем люди расположились на пляже и принялись за еду, достали хлеб, маслины, фрукты. Какие-то молодые парни развели костер, зажарили двух барашков и раздавали всем мясо. Один из них, совсем мальчик, подошел к Эстер и протянул полную тарелку. Эстер взяла кусок, за ней Элизабет, и Жак тоже. Мальчишке было лет двенадцать-тринадцать. Красивый лицом, смуглый, кудрявый, огромные черные глаза блестели, как агаты. «Как тебя зовут?» — спросила Эстер по-французски. Но он ее не понял. Жак перевел. «Йоханан. Он из Венгрии. Тоже едет в Иерусалим». Мальчик пошел дальше раздавать куски мяса ждавшим на пляже семьям.