Боевое Знамя

У ворот двора их встретил чернокожий.

– Тут никого нет, масса, - нервно проговорил он.

– Кому принадлежит этот дом?
– спросил Старбак.

Негр не ответил.

– Ты слышал офицера!
– рявкнул Траслоу.

Негр бросил взгляд на приближавшуюся роту и нервно облизнул губы.

– Принадлежит джентльмену по имени Гэллоуэй, масса, но сейчас его здесь нет.

– Он в армии, да?
– задал вопрос Старбак.

– Да, масса.
– заискивающе улыбнулся негр.
– Он в армии.

Старбак улыбнулся в ответ.

– Вот только в какой?

Улыбка мгновенно слетела с лица чернокожего. Он промолчал, и Старбак пнул лошадь каблуками, проехав мимо негра.

– В доме есть рабы?
– не оборачиваясь, обратился он к нему.

– Нас всего трое, масса, но мы не рабы. Мы слуги.

– Вы живете в доме?

– В хижинах, масса, - слуга побежал за Старбаком, Траслоу вел роту за ними.

– Так дом пустует?
– спросил Старбак.

Негр слегка запнулся, но затем кивнул, когда Старбак обернулся, взглянув на него.

– Дом пуст, масса.

– Как твое имя?

– Джозеф, масса.

– Теперь слушай меня, Джозеф, если у тебя в доме остались какие-нибудь пожитки, забери их немедленно, потому что я собираюсь спалить этот чертов дом дотла. А если твой хозяин захочет узнать причину, передай ему поклон от шлюх, сожженных им заживо в таверне Маккомба. Ты хорошо меня понял, Джозеф?
– Старбак осадил лошадь и соскользнул с седла. Он спрыгнул, подняв облако пыли из-под ботинок.
– Ты меня слышишь, Джозеф?

Темнокожий слуга испуганно выпучил глаза на Старбака.

– Вы не можете сжечь его, сэр!

– Скажи своему хозяину, что он убил женщин. Передай ему, что меня зовут Старбак, понял? А ну-ка, повтори.

– Старбак, сэр.

– И не забудь его, Джозеф. Я Старбак - ангел-мститель за сожженных шлюх, - Старбак произнес последнюю фразу, взобравшись по ступенькам веранды и распахнув переднюю дверь.

И увидел своего отца.

На юге сгустились облака, затмив солнечный свет, хотя день уже и так клонился к закату. На крутых холмах и в долинах, откуда хлынула фланговая атака мятежников, на фоне меркнувшего солнца всё ярче выделялись вспышки винтовочных выстрелов, а дым выглядел светлее. Было похоже, что скоро разразится гроза, и действительно, далеко к югу, в заброшенных земляных укреплениях, оставленных янки у реки Раппаханнок, упали первые тяжелые капли дождя. В облаках блеснула молния.

В Манассасе фланговая атака мятежников постепенно теряла свою сплоченность. Наступление проходило по пересеченной местности, и продвигавшиеся вперед бригады вскоре потеряли контакт друг с другом, когда им пришлось обходить поросшие кустарником балки и густые рощи. Некоторые из подразделений вырвались вперед, в то время как другие наткнулись на войска северян, неожиданно оказавшие упорное сопротивление. С вершин холмов рявкали пушки, картечь в клочья разносила листву деревьев, а ружейный огонь трещал по всей неровной трехмильной линии фронта.

За спиной у янки находился ручей Булл-Ран, достаточно глубокий и широкий, чтобы считаться рекой в любой другой стране, кроме Америки. Достаточно глубокий и широкий, чтобы в нем утонул человек, обремененный полным пехотным обмундированием и башмаками, и если мятежники смогут сломить янки и обратить их в паническое бегство, то восьмидесяти тысячам солдат будет непросто пересечь этот убийственный ручей, который мог похвалиться лишь одним небольшим мостом. Разбитая армия может утонуть в нем тысячами.

Только янки не запаниковали. Они перешли ручей, и лишь некоторые из солдат утонули, пытаясь переплыть его, а остальные дружно стояли плечом к плечу на холме, где когда-то человек по имени Томас Джексон обрел прозвище Каменной стены. Они стояли и встретили войска наступавших мятежников такой канонадой, что она озарила передний склон холма красным светом пушечных выстрелов и наполнила всю долину треском отдававшихся эхом винтовочных залпов. Один за другим смертоносные залпы, жалящий град свинца, крошили серые шеренги южан и удерживали полосу земли к западу от моста достаточно долго, чтобы смогла отступить основная масса армии Джона Поупа. И только тогда ряды мужественных синих мундиров сдали холм Каменной стены Джексона его землякам. Северяне потерпели поражение, но их еще не разбили. Ряды синемундирников отступали с поля битвы, на котором им обещали победу, а привели к поражению, и где теперь одержавшие победу конфедераты принялись считать захваченное оружие и пленных.

А на ферме Джозефа Гэллоуэя на южном берегу Булл-Ран преподобный Старбак изумленно смотрел на сына, а сын на него.

– Отец?
– нарушил молчание Старбак.

На одно мгновение, одно лишь биение сердца, Старбак подумал, что его отец смягчится. В эту секунду он подумал, что отец собирается заключить его в объятья, и действительно, на лице старика неожиданно проступило выражение боли и тоски. В этот же миг все планы открытого неповиновения отцу, которые вынашивал Старбак на случай если им предстоит вновь встретиться, рассеялись, и он почувствовал нахлынувшее на него чувство вины и всепоглощающей любви. Но затем беззащитное выражение исчезло с лица священника.

– Что ты здесь делаешь?
– резко спросил преподобный Старбак.

– У меня здесь дело.

– Какое дело?
– преподобный Старбак загородил прихожую. В руке он держал свою трость из черного дерева, которую выставил как шпагу, чтобы не дать сыну пройти в дом.
– И не смей курить в моем присутствии!
– огрызнулся он и попытался тростью выбить сигару из руки сына.

Старбак легко уклонился от выпада.

– Отец, - сказал он, пытаясь воззвать к прежним узам суровой отцовской привязанности, но его бесцеремонно прервали.

– Я тебе не отец!

– Тогда, кто же ты такой, черт тебя дери, чтобы запрещать мне курить?
– вспышка ярости Старбака была неистова и сильна. Он прибег к гневу, зная, что, возможно, это лучшее оружие в подобном противоборстве. В то самое мгновение, когда он увидел суровое лицо отца, многолетняя сыновняя покорность заставила его внутренне сжаться от страха. В тот момент, когда открылась дверь, он неожиданно опять почувствовал себя восьмилетним ребенком, совершенно беспомощным перед полным непреклонной решимости лицом отца.

– Не смей бранить меня, Натаниэль, - ответил священник.

– Я, черт тебя дери, ругаюсь там, где, черт побери, мне захочется. Посторонись, - гнев Старбака прорвался наружу. Он потеснил отца в сторону.
– Если хочешь затеять со мной ссору, - прокричал он, не оборачиваясь, - то сначала прими решение - это семейная ссора или просто стычка двух незнакомцев. И проваливай из этого дома. Я собираюсь спалить это чертово место, - Старбак выкрикнул последние слова уже из библиотеки. Полки были пусты, хотя на столе была свалена в кучу кипа гроссбухов.