«Бог, король и дамы!»

Граф де Коэтиви думал, что ему несказанно повезло. Если бы дело касалось его величества, король Карл IX пригрозил бы ему эшафотом и даже колесом, и уж во всяком случае не стал бы обещать покровительство и блестящую карьеру. Если бы расписки попали в руки королевы-матери, поклонница Макиавелли непременно потребовала бы, чтобы Коэтиви подсыпал яд в бокал Шатильону. Какой-нибудь интриган вроде Ла Моля, дю Гаста или Линьероля мог предложить ему выкрасть секретные бумаги или раскрыть тайны короны, а этот юнец всего лишь пожелал, чтобы он женился на его бывшей любовнице.

«Докатился», — меланхолично подумал Коэтиви, но почти сразу утешил себя напоминанием, что его собственная прабабка также не отличалась целомудрием. К тому же, размышлял граф, пусть он и не мог ничего изменить в прошлом невесты, зато мог отвечать за ее будущее. Или она беременна? — с некоторым беспокойством подумал Коэтиви. Мысль была неприятна, но через пару мгновений граф решил, что коль скоро у него уже есть наследники, то чужой ребенок не должен его занимать — не он первый, не он последний — к тому же содержать бастарда принца он будет на деньги жены, что не могло не радовать.

Коэтиви не раз слышал, что в отличие от его предков семейство Бюей смогло не только сохранить, но и преумножить полученное от Агнесы Сорель состояние и потому его сиятельство был почти благодарен дофину за возможность поправить дела. Луиза была единственной наследницей отца, не оставившего вдове ни су, так что в своих мечтах граф уже переселялся в замок Вилландри, покупал выгодные придворные должности для себя и старшего сына, полк для младшего, выделял приданное дочери и даже приводил в порядок родовое гнездо. Только голос принца, несмело задавшего графу вопрос о его намерениях, вернул Коэтиви с небес на землю:

— Я буду иметь честь просить у графини де Брионн руку ее дочери, — почтительно сообщил граф.

Свадьба Шарля де Коэтиви и Луизы де Бюей состоялась в замке Вилландри через две недели после помолвки, и граф де Лош счел возможным посетить торжество кузины. В роскошном свадебном наряде невеста была прекрасна, и шевалье Жорж-Мишель с удивлением заметил, что Луиза как две капли воды похожа на портрет Агнесы Сорель. Если бы не изменившиеся наряды и странные обычаи прошедшего века шевалье догадался бы об этом раньше, но сейчас мог лишь дивиться игре природы, наделившей двух фавориток одинаковыми чертами.

И еще одно обстоятельство смущало графа де Лош. В новом по моде сшитом наряде, в мерцании драгоценностей Коэтиви держался с таким достоинством, что казался истинным вельможей. Глядя на новоиспеченного родственника Жорж-Мишель испытывал угрызения совести, вспоминая, что именно он способствовал женитьбе ничем не запятнанного человека на падшей женщине. Молодой человек утешал себя лишь тем, что отныне дела графа пойдут на лад, и он сумеет обеспечить послушание жены, однако эти надежды недолго тешили шевалье. Через неделю после свадьбы граф де Лош получил письмо королевы-матери, в котором Екатерина благодарила племянника за участие в судьбе ее фрейлины, выражала надежду вскоре увидеть ее вновь и сетовала на долгое отсутствие племянника при дворе.

Граф де Коэтиви также получил послание вдовствующей королевы. Если бы не приложенные к письму свадебные подарки и особенно десять тысяч экю золотом на восстановление родового гнезда Коэтиви, граф был бы весьма опечален посланием Екатерины, а так только коротко приказал Луизе собираться ко двору. Не он первый, не он последний, вздыхал граф. В конце концов олень тоже носит рога, но делает это с таким достоинством, что никому и в голову не приходит смеяться.

Лишь графиня де Коэтиви при известии о возвращении ко двору впала в состоянии горячечной радости. Надежда вновь встретить Анри, оказаться в его объятиях заставляла ее торопить слуг, лошадей и мужа, беспрестанно улыбаться и смеяться. Однако в Лувре Луизу ждал сюрприз. Ласково поздравив прислужницу с замужеством, королева Екатерина неожиданно сообщила, что если бы Луиза посмела разродиться не от дофина, ее непременно ждали бы розги и монастырь.

Луиза побледнела. Королева пожала плечами.

