Бог сумерек

Все просто. Надо поменять причину и действие. Не экстрасенсов отбирают в “Гекату”, а люди сами там становятся ими, эти способности в них развиваются по максимуму в силу того, что кто-то там — кто?!. — включает на полную мощь свою волю, преследующую некую цель.

Ну а дальше не было уже труда сопоставить все то, что видел, слышал, читал о “Гекате”. Руководство ее — в первую очередь Смолянинов — рвется к власти. Под видом частного охранного предприятия уже сформирована мощная военизированная система, будущая личная армия Смолянинова. Причем формируется она с использованием неких психотехнологий, развивающих у людей паранормальные качества — что-то вроде технологий зом-бирования, только с обратным знаком. Так сказать, зомби с неестественно развитыми способностями.

Теперь становилось понятно, что Белкина с его рекордным RQ пригласили для усиления данного воздействия. Огарков стал внимательнее наблюдать за “Гекатой” и скоро убедился, что так оно и есть. Как раз тут подоспел случай с жестокой расправой над шпаной — Льву Евгеньевичу совершенно было ясно, что охранники действовали в состоянии суггестивного или постсуггестивного воздействия…

— Вот скажите, Игорь, — обратился он к Артемьеву, — вы с тех пор, как начали работать в агентстве, никаких изменений в своем самочувствии не замечали? Может быть, незначительных?..

Игорю долго не надо было вспоминать.

— Замечал, — кивнул он. — У меня стала время от времени болеть голова. Вот тут, виски. — Он показал пальцем. — То левый, то правый, то оба вместе. Раньше никогда такого не было.

— Вот, — произнес с глубоким убеждением Лев Евгеньевич, — вот именно… вас там прессуют. С помощью тонких психотехнологий, разумеется. И не последнюю скрипку в этом играет мой малоуважаемый коллега Белкин…

А Белкин явно процветал. Он и всегда-то был несколько фатоват, "а тут защеголял в таких прикидах, что принц, да и только. И снисходительная вальяжность его повадок стала чуть ли не карикатурной. В институте криво усмехались, пожимали плечами, а Огарков, знавший, в чем тут фокус, помалкивал. Но его не покидало чувство, что между ним и Белкиным еще что-то произойдет…

И произошло. Однажды после обеда они встретились в коридоре. Поздоровались, перебросились парой слов. Огарков хотел уже было кинуть “Ну, пока!”, как вдруг Белкин деликатно придержал его за плечо:

— Лев Евгеньевич, подожди-ка… Скажи, ты слыхал что-либо о так называемой Книге тысячи времен?..

— Приходилось, разумеется, — спокойно ответил Огарков. — А что?

Сказал равнодушно, а у самого сердце так и подпрыгнуло. Книга тысячи времен! Еще бы не слышать о ней!.. Далекие недостоверные слухи о какой-то старинной, очень старинной рукописной книге, известия о которой — такие же таинственные и отрывочные — блуждали начиная с самой зари человечества. Еще якобы Соломон держал ее в руках, и его “Екклесиаст”, мол, в известной степени навеян прочитанным… И что “книжный свиток”, где “плач, и стон, и горе”, о коем сказано у пророка Иезекииля, — это тоже она. И о ней писал Платон в “Законах”, и ее будто бы видали у Симона-мага… а потом следы ее теряются. Во всяком случае, о ней много-много лет ничего не было слышно, затем вроде ее вспоминал Калиостро, но его свидетельству особо верить нельзя — старик любил припудрить мозги окружающим…

Белкин смотрел на Льва Евгеньевича прищурясь.

— Что, спрашиваешь?.. — промолвил он наконец, как бы раздумывая, говорить ли далее… и решил сказать. — А вот что. Если я скажу тебе, что видел половину этой книги, ты мне поверишь?

Огарков, не зная как реагировать на такое заявление, ухмыльнулся криво и многозначно.

— Почему половину?

