Бог одержимых

Слёзы давно проложили себе дорожки на её измождённом лице, а она никак не могла опустить голову.

Почему любовь тех, кто как "пыль под ногами", оказалась разменной монетой чьей-то жадности и ненависти?

Наконец она опустила глаза. И увидела пыль, что была под ногами. Там полз жук. И несколько муравьёв. А чуть в стороне, на качающемся кукурузном стебле, сидел воробей. Не чирикал, и не крутил головой. Просто сидел себе и всё. Может, всё ещё спал?

– Доброе утро, - сказал кто-то сзади.

Она обернулась: улыбчивое небритое лицо. Мужчина. Серые шорты и грязные босые ноги. А ещё красные глаза и плохо расчёсанные волосы. Сухой, плечистый, загорелый. В руках авоська. Что-то в посёлке купил. К завтраку.

– С вами всё в порядке?
– мужчина всё ещё улыбался.
– У нас тут лагерь, а я за дежурного. Хотите чаю? Кофе тоже есть. Я и сахар купил.

– Я сейчас сожгу здесь всё, - глухо сказала Кристина.
– Поднимайте своих и уезжайте. Срочно.

– А нельзя ли отложить на несколько часов?
– беспечно спросил мужчина.
– У нас там дети. Вчера допоздна на море, а потом едва уложили... но это скорее правило. Мы тут дикарями. Проснутся они не скоро. А с пожаром ведь можно и подождать, верно?

"Он мне не верит, - поняла Кристина.
– Он думает, что это я так шучу".

Не дождавшись от неё ответа, мужчина пожал плечами и прошёл мимо. Но отойдя на несколько шагов, обернулся:

– А с пожаром вы не спешите. Ветер!

Кристина посмотрела на лесополосу: верхушки деревьев заметно раскачивались в сторону посёлка.

– Переменится, - неохотно выдавила из себя Кристина.

– Нет, - покачал головой "дикарь".
– Не переменится. Это я вам, как метеоролог говорю. Уже вторую неделю стационарный антициклон над Ледовитым океаном, опустился и накрыл центральную часть Европы, заблокировал обычный в нашем полушарии западный перенос. Вы это и по радио можете услышать. А по телевизору каждый день показывают бедствия: в Европе ливни и наводнения, а у нас засуха. И устойчивый постоянный ветер. Не переменится!

Он повернулся и зашагал себе прочь.

– И что из этого следует?
– крикнула ему в спину Кристина.

Дикарь чуть замешкался, но всё-таки обернулся:

– Из этого следует, что если вы подпалите эти поля, огонь двинется сюда, к посёлку, - крикнул он в ответ.
– И дома будут стоять чёрные. И люди месяц будут дышать дымом...

И он ушёл.

А Кристина смотрела на крыши высоток, застенчиво выглядывавшие из зарослей кукурузы, и думала про десять тысяч душ, которые вскоре начнут задыхаться от чада анаши. И будут дышать этой отравой не день и не два...

Это им она собиралась мстить?

Она была в ужасе.

То, что она была готова сделать, уничтожило бы не один мир, и даже не тысячу. И жук с муравьями, и призадумавшийся воробей с десятью тысячами жителей посёлка... всё бы сгинуло в пламени и дыму её мести.

***

Натикрис безучастно следила за опадающими лоскутами несостоявшегося реала и всё пыталась понять, что она сделала не так? В чём была ошибка?

Адаеве оставалось только приказать подобиям жизни. А те бы не стали мешкать: заискрились бы конечностями, воспылали бы огнём, и вот, яростная стена пламени, насыщает корзины её улья на многие циклы вперёд.

Ведь у других получалось!

Всего-то пять сотен километров к полюсу, а тамошний улей до сих пор процветает. И ещё долго будет цвести голубыми змейками своих лучших жнецов. Или те, на островах? А ещё в горах, к востоку отсюда...

Почему же ЭТО не получилось здесь? Мало злобы? Не хватило ненависти? Ведь всё было готово! Как же так?

Всё ближе подступал морок безличия.

"Так и должно быть, - безучастно думала Натикрис, теряя сущность.
– Сеятель прислал джокера, и адаева прислушалась к нему, а не к своей ненависти. Всё могло быть по-другому..."

***

Чем усерднее Леонид жевал бутерброд с бужениной, тем больше мясо напоминало полоску пластика, по ошибке положенного поверх куска хлеба с брынзой. Когда ощущение лишнего во рту стало непереносимым, он сплюнул кашицу на пол и отложил остатки бутерброда с чесноком в пакет с едой. Ещё была чашка с чаем. Принюхался. Пригубил. Горячий чай. Сладкий и вкусный.

Дежавю было столь сильным, что он, опрокинув шезлонг, вскочил на ноги. Ощущение надвигающейся беды и невосполнимых утрат.

Леонид уронил чашку и, позабыв протереть руки влажным платком, дал команду самоходкам "спрятаться и замереть". А потом, неловко прижимая к груди ноутбук, побежал к выходу из галереи.

Теперь ему было не просто страшно. Он был в ужасе.

И там была Тина. Одна. Против равнодушного жестокого мира. Неподалёку от выхода на поверхность "проснулся" мобильник.

– Алло?

– Лёня?

– Да, Алексей Викторович, слушаю.

– Ты вот что, Лёня. Закругляйся там. Акт я вам и так подпишу. Есть дело, срочное. Механику свою оставь, после соберёте. Езжай за Кристиной и вдвоём ко мне. Тут у меня импортные товарищи твоей работой интересуются. Так что поспешите. Они торопятся.

Как обычно, шеф отключился, не прощаясь, а Леонид тут же набрал номер жены.

– У тебя всё в порядке?

– Не знаю, - голос неуверенный, слабый.
– Я тут в тенёчке задремала. Какая-то хрень снилась. Жутко. Ты не можешь ко мне приехать?

– Уже еду. Скажи своим "лошадкам", чтобы прятались, не до них, а я буду через пять минут. Босс вызывает.

– Поспеши, милый, - тепло ответила Тина.
– Мне что-то не по себе.

На удивление "восьмёрка" завелась с первой попытки. Он выехал на трассу, за минуту проскочил Истин и свернул в посадку на грунтовку. Тина уже шла навстречу.