— Впрочем, милая, вы подарили мне внука, и потому я вас прощаю. Надеюсь, у вас хватило ума отблагодарить графа де Лош?

Графиня в растерянности покачала головой.

— Что ж, я всегда была уверена в благородстве племянника, — растроганно произнесла королева-мать. — Однако вернемся к делам. Мой сын Карл нуждается в женской ласке. Полагаю, вы лучше всего подойдете для выполнения этой миссии.

— Но, ваше величество, — с отчаянием бросилась на колени Луиза, — я люблю герцога Анжуйского!

— А ты и должна любить моих детей, — наставительно заметила Екатерина. — Но сейчас я желаю, чтобы ты больше любила Карла. Корми его собак, езди с ним на охоту, восхищайся его лошадьми, птицами, кузней и стихами. Будь его амазонкой, а, главное, постарайся внушить, что он столь велик и грозен, что его брат Генрих не заслуживает ни то, что ревности, но даже и мгновения раздумий.

Утешившись тем, что ее жертва необходима Анри, Луиза безропотно кивнула и через два дня стала любовницей Карла. Юная графиня сама не понимала, как это произошло, но восторг от того, что она может появляться на людях под руку с королем, был столь велик, что Луиза забыла о муже, Анри и оставленном где-то в Лоше сыне. Помня наставления Екатерины, графиня расчесывала гриву любимого коня его величества, кормила его собак, ездила на охоту и умильно слушала его стихи. Даже грубость и неотесанность короля приводили Луизу в полный восторг, и она готова была принадлежать Карлу хоть в конюшне, среди хрумкающих лошадей, хоть на первом попавшемся сундуке Лувра.

Только муж графини каждодневно смущал покой короля, королевы-матери и графа де Лош, хотя не прилагал к этому ни малейших усилий. Его сиятельство не рвал в отчаянии волосы, не грозил наказать жену, не дрался на дуэлях, не бросал на влюбленных злобные взгляды. Казалось, граф де Коэтиви вовсе не замечал поведения жены. Его взгляд был безмятежен, тон ровен, движения — непринужденны, речи — безобидны. Прекрасно зная этикет, граф регулярно являлся в Лувр к утреннему выходу его величества и придворные, озадаченные такой непоколебимостью, оставили надежды спровоцировать графа на какую-нибудь рискованную выходку или хотя бы дуэль, а, уверившись, что его сиятельству безразлично поведение жены, научились встречать его почтительными поклонами.

Шевалье Жорж-Мишель восхищался самообладанием кузена, однако восхищение лишь усиливало угрызения совести шевалье. В конце концов Жорж де Лош попросил королеву-мать дать родственнику поручение подальше от Парижа и был немало удивлен тем обстоятельством, что и мадам Екатерина подумывала об удалении графа от двора. К сожалению, посольство к императору было отправлено три месяца назад. Посольство в Польшу предполагалась отправить только через полгода. Англия была слишком близко. Константинополь — далеко. Оставалась Испания. В конце концов переговоры с Максимилианом о женитьбе Карла могли встретить неудовольствие испанского короля и, значит, следовало предпринять все меры, чтобы подсластить королю Филиппу пилюлю и сорвать попытки испанца не допустить этот брак.

Отъезд графа де Коэтиви порадовал короля, королеву Екатерину и шевалье Жоржа-Мишеля, однако если мать и сын были довольны, что избегли некоторой неловкости при дворе, граф де Лош и де Бар просто ухватился за возможность обнажить шпагу. Положим, в присутствии Коэтиви лишь сам граф имел право драться, услышав вольную шутку о своей жене, но с отъездом его сиятельства Жорж-Мишель вознамерился отучить придворных злословить об отсутствующих.

Первые же вражеские штаны, превратившиеся стараниями графа в развевающиеся ленточки, оказали столь устрашающее воздействие на придворных остряков, что бедняги зареклись отпускать шутки в адрес супругов, а Луиза почувствовала себя королевой. Последнее время графиня все чаще досадовала на глупость кузена, поспешившего выдать ее замуж. Луиза не отрицала, что замужество имеет некоторые прелести, во всяком случае избавляет ее от необходимости дрожать из-за раздутия живота, однако корона Франции казалась Луизе много величественнее скромного венца графа де Коэтиви. Королевская фаворитка была бы счастлива, если бы навязанный ей супруг отправился в мир иной, но письма из Испании приходили регулярно, а вместо радости с запада пришло несчастье с востока.