Блюз чёрной собаки

— А хоть бы и моя. Чего вы к ней прицепились?

— А тебе чё? Ты чё сам такой крашеный? Может, ты пидор?

— Сам ты пидор, — сквозь зубы сказала Танука, на секунду опередив меня.

Парни напряглись. Плохой признак, лучше б заржали… Я сделал Тануке знак молчать и снова повернулся к заводиле.

— Я не пидор, — мрачно сказал я. — И считай, что я тебя не услышал. А ты следи за базаром.

— Чё это мне следить за базаром? Ты чё наглеешь? Пацаны, он наглеет! Чё ты наглеешь, а? Ты кому это говоришь, петух крашеный?

— Народ, хватит, — сделал я последнюю попытку примириться. — Хватит. Разойдёмся по-хорошему.

— А если не по-хорошему, тогда чё? Ну чё ты мне сделаешь? Ты чё, блатной, что ли? Чё ты мне сделаешь? Хабалку свою на меня спустишь?

Уговоры были бесполезны: парень явно вошёл в штопор и хотел развлечься, однако видно, что остальные трое колеблются и драки не хотят. Но тут у Тануки лопнуло терпение.

— Ты чего разорался, гопарь поганый? — закричала она. — Что тебе надо от нас? Чего привязался? Пей своё пиво и вали отсюда! А то я сейчас моргну — и вы все умрёте!

— Да? — весело изумился тот.

— Да!

— Сама вали отсюда, пидораска!

Я против воли стиснул зубы. Поганая всё-таки штука, словесная брань… И вроде ничего особенного — так, слова, но так иногда хочется дать в морду! Во мне всё кипело. Извинений требовать бессмысленно: шпана не понимает нормального языка. Десять лет эпохи бескультурья взрастили целое поколение разнузданных, озлобленных волков, с которыми бесполезно разговаривать. Они как питекантропы, понимают только язык силы: у кого морда шире, тот и прав. Выезжать на понтах было поздно, оставалось драться или бежать. Или — и то и другое.

— А ну заткнись, — потребовал я, — или уйди. А то сейчас ответишь за базар.

— Чё? Чё ты сказал?! А ну, иди сюда! Сюда иди!

И он рванулся к нам. Один приятель хотел его удержать, другой кинулся помогать. Возникла заминка. Я крикнул Тануке: «Беги!», ухватил стоячий круглый столик, крутанул его и по касательной толкнул на хулиганов. Тарелки, бутылки, стаканы полетели на пол, гремя и разбиваясь, стол рухнул на бетонный пол. Буфетчица натренированным движением захлопнула решётчатую створку. Парниша отскочил — «Ах, сука!» — но тут же кинулся в драку.

Первый удар я отбил и ударил тоже, но добавить не успел: упавший стол мешал обоим. И тут Танука, нет чтоб бежать, выхватила из кармана ошейник и атаковала с фланга, визжа и размахивая им, как нагайкой, крест-накрест. Такого нападавший вряд ли ожидал. Он был без куртки, в майке, а шипы рвали до живого мяса. Брызнула кровь, парень заорал, заматерился, попытался схватить её за руку, но Танука оказалась проворнее. Ещё бы, подумал я, семь лет в балетной школе не проходят даром… В общей сложности она вытянула его раза три, потом нам повезло: кореши поймали парня за руки и громко стали урезонивать, а я попытался оттащить свою непрошеную защитницу. Вот уж не подозревал, что в ней столько силы! Тот, кто говорит, что женщины — слабый пол, ни разу не пытался в одиночку успокоить взбешённую девушку.

— Пусти! — брыкалась она. — Пусти меня!

— Хватит! Успокойся. С чего всё началось? Чего ты на него окрысилась?

— А нехрен! Обозвал меня «мальвинистым ебалом» и думает, я промолчу?!

И тут произошло ещё одно странное событие в сонме прочих, так и валившихся на нашу голову в эти дни. Парень, который дёргался и рвал на себе рубаху, вдруг побледнел, хватанул ртом воздух, закатил глаза и обмяк. Приятели опешили, ослабили хватку, и он сразу осел на пол. Пацаны засуетились: «Э, Санёк, ты чё? Ты чё, Санёк?», а я отстранил немного успокоившуюся девушку и направился к ним.

— Пустите меня.

— Слышь, кончай, ты! — раздражённо отмахнулся один, светловолосый, выше меня на голову. — Чё ты лезешь?

— Я врач.

Они переглянулись с некоторым недоверием, но дали мне пройти.

Даже на глаз можно было определить у парня сердечный приступ: он побледнел, дышал тяжело, взгляд затравленно блуждал по сторонам, левая рука висела. Стенокардия или ишемия. В старину её называли «грудная жаба».

Для точного диагноза требовался стационар. М-да, такой молодой — и на тебе…

Я повернулся к буфетчице:

— Нитроглицерин есть? Или валидол?

— В медпункте, — бросила та, выглядывая через решётку, как мартышка в зоопарке.

Пацаны смотрели на меня. Я мотнул головой в сторону выхода:

— Несите его на воздух.

— А чё с ним?

— Сердце. Сейчас оклемается.

Тут меня тронули за руку. Я обернулся: Танука стояла с раскрытым рюкзаком и протягивала мне тюбик нитроглицерина.

— Откуда у тебя? — изумился я.

— Так. Ношу на всякий случай.

— У тебя что, родственники больные?

— Типа того.

Пострадавшего вынесли, уложили на скамейку в тень, сунули ему под язык две гранулы нитроглицерина, и через несколько минут он начал приходить в себя. Двое ребят нервно разодрали пачку сигарет и закурили. Предложили и мне, но я отказался. Третий — белобрысый — притащил валяющийся шланг с водой и предложил полить больному на грудь, но я покачал головой:

— Здесь, наоборот, горчичники нужно. Лучше «скорую» вызови.

«Шлангист» с сомнением потёр подбородок.

— Может, не надо? Вроде лучше ему. А то увидят кровищу, спрашивать начнут…

— Ну, приступ уже прошёл, — согласился я. — А кровь — царапины, пройдёт. Но «скорую» лучше всё-таки вызвать.

— Да ну на фиг, разбираться ещё… Мы его лучше домой отвезём.

— Как знаете. Куда домой-то?

— Ну в Яйву. А чё?

Оп-па… Тесен мир. Я огляделся. Танука стояла у нас за спиной и с интересом прислушивалась.

— Значит, в Яйву… — повторил я. — Ладно, везите. Только смотрите, чтоб не бузил.

— Да не, он не всегда такой дёрганый. — Белобрысый бросил шланг и вытер руки. — Он просто на днях из армии вернулся, а девчонка, слышь, не дождалась. Вот он и это…

— Из армии? — засомневался я. — Да как его с таким сердцем туда взяли-то? Как зовут-то его? Саня?

— Кого? Его? Ага. А я Володька. Вовчик типа.

— Я Женя.

«Толян, Серёга», — представились двое других. Их протянутые руки я проигнорировал. Танука промолчала. «Вовчик» смущённо кашлял и прятал глаза.

— Ну, ты типа прости, братан, — наконец решился он. — Ну случайно вышло, не хотели мы. Это всё Санёк, его чувиха бросила. Ну и твоя тоже хороша: не видит, что ли, что он дёрганый? Он пошутил, а она давай обзываться. Он и завёлся. А вы куда едете?