Бог любит Одессу

Телефон Краморенко он нашел быстро. Позвонил, тот даже обрадовался звонку.

– Ты в какой журналистике? – спросил Савелий после приветствий и слов вежливости.

– В украинской, – ответил Краморенко.

– Да, нет, Юра, – я имел в виду, – бумажной или электронной?

– Савелий, – был ответ, – я в рекламной журналистике. Тут один мужичок в свое время правильно сориентировался и приватизировал Ильичевский порт, так вот я у него работаю, пишу тексты.

– Какие?

– Савва, любые, какие боссу нужны.

– Понятно.

– Ты к нам отдохнуть?

– И отдохнуть, и поработать, как пойдет…

– Ну, приезжай, на месте разберемся… Ты-то сам в журналистике?

– А почему ты спрашиваешь?

– Потому что с твоими габаритами и мощью мог уйти в бои без правил…

– Да нет, Юра, в бои без правил я не пошел, кишка тонка. Да и мозги нужно поберечь. До встречи.

Через несколько дней после разговора Савелий шел на вокзал. За спиной его была большая дорожная сумка, которая вовсе не казалась огромной, потому что Савелий, как верно подметил Краморенко, был мало похож на журналиста-интеллигента. Выглядел он как грузчик, был широк в плечах и кости, крепко цеплялся за асфальт мощными чуть кривоватыми ногами.

С Юрой Краморенко Савелий познакомился на вcтупительных экзаменах в МГУ. Москвич Злоба и донецкий паренек Краморенко, несмотря на разность внешности и характеров, быстро сошлись друг с другом. А после того как Злоба фактически спас провинциала от кулаков двух московских гопников, стали друзьями, между ними установилась некая иерархия, в которой Злоба играл роль старшего брата.

Топаз

Борис не был здесь четверть века, с того времени как пытался поступить в Одесский электротехнический институт связи. В то время институт находился на улице Красной Армии. Если вуз сохранился, то улица, наверное, уже переименована. Институт носил имя создателя радио Попова. Это он помнил хорошо, во-первых, потому что другого такого в Советском Союзе не было, а во-вторых, такую же фамилию имел его друг и товарищ по факту тех неудачных экзаменов Витя Попов. Какое-то время он переписывался с ним, но с распадом СССР друг перестал отвечать на письма.

Борис вышел из вагона последним, постоял на перроне и направился на привокзальную площадь. Было жарко, хотя чему удивляться, ведь это Одесса. Борис набрал номер, который ему дали в Новосибирске, абонент молчал.

– Ни фига себе, – подумал он, – а что делать?

– Начальник, – обратился к нему один из таксистов, – машина к вашим услугам.

«Может, съездить на улицу Красной Армии?» – подумал Борис, но тут же отогнал от себя эту мысль. Ведь ностальгия всегда связана с приятными воспоминаниями, а неприятные всегда отторгаются памятью.

– Улица Тенистая, – сказал Борис водителю такси, усевшись на заднее сиденье.

Машина сорвалась с места и тут же резко затормозила: по пешеходному переходу на красный свет неторопливо шла собака.

Водитель чертыхнулся, а потом добавил в сердцах:

– В Одессе даже собаки не соблюдают ПДД.

Борис никак не отреагировал на эту реплику, понимая, что находится в Одессе, где таксисты тоже играют роль одесситов.

– В Одессе впервые? – спросил водитель.

– Нет, – ответил Борис.

Водитель замолчал, а Борис стал вспоминать свой последний день в Одессе.

В тот день он успел завалить последний экзамен, забрать документы и обнаружить в своем кармане последние пятьдесят копеек.

Взять билет на эту сумму до Киева, где у него жила тетка, которая, собственно говоря, и рекомендовала ему поступать в ОЭИ, не было и речи. И он пошел болтаться по городу. На Дерибасовской зашел в пивную под названием «Гамбринус».

Он помнил дубовые столы и лавки без спинок, весьма специфический запах, поскольку под отдельными столами был желобок, по которому текла вода, и можно было тут же справить малую нужду.

Ассортимент пива был небольшим: «Жигулевское» и «Рижское».

Борис взял кружку и устроился на свободное место.

Первый же глоток освежил его и опьянил. Он вспомнил, что весь день ничего не ел. И зверский аппетит проснулся в молодом организме.

– Не занято? – спросил его мужик средних лет, от которого пахло водкой.

– Свободно, – ответил он тогда.

Мужик выпил кружку пива и вдруг предложил.

– А давай я тебя угощу.

– А давай, – ответил он, удивляясь тому, как легко согласился на добровольное угощение.

Выпили по кружке. Мужик, уже не спрашивая Бориса, заказал две порции пельменей.

Съели пельмени.

Куда-то далеко ушли от Бориса и проваленный экзамен, и отсутствие денег на обратную дорогу.

А мужик долго смотрел на Бориса, а потом вдруг сказал.

– Слушай, не убивай меня.

– Хорошо, – так же спокойно ответил ему Борис, – не буду.

– Точно не будешь?

– Точно.

– Тогда пойдем ко мне, – сказал мужик, – я тут недалеко живу, у меня жена и ребенок. Жена варит уху. Ты любишь уху?

– Люблю.

– Тогда идем.

И они пошли к нему в дом.

По дороге Борис спросил:

– Ты кто?

– Моряк, – ответил мужик, – я с рейса пришел, сразу домой, пока жена готовит уху, решил в пивную заглянуть и тебя встретил. Ты рад?

– Рад, – искренне ответил Борис.

– Я тоже, – сказал мужик, и, как показалось Борису, тоже совершенно искренне.

– Как тебя зовут? – спросил Борис.

– Анатолий, но для тебя просто Толя.

Они пришли в старый одесский двор, где у моряка была маленькая квартира, в которой его трепетно ждала небольшого роста рыжеволосая женщина и ребенок трех лет, которого звали по-взрослому Бронислав.

Ребенок ходил по комнате, посматривая вверх на незнакомых ему мужчин, и время от времени обнимал за ногу мать, произнося одно и то же:

– Моя мама…

– Валя, – сказал женщине Анатолий, – это мой друг Борис, он не одессит, но великодушно согласился не трогать меня.

Женщина в ответ на данную реплику даже бровью не повела, а стала усаживать Бориса за стол, который уже был накрыт на трех человек. Видимо, заскоки Толика ей были привычны, а может, это была какая-то непонятная игра людей, один из которых вернулся после многомесячного плавания, а другой несказанно ему рад, готов простить все его заскоки и неадекватности.

Они выпили и стали хлебать уху. Самое удивительное, что Борис не чувствовал опьянения: то ли выпил он не так много, то ли закуска была мощная.

– Еще по одной? – спросил Толик.

Борис кивнул. Выпили еще по стопке и вдруг Бориса прорвало. Он вдруг заплакал и уткнулся лбом в плечо Толика. Толик и Валентина бросились его успокаивать и делали это искренно, так доброжелательно, что даже маленький Бронислав подошел к Борису и обнял его за ноги.

Отплакав, Борис рассказал Толику о том, как он попал в Одессу, как сдавал экзамены, как провалил последний, как остался без копейки денег и не может уехать в Киев. И тогда Толян, его жена и даже трехлетний Бронислав засуетились, засобирались и повели Бориса на вокзал.