— Почему — не знаю, — ответил Белкин совершенно серьезно, и обычная нагловатая ирония исчезла с его лица. — Может быть, ты мне и поможешь узнать — почему?

— Прости, Юрий Михайлович, я тебя не понимаю, — пробормотал, нахмурясь, Огарков. — О чем это ты?..

А тут и понимать оказалось нечего. На следующий день оба они были на четвертом этаже библиотеки и разглядывали половину книги диковинного вида, испещренной таинственной кабалистикой.

— Только не подавай виду, — шепнул на ухо Льву Евгеньевичу Белкин. — Здесь никто и понятия не имеет, что это. Полагают — манускрипт конца пятнадцатого — начала шестнадцатого веков.

— А у тебя откуда сведения, что это именно она? — так же шепнул Огарков.

— Обижаешь, Лев Евгеньевич. — Белкин лукаво подмигнул.

Огарков осторожно трогал пальцами, переворачивал страницы из удивительного материала: вроде бы это была кожа, но тонкая, почти как бумага, однако прочная и плотная, это прекрасно ощущалось на ощупь.

— Да… — только и протянул он. Когда вышли из библиотеки, из полумрака на яркий солнечный свет, Белкин спросил:

— Что скажешь?

Огарков на это только пожал плечами.

— Не могу. Юрий Михайлович. Ничего не могу тебе сказать…

— Жаль, — коротко отозвался Белкин. — Если уж ты не можешь помочь… — И он комически развел руками.

Больше к этой теме психологи не возвращались. И вообще у Огаркова осталось впечатление, что Юрий Михайлович задним числом кусает локти: зачем рассказал?.. Впрочем, Лев Евгеньевич виду не подавал, и все текло тихо-мирно. Белкин свое сотрудничество с “Гекатой” не афишировал, но и не скрывал особо. И продолжал процветать…

— …теперь вы понимаете, Александр Палыч, отчего вас так стало колбасить там, в библиотеке?

— Это-то я понимаю; но как вы объясните, что от другой половинки книги ни меня, ни кого другого не плющит, не колбасит?!

— Ну, насчет кого другого ясно: не тот уровень. С библиотекарями ведь ничего не происходит, даже с теми, кто в том зале работает! Вообще, сама по себе книга эта, тысячи времен — просто книга, и только. Разве что написанная какой-то криптографией. Как технологический инструмент она начинает работать только в руках посвященного. Вы, Александр Палыч, полагаю, потенциальный посвященный. Кстати, не возражаете, если я вас испытаю на RQ?

— Если это не слишком долго и муторно…

— Что вы, что вы! Обычное тестирование, между прочим, куда менее трудное, нежели на IQ. Разве что в самом деле индивидуального подхода требует, массовый тест может дать искаженные результаты, завышенные, вероятнее всего.

— Так это и неудивительно, — сказал Игорь. — Когда в одном помещении много людей, еще и одинаково целенаправленных, — они друг друга подтягивают. Резервы включают.

— Именно, именно!! — закивал Лев Евгеньевич. — Именно так! Феномен “Гекаты”, между прочим, отчасти этим объясняется, в незначительной степени, разумеется.

— А в основном?

— А в основном присутствие направленной воли. Волевой вектор, так сказать.

— Смолянинов? — Палыч полез за сигаретой.

— Полагаю, что не только он. Должно быть, вся верхушка задействована. Но главный, вероятно, да, он.

— Там вся верхушка-то, — произнес Игорь, — он да Богачев… Остальные, даже замы — так, ерунда. Да и Богачев, как я успел понять, тоже лишь исполнитель.

— Ладно, ладно — Палыч щелкнул зажигалкой, затянулся. — Хрен с ними… Так почему, Лев Евгеньевич, от той половинки книги экстрасенса Коренькова корежит, как бобика, а от этой хоть бы хны? И почему, собственно, книга эта на две половины разорвана?