Бог Гнева

— Я не могу позволить тебе издеваться над моей дочерью.

Она выхватывает телефон и улыбается мне.

— У тебя все хорошо, Сеси?

Я поднимаю указательный палец к переносице, затем заставляю его опуститься обратно.

— Да, мама. Все замечательно.

Она снова смотрит на меня умоляющими глазами, и я удивляюсь, что не барахтаюсь и не сгораю под их тяжестью.

Удивительно, что моя грудь не распирает от желания признаться ей во всем прямо сейчас.

Когда она говорит, ее голос звучит мягко.

— Сеси, дорогая, это нормально, если все не очень хорошо и, если некоторые дни хуже других. Ты ведь знаешь это, правда? Мы с твоим папой здесь, чтобы выслушать.

Я задыхаюсь от невысказанных слов, которые горят в моем горле, но я киваю.

— Я знаю.

Папа берет трубку, и этот узел постепенно исчезает, пока мы разговариваем, а потом они в конце концов не кладут трубку.

Оставив меня наедине с моими мыслями.

Моими раковыми, проклятыми мыслями.

Я ненавижу то, как сильно они поглощают меня в последнее время, как мучительно находиться в собственной голове, и как часто я нахожу себя там.

И все же я заставляю себя вставать по утрам, умываться, есть и идти в колледж.

Я заставляю себя учиться, гулять с ребятами и утешаться мыслью, что я жива.

Если я этого не сделаю, то попаду в петлю, которую сама же и создала, и никто не сможет меня спасти.

Я так стараюсь примириться со своими поступками, своим выбором и тем, как низко я пала — и все время терплю неудачу.

Может быть, это гордость.

Или мораль.

Хотя я никому не причиняю вреда. Никому, кроме себя, по крайней мере.

Я встаю из-за стола и закрываю книгу. Я использую маленький кабинет в приюте, в котором работаю волонтером, как место, где прячусь.

Это и библиотека, где я могу спокойно читать, и никто не может меня побеспокоить.

Я провожу около получаса, кормлю животных, а потом заканчиваю работу.

В основном потому, что все ушли домой, а доктор Стефани, главный врач приюта, практически выгнала меня.

Мы вместе выходим из здания, она останавливается у своей машины и достает ключи.

— Хочешь, я тебя подвезу?

— Нет, все в порядке. Мне не помешает прогулка.

Ходьба в приют и обратно — единственная тренировка, которую я делаю, поэтому и не езжу сюда на машине.

Она слегка хмурит брови, бросая быстрый взгляд на ночь, проникающую за мою спину.

— Будь осторожна, хорошо? Молодой девушке опасно гулять одной.

— Хорошо, спасибо.

— Напиши мне, когда вернешься домой.

Я показываю ей большой палец вверх и улыбаюсь, но складка не исчезает с ее бровей, когда она садится в машину.

Это не первый раз, когда я иду домой одна после захода солнца. И на самом деле не так уж и поздно.

Мы с Анни работаем здесь волонтерами, но она никогда не остается после четырех вечера, а если и остается, то место заполняется ее охраной, поэтому она избавляет всех от проблем и уходит раньше.

Что касается меня, то я просто рада, что у меня будет больше времени вдали от мира. По крайней мере, животные демонстрируют свою молчаливую поддержку, не осуждая.

Закинув в рот мятную жвачку, я проверяю свои сообщения и останавливаюсь на тех, что прислали мои подруги из группового чата девочек.

Анника: Джер снова запирает меня в башне из слоновой кости *плачущий эмодзи*.

Ава: ОМГ хочешь, чтобы мы надели плащи Супервумен и пришли тебя спасать?

Анника: Нет, если ты не готова быть запертой со мной.

Глиндон: Мне очень жаль, Анни. Твой брат очень страшный. Но мы можем побить его! @Сесилия Найт давай надерём его женоненавистническую, сексистскую, патриархальную задницу.

Мои пальцы дрожат, и мне требуется все, чтобы напечатать текст.

Сесили: Мне нужно готовиться к завтрашнему тесту.

Ава: Фу. Ты всегда готовишься.

Сесили: Это мелочь, которую ты должна делать иногда, раз уж ты в университете и все такое.

Ава: Окей, мама!

Темная тень движется в моем периферийном зрении, и я замираю, но не смотрю назад.

Вместо этого я убираю телефон в задний карман и глубоко вдыхаю, прежде чем продолжить свой путь.

Ни темп, ни дыхание не изменились, но я чувствую, как напряглись все мои мышцы.

Я чувствую запах воздуха, смешанный с ароматом деревьев и морской соли.

Мое сердцебиение тоже учащается, постепенно, почти как будто я поднимаюсь по лестнице и трачу все больше энергии.

Книги в моих руках тяжелеют, и я крепче сжимаю их, как будто эти древние, давно умершие психологи могут материализоваться передо мной или защитить меня.

Хотя мне это не нужно.

Возможно.

Дело в том, что это не первый раз, и не второй.

Или десятый.

Это началось через неделю или около того после самой позорной ночи в моей жизни.

С тех пор я чувствую на себе пристальные взгляды.

Наблюдают за мной, следуют за мной в темноте, полностью и безраздельно заслоняют меня.

Возможно, это было задолго до этого, но я начала замечать это только около трех недель назад.

Возможно, после того как он стал заметен.

Например, незаметная тень сейчас — не что иное, как извращенная и жестокая дань уважения той ночи.

Я знаю, что это Джереми.

Не потому, что я много искала, но однажды он позволил мне увидеть себя на холме напротив приюта, на своем мотоцикле.

Он был в шлеме, но я знала, что это он, и сделала вид, что не заметила его, и побежала обратно в дом.

Может быть, доктор Стефани тоже его видела, поэтому она всегда беспокоится, когда я иду домой одна после захода солнца.

Но он никогда не подходил близко, никогда не разговаривал со мной. На самом деле, он держится на расстоянии и позволяет мне видеться с ним только тогда, когда считает, что я устроилась слишком удобно.