Бог Войны

— Скажи мне, что ты просто напряжена и это не то, о чем я думаю.

— Ты… ты сказал, что у нас был секс, — задыхаюсь я.

— Я никогда этого не говорил.

О боже.

О боже.

На самом деле сейчас — первый раз, когда у меня будет секс. Напротив двери.

В подсобке.

Когда он зол.

Боль взрывается внутри меня ярко-оранжевыми тонами, когда сопротивление наконец-то разрушается о его член. Ему даже не нужно ничего делать.

Как обычно, он уничтожает все одним своим существованием.

Илай начинает выходить, но я впиваюсь ногтями в его руку, с силой вцепляясь в пиджак.

— Не смей, блять, останавливаться. Ты лишил меня девственности, так что лучше сделай так, чтобы это того стоило.

— Блять, — он снова погружается в меня, пыхтя мне в ухо, как животное.

Я вскрикиваю, боль распространяется от моей киски к животу, а затем прямо к сердцу.

Болит все — и тело, и душа, но я прикусываю нижнюю губу, чтобы выдержать эту боль.

— Блять, — снова бормочет он, ища ритм, глубокий, но медленный и греховно поглощающий.

Моя голова ударяется о дверь, когда боль медленно переходит в удовольствие. Мой язык облизывает нижнюю губу, оставляя ноющие следы от моих зубов. Меня всю трясет, ноги не держат, а голова погружена в туман. В каком-то смысле рука Илая, обхватившая мое горло, — единственное, что удерживает меня в вертикальном положении.

И здравомыслии.

Поэтому я кусаю его указательный палец, который покоится возле моего рта, и впиваюсь в него зубами, пока качаюсь на нем.

— Блять, — он двигается быстрее, его ритм становится все глубже и интенсивнее, и он тяжело дышит.

Его большой палец находит мой клитор, и он теребит и дразнит меня круговыми движениями, пока трахает до беспамятства.

Я такая мокрая, что звук его члена отдается в комнате, как темная симфония похоти. Неприлично, что я так увлеклась этим, учитывая обстоятельства, но это так, и я возбуждаюсь все сильнее с каждым размеренным толчком.

Илай почти полностью выходит из меня, а затем снова входит, задевая чувствительную точку внутри.

Яростное ощущение пронзает меня. Белые звезды пляшут у меня перед глазами, когда я позволяю ему захлестнуть меня всепоглощающей волной. Я кусаю его палец сильнее, и из меня вырываются приглушенные стоны.

Оргазм — самый сильный из всех, что я когда-либо испытывала, но и самый болезненный.

— Господи. Блять! — он хватает меня за талию и входит глубоко и быстро, его зубы впиваются в мою шею, всасывая плоть.

— Моя, — рычит он мне в шею, когда входит в меня одним безжалостным толчком, и меня наполняет тепло.

А потом его губы сменяются пальцами, и он целует меня до потери сознания. Это беспорядок зубов, языков и первобытного разочарования, которое распространяется изнутри меня до места нашего соединения.

Быть поцелованной Илаем — прекрасная мука. Она вызывает привыкание. Это токсично. Сладостно ядовито.

Он выходит из меня, и я чувствую, как липкая влага скользит по моим бедрам.

Я все еще не отошла от пульсирующего оргазма, когда он в последний раз покусывает мои губы, прежде чем отстраниться.

Он держит меня за руку, когда я поворачиваюсь, вероятно, чувствуя, что не могу стоять самостоятельно.

Мое платье все еще задрано до талии, и я слежу за его потемневшими глазами, в которых отражается его сперма, смешанная с моей кровью. Розовая жидкость скользит по моим бедрам и скапливается в моих драгоценных туфлях.

— Полагаю, это означает, что я не изменяла тебе, — шепчу я, мой голос хриплый, а тело болит везде.

Вплоть до моего глупого сердца.

Он делает шаг ко мне. Я поднимаю руку.

— Держись от меня подальше.

Я поправляю платье, насколько это возможно, губы складываются в плоскую линию, и я сопротивляюсь желанию разрыдаться.

Я ни за что на свете не позволю ему увидеть, как я ломаюсь. Не сейчас.

Закончив, я поворачиваюсь, чтобы уйти.

Пиджак накидывается на мои плечи, и Илай вынимает шпильки из моих волос, освобождая их. Его запах проникает в мои ноздри, и мне не нравится, что я получаю от него хоть какое-то утешение. Или тот факт, что он пахнет немного похоже на меня.

Хотя что-то подсказывает мне, что его темнота очень скоро заглушит мой цветочный аромат.

Он слишком разрушительный.

— Я сказала тебе…

Мои слова заканчиваются вскриком, когда он подхватывает меня и несет на руках.

— Держаться подальше. Я слышал. Похоже, я не хочу, чтобы ты выходила перед всем миром только что оттраханной и позволяла этим малолетним идиотам с маленькими членами представлять, как ты выглядишь в порыве страсти. Так что если у тебя нет настроения наблюдать за тем, как я совершаю убийство, оставайся, блять, на месте.

Я отворачиваюсь, подбородок дрожит, и по щеке скатывается горькая слеза.

Поездка обратно домой проходит как в тумане. Я так устала, что хочу заснуть и, возможно, не проснуться.

Не смотреть в лицо реальности того, что произошло сегодня ночью.

Мои мысли — это беспорядочная мешанина из бурных эмоций и голодных желаний. Болезненная потребность в большем и желание никогда больше этого не делать.

Поэтому я поступаю именно так. Я прислоняюсь головой к окну и закрываю глаза. Гиперосознанное присутствие Илая не мешает мне погрузиться в сон.

В сонной дымке я чувствую, как большие руки оттаскивают меня от окна. Что-то мягкое вытирает внутреннюю сторону моих липких бедер и нежно гладит мою больную киску.

Я издаю хныканье. Илай ругается под нос.

Или мне так кажется.

Когда я возвращаюсь в реальность, я чувствую, как он несет меня на руках. На мне все еще его пиджак, и от меня исходит его запах.

Я не могу избавиться ни от него, ни от его запаха.

Я словно застряла в замкнутом кругу.

Вместо того чтобы открыть глаза, я держу их закрытыми. Меньше всего мне хочется конфронтации с ним. Я чувствую себя такой голой. Такой хрупкой. Такой эмоциональной.

Если я заговорю, он выложит свое любимое описание меня — что я драматизирую — и сочтет меня психически неуравновешенной.

А я не хочу, чтобы он думал обо мне так.

Даже если я на самом деле такая. Даже если он прекрасно осведомлен о моей ситуации. Приступ паники, свидетелем которого он стал несколько недель назад, должен быть единственным, что он знает о моей истинной сущности.

Поэтому я остаюсь спокойной, глаза закрыты, руки сложены на коленях, пока он идет к, как я полагаю, прихожей.