Боевые паруса. На абордаж!
Шрифт:
– А то послание монашке?
– Исключение! Ну, ему стало неловко, что та ему написала великолепное посвящение. Мало, что на книге стихов, превосходящих его собственные на голову, так и само в стихах. И весьма лестных. А остальное… Скажу по секрету – знакомый книготорговец мне сообщил, что его первый сборник, изданный каким-то генуэзским безумцем, называется «Портовые сонеты»! Разумеется, ему удастся продать не больше одного томика!
– А один-то кто купит? – поинтересовалась Руфина. – Если это такая гадость!
– Я, – сообщил де Рибера, – мне интересно, что он там накропал.
В прищуренных глазах Аны сверкнуло: «Мне тоже».
– Это все занимательно, – подытожила Руфина, – но, сдается мне, что у его сиятельства королевского советника заканчиваются выстрелы. Непорядок!
И тронула лошадь пяткой, чтоб та пошла скорей. Догонять тех, кто стреляет – нестись, очертя голову. Можно и сломать – если попадется кротовая нора! Зато – ветер в лицо, брызги, взлетающие из перегородившего дорогу ручья. Аж в лицо плеснуло! Аж поднялся столб, похожий на белесую радугу! Вслед за брызгами – терпкий пороховой дым. Привычный… и почти неправильный!
Окружение графа разомкнулось. Руфину знали. Дочь крупного чиновника и дамы, которая, безусловно, забросила прежнее сомнительное ремесло. Достойная особа…
Подвезти начальству отца перевязь с деревянными апостолами – вполне невинное деяние. Позволяющее девушке немного покрутиться среди сильнейших людей города. Всем все понятно? Вот и хорошо!
– Граф, у вас заканчиваются заряды. А я еще не видела достойной выстрела цели… Не желаете моих патронов? Эти, например, снаряжала мама.
Граф протянул руку.
– Давайте. Как раз на кабана или косулю!
– И все-таки мама просит ваше сиятельство не злоупотреблять недожаренным мясом. Как, впрочем, и угольками…
– Я вовсе не собираюсь провести завтрашний день, страдая животом… Ну, как ваши успехи? – умеет граф переменить тему, с неприятной на полезную. И прервать лишний разговор. Пока тот не вышел за рамки обычного. Женщины стреляют мало, мужчины – много. У графа закончились выстрелы, у алькальдовой дочки остались лишние. Почему не поделиться? И только… Что на деле содержится в паре деревянных «апостолов», охочей для слухов разряженной толпе лучше и не догадываться.
Что ж, ружья поговорили, пора размять ноги и собакам с лошадьми… Рука графа поднимается, чтобы дать сигнал псарям – как прямо под копыта его жеребца вылетает серый комок шерсти и когтей.
Гончие рвутся со сворок… А перчатка насквозь промокла – и кажется, что это не вода ее пропитала, а кровь! Знак? Рука рвет из ольстреди пистолет… Зверь стоит смирно, только ветер колышет кисточки на ушах. Думала – бросится, нужно кого-то спасать? Вот ее и спасай, рыжую – под брюхом у рыси полные соски. Не может рысь настолько оголодать, чтобы ловить кроликов на глазах у охоты! На такой риск она пойдет, только если ищет пропитания не себе. Верней, не только себе, ибо она и есть корм для рысят – пока те сосут молоко.
Собак не успели спустить. Воздух рванул звук выстрела. И девичий крик:
– Не сметь!
Такое уже не скрыть. Уже летят скороговорки:
– Увидела! Материна кровь!
– Что?
– Рысьи глаза!
– Знак Господень…
– Ведьмовство…
Рысь так и стоит напротив всадников. Надрываются лаем гончие, что так и не получили воли догонять и рвать. Сторожко фыркают лошади. С надеждой смотрят люди. Зверь стоит, в янтарных глазах посверкивает искорками насмешка. Эти все – на меня? Не много ли чести, дамы и
кавалеры, для существа немного больше домашней кошки? [18]18
Сначала я думал, что в мире дона Алонсо рыси мельче, чем в нашем, но нет, и у нас самая маленькая рысь – иберийская!
Рысь не отводит высокомерный взгляд от странных двухголовых чудовищ о шести лапах, убивающих огнем и собаками. Поудобней перехватила кролика. Тоже не знает, что делать. Убегать – безнадежно, драться – тем более. Остается стоять и смотреть, словно пулю можно удержать парой вертикальных зрачков.
– Да она тоже охотится, – заметил вдруг граф и спросил, обращаясь к хищнице: – Не желаете ли к нам присоединиться, сеньора? Как королевский советник города Севильи, я даю вам такое же дозволение, как если бы вы были приглашены с самого начала. Вашу добычу погрузят в обоз и запишут за вами.
Рысь поняла, что убивать ее почему-то не хотят, вновь перехватила ушастую тушку, величаво развернулась и проследовала в кусты.
– Не доверяет писарям, – объявил граф печально. – Даже рыси знают, что в Севилье воруют…
Вокруг рассыпался мелкий подобострастный смех. Советник продолжил:
– Гончих придержите, не то нападут на мою новую знакомую. Часа, полагаю, будет довольно.
У великих людей бывают слабости – не только желудочные. Недавно почивший кардинал Ришелье, к примеру, верил в амулеты. Многие из римских пап с интересом просматривали гороскопы – за что прочим добрым католикам полагалась суровая епитимья в инквизиционной тюрьме. Поверья гуляют по простонародью, забавно смешивая старинные обычаи и краем уха зацепленную латинскую ученость.
Про то, что всякая рысь – ясновидящая, приметили еще древние языческие греки. Христиане дополнили греческое поверье, заметив, что голубые от рождения глаза рысей с возрастом желтеют. Это было истолковано так, что рысь способна приносить небесную мудрость на землю. Нужно только уметь читать в ее глазах. И если дочь Бланки де Теруан палит в воздух, спасая хищницу…
– Что ты прочитала?
– Ваше сиятельство, вы о чем?
– Ты увидела пророчество в глазах зверя, так? И что прочла?
Наружно весел. Внутри – ждет. Ждет слов, подкрепленных именем Аристотеля, Галилея – итальянцы даже Академию свою назвали Accademia dei Lincei, академией рысьеглазых – и Бланки де Теруан, что спасает его желудок от колик. А скажи ему правду…
– Прочла. У нее в глазах было написано: если я не принесу кролика, у меня в логове сдохнет от голода пара рысят.
– Не хочешь открыть. Значит, боишься, что не сбудется. Значит, хорошее! – сделала пируэт мысль графа. – Может, жениха насмотрела?
Граф уже шутит. Ему даже чуточку стыдно – за суеверность.
– И вы туда же, ваше сиятельство. Неужели отец с вами не говорил?
– Про два года? А как же… Кстати, два года – это мало. Даже во Фландрии, где надо бы считать месяц за год. Так не считает разве королевское казначейство. Так не пора ли тебе учиться быть титулованной дамой?
Руфина глазами похлопала и выдала:
– У меня уже есть титул. Я астурийка. С позволения вашего сиятельства я вернусь к подруге?
И отстала – под добродушный хохот городского советника Севильи. Как всегда, оттененный издаваемым угодниками эхом.