Бог, которого люблю
Шрифт:
Моя детская любовь Наташка, после пятого класса переехала из нашего городка в отдаленный район Москвы, но продолжала занимать мое воображение ещё лет до пятнадцати. Я никогда с ней толком даже не разговаривал, а когда мы стали чуть постарше, два самых смазливых парня в школе оказались к ней неравнодушны. Это состояние, в котором находился долгие годы – думать о ней, наблюдать издалека, ревновать – настолько угнетало, что, когда оно ушло, я даже обрадовался.
И, вообще, о чем говорить с девчонками? Мне казалось, оставаться с ними самим собой просто невозможно, надо только притворяться.
Не стану называть по именам девчонок, с которыми впервые попал в милицию, тем более что не помню ничего, что отличало бы их друг от друга. Зато хорошо помню, что было в них общего. Они пили наравне с нами и никогда не пьянели, прекрасно поддерживали разговор на любую тему, и я вполне ощущал себя с ними самим собою. После десяти, половины одиннадцатого
Получилось так, что между нами возник негласный уговор: никаких интимных отношений, иначе вся компания распадётся.
К семнадцати годам сексуальные вожделения, которые посеяла во мне в детские годы Милка, стали меня преследовать постоянно. То о чем говорили друзья, чего я еще не испытал, несмотря на многочисленные помыслы, буквально пожирало мозг. Случайные знакомства, на которые я рассчитывал, длились, как правило, лишь несколько часов. Исключением, пожалуй, был только один случай, когда с одной и той же девушкой встретился дважды. Мы познакомились на улице. Произошло это недели через две-три, после того как вся наша компания угодила в отделение. Она была старше меня года на два и не красавица. Вероятно, я ей чем-то понравился. Погуляв со мной часа полтора, предложила пойти к ней домой, что мы и сделали, предварительно купив бутылку красного вина. Дома никого не было. Выпили вино, по очереди приняли душ. Когда я вышел из ванной, она уже лежала в постели. Затем произошло то, чего никак не ожидал. Именно в тот самый момент, когда я, так сказать, начал становиться мужчиной, кто-то громко забарабанил в дверь. – Этого не может быть, – вскакивая с постели и надевая халат, испуганно затараторила она. – Неужели братья вернулись? Схватив одежду, без носков, быстро шмыгнул на кухню и в темноте начал лихорадочно одеваться. Братья были огромного роста. Они не пошли в комнату, а сразу же завернули на кухню и зажгли свет. В этот момент я как раз напяливал свитер задом наперед. И тут опять произошло нечто неожиданное: один из них (он был в полушубке) засунул руку за пазуху и вынул как фокусник одну за другой две бутылки «Столичной». «Для знакомства» они буквально заставили меня выпить два стакана водки, после чего затолкали нас с сестрой в дальнюю комнату и закрыли дверь на ключ. Вино, смешанное с водкой, в добавление к тому, что я выпил днем с ребятами и самый настоящий испуг сильно подействовали на мои способности. Больше того, через полчаса мне ужасно захотелось выйти из комнаты: я стал стучать в дверь, но братья, видимо заснули богатырским сном и дверь не открывали. Кое-как из окна по балкону я пролез в смежную комнату, где спали братья. Входная дверь была с английским замком – я легко открыл его и вышел.
Когда лез через окно, она сказала: «Приходи, когда хочешь, ты уже знаешь, где я живу».
По непостижимым законам, которые руководили моим мышлением, я не искал встреч с ней, но однажды случайно увиделись.
…По тротуару к машине, прямо мне навстречу шли жених и невеста в подвенечном платье. Лицо невесты показалось мне знакомым. Когда наши глаза встретились, сомнений не было – это она. Судя по выражению ее лица, тоже узнала меня. Мы поравнялись и разошлись…
Перед Новым годом, после нескольких отсрочек, Валентина забрали в армию. Уходя, он пообещал:
– Вот увидишь, не пройдет и полгода, я комиссуюсь по болезни, вернусь. Вот тогда и займемся крупными делами.
Всю зиму ждал его возвращения, и не проходило дня, чтобы не вспоминал его слов о крупных делах.
С моей точки зрения Валентин сделал невероятное. Он был здоров как бык, однако убедил врачей, что к военной службе не пригоден. Ровно через полгода, как и обещал, он вернулся и сразу же поделился планами. В армии он подружился с одним грузином, отец которого имел винный цех в Грузии.
– Будем продавать их вино в Москве, только надо обязательно купить мотоцикл, на случай, если придется смываться, – запомнил я его слова.
Но мотоцикл мы не купили. Валентин начал праздновать свое возвращение, и не мог остановиться несколько месяцев, напрочь забыв и про мотоцикл, и про торговлю вином. В моей душе образовалась какая-то пустота. Я надеялся на Валентина. Его слова о крупных делах настолько запали в моё сознание, что не проходило дня, может быть даже и часа, чтобы ни вспоминал о них последние полгода. Странная история произошла в те дни… Я вышел из дома. Смеркалось. Шёл дождь. Справа, метрах в пятидесяти от себя, увидел двух чудаков. Они буквально лежали в луже. Время от времени пробовали подняться, даже пытались помочь друг другу, но не могли удержаться на ногах и тут же падали. «Надо же так напиться», – подумал я. Не помню, от кого об этом узнал. То ли сам Валентин рассказал, что накануне с Андрюшкой – его лучшим другом – они здорово перебрали, то ли кто-то ещё видел их, но, сомнений не было – в луже оказался мой наставник, который обещал крупные дела и большие деньги.
Тогда мне и в голову не могло прийти: если ты веришь, что самое главное в жизни деньги, они мгновенно превращаются в живое существо, играют с тобой в какую-то непонятную игру, всегда выигрывают. И уже не ты командуешь ими, а они тобой. В нашем общем «бизнесе» все были как бы на вторых ролях, первая же оставалась за мной. Конечно, я и рисковал больше, но взамен мог всем продемонстрировать свою честность, и поровну делил деньги, которые почти всегда попадали в мои руки. Под разными предлогами (тогда я принимал их за чистую монету) Валентин не участвовал в наших «операциях», зато почти всегда с нами был его друг Андрей, с которым он нас познакомил еще до ухода в армию. Итак, я считал себя чрезвычайно порядочным, ни разу не утаил денег, хотя мог запросто это сделать, и никто не уличил бы меня в этом. И вот однажды, когда постоянный риск надоел, денег не было, сам не знаю, как додумался стащить у матери золотой крест с цепью. Я знал, где у нее лежала коробочка с бабушкиным золотом. Продать крест попросил Валентина. Когда он поинтересовался, где я его взял, не стал скрывать, сказал, как есть. Дня через два или три он заявил, так, мол, получилось, что крест потерян. Помню, если и шевельнулось в душе раздражение, то самое легкое. Что ж – потерян, так потерян. Прошло несколько месяцев. Как-то сидели с Андреем в скверике, болтали о том, о сём, и неожиданно он спросил: «А помнишь, ты дал Вальку крестик? Так он его не потерял. Он носит его под рубашкой. Я сам видел». С этого дня стал высматривать свой крестик. Долго ждать не пришлось. Может, оттого, что стояла жара, он не застегнул рубашку. Я подошел почти вплотную, сомнений не было: всегда полупьяный Андрюшка не ошибся – это был тот самый крест.Валентин перехватил мой взгляд. Естественно, ждал моей реакции, а я почему-то промолчал. С того дня он уже открыто носил крест моей бабушки. Но странно: ни возмущения, ни злобы не испытывал к нему.
«Что мне золото? – рассуждал я, – оно стоит не больше, чем один удачный выход на «дело», два часа работы. Зачем портить отношения? Вдруг, он все-таки подскажет, как еще заработать денег. И потом, допустим, я скажу, что он украл, так он может ответить: «Ты сам украл его у родной матери. Ты еще хуже».
Валентин увлекался фотографией, и как-то запечатлел всю нашу компанию: Женьку, меня, своего друга Андрюху. Почему-то я уверен, что он сохранил эти фотографии, время от времени достает альбом и просматривает их. Может быть, и Женька сохранил мой портрет, который он выставлял вместе с другими своими работами. Он изобразил меня играющим на пианино…
Фотографии, сделанные мною, иного рода. Это фотографии памяти. До поры до времени забытые, они лежат в дальнем ее уголке. Потом вдруг возникают, и ты листаешь их, как старый альбом…
Вот вся наша компания в сборе. Мы сидим на лавочках в скверике. Перед нами, прямо на асфальте, кружки с пивом.
А вот еще фотография, сделанная через несколько минут после предыдущей. С дерева на нас сыплется что-то блестящее, вроде крупных капель дождя и… ручка от пивной кружки. Это Женька, разозлившись на Валентина, ударил по кружке, как по футбольному мячу. Она почему-то взлетела вверх, ударилась о сук дерева, разбилась вдребезги, и на нас обрушился град мелких стекляшек…
Вот Валентин лежит на шоссе в нелепой позе. После того, как Женька разбил пивную кружку, они пошли драться на школьный двор. Когда переходили шоссе, Валентину показалось очень соблазнительным ударить обидчика сзади в ухо. Но не зря Женька был первый драчун во всей округе. Непостижимым образом он увернулся от кулака Валентина, и тот всей своей стокилограммовой тяжестью по инерции рухнул…
Женька приседает на одной ноге. Это он, будучи совершенно пьяным, поспорил с какими-то ребятами на всю их одежду и все имевшиеся у них деньги, что присядет на одной ноге пятьдесят раз…
Автобусная остановка. Небольшая группа людей. Красивая девушка, два парня баскетбольного роста. А я стремительно бегу прочь. Секунду назад я нахально обнял ту девушку и тут же получил увесистую от одного из её спутников…
Снова автобусная остановка. Я стою недалеко. Руки за спиной. Справа от меня, метрах в пяти два милиционера вытянули шеи в мою сторону. Сзади меня лежит кирпич. Он вывалился из моих рук, как только увидел милиционеров. А до этого была уже рассчитана траектория его полета до груди парня, от которого получил оплеуху.
А это уже не фотография, скорее убыстренная киносъемка. Мгновенно сообразив, что милиционеры заинтересовались мной и, конечно, захотят побеседовать, пускаюсь бежать, набирая такое ускорение, какого никогда в жизни до этого и не пытался достичь. Бегу переулками, дворами, перемахиваю через забор. Наконец, спасительный палисадник…
Ещё фотография. Я лежу в кустах. Как рыба, выброшенная на берег, широко раскрытым ртом глотаю воздух, одновременно стараюсь не пыхтеть, не выдать себя, восстанавливая дыхание. Лежу так около получаса. Подумал тогда: «Мне надо ещё учиться держать себя в руках, когда выпью».