Бог здесь был, но долго не задержался (сборник рассказов)
Шрифт:
В газетах стали даже поговаривать о чемпионстве команды, в которой играли "два сынка Золушки", как называли товарищи Хьюго и Фэллона. Для этого предстояло отправиться в Грин-бей и поспорить там с местной командой за первое место в первенстве. Но как раз в этот день, как назло, оба, и Фэллон и Хьюго, получили серьезные травмы: Фэллону вывихнули локоть, а Хьюго так стукнули по голове, что все закружилось перед глазами -- мир перевернулся вверх тормашками. Уступили победу надежды на золотые медали в своем дивизионе развеялись как дым, как сладкий сон.
До этой травмы у Хьюго все шло хорошо, да и сейчас, когда они летели домой, несмотря на то, что самолет, казалось Хьюго, летел стоя на одном крыле, он чувствовал себя вполне сносно. Хранившиеся в банке деньги настраивали на философский
Ледяная стужа позорного поражения свирепствовала в салоне самолета; стояла гробовая тишина, нарушаемая время от времени стонами получивших травмы игроков -- таких оказалось немало. Посередине самолета сидели тренер с владельцем клуба, и от них отталкивались айсберги пессимизма, неумолимо плывшие дальше по всему проходу. Погода ужасная, самолет, то и дело проваливаясь в воздушные ямы и лишая пассажиров привычного комфорта, пробивался, натужно гудя, сквозь густую, словно похлебка, мглу черного громадного облака. Хьюго сидел рядом с Джонни Сматерсом,-- тот ревел, как лось-самец, хотя по диагнозу, поставленному врачом, у него всего лишь небольшой ушиб ребер и теряя терпение ждал, когда кончится этот полет, эта болтанка, чтоб не чувствовать больше печальной атмосферы Ватерлоо и вернуться в свой недавно покинутый мир частной жизни. В следующее воскресенье они не играют, и он ужасно благодарен за это игровому календарю. Сезон провели конечно, весьма достойно, но все же усталость и напряжение нарастали. Может позволить себе отдохнуть хоть недельку.
И вдруг произошло такое, что сразу заставило его забыть о футболе. В левом ухе раздался треск, наподобие атмосферных разрядов. Потом незнакомый мужской голос сказал: "Высокочастотный приемник номер один вышел из строя". Сразу за этим послышался голос другого человека: "Высокочастотный приемник номер два вышел из строя. Мы потеряли радиосвязь с землей". Хьюго оглянулся по сторонам, уверенный, что и все остальные прекрасно слышали -- ведь эти фразы явно прозвучали по радиосистеме оповещения пассажиров. Но6 к его удивлению, все вокруг занимались тем, чем и прежде,-- вполголоса разговаривали, что-то читали, дремали. Даже Хьюго узнал голос командира: "Ничего себе сообщение, черт бы его побрал! Сорок тысяч футов этой похлебки от нас до самого Ньюфаундленда!"
Хьюго выглянул в окошко: за бортом густая темень, больше ничего; красная лампочка на краю крыла на какое-то мгновение показалась каплей размытой крови, подмигивает ему несколько раз гаснет в темноте. Он задернул шторку, застегнул привязной ремень.
"Ну, ребята, совсем весело,-- радовался в ухе Хьюго голос командира,-у меня для вас радостная весть: мы потеряли ориентировку и сбились с курса. Кто увидит внизу территорию Соединенных Штатов -- пусть зайдет, похлопает меня по плечу!"
Но, как ни странно, ничего особенного в салоне не происходило. Дверь пилотской кабины отворилась, вышла стюардесса. На губах у нее блуждала какая-то странная, сместившаяся в сторону улыбка. Не меняя выражения лица, с той же улыбкой она прошла в самый хвост самолета и села в кресло. Убедившись, что ее никто не видит, быстро защелкнула вокруг талии привязной ремень.
Самолет все взбрыкивал, и пассажиры стали поглядывать на часы: приземлиться должны еще минут десять назад, но самолет все летит не снижаясь. Вдруг по радиосистеме оповещения послышался предупредительный треск и вслед за тем ровный голос командира:
– - Леди и джентльмены, говорит командир корабля. Боюсь, мы немного опаздываем. идем со встречным ветром. Надеюсь, вы уже пристегнули ремни. Благодарю вас.
По всему салону раздавался этот металлический треск -- последний звук, который услыхал Хьюго; потом опять впал в долгое забытье. Очнулся от острой боли в ухе,-- слава Богу, в правом. Самолет шел на посадку. Хьюго, отдернув шторку, выглянул в окошко: под облаками, на высоте футов
четырехсот, внизу мелькают огоньки. Посмотрел на часы: опаздывают почти на три часа.– - "Постарайся приземлиться поточнее.-- Этот мужской голос, он уверен, донесся до него из пилотской кабины.-- У нес не осталось горючего, не потянем лишнюю тысячу ярдов".
Хьюго попытался откашляться, прочистить горло -- сухой комок дерет глотку. Все уже собрали вещи и спокойно ждали выхода на бетонное поле -- и невдомек, как им всем повезло, горько размышлял Хьюго, глядя в окошко и страстно желая поскорее очутиться на земле.
Самолет плавно сел и докатился до стоянки. По радио послышался знакомый голос капитана:
– - Надеюсь, полет вам понравился, дорогие пассажиры. Прошу извинить нас за опоздание. Надеюсь на скорую встречу.
Хьюго сошел с трапа на землю под каким-то странным углом. Обещал Сильвии, что сразу, как вернется в город, зайдет к ней. Сибилла во Флориде, гостит всю неделю у родственников.
В такси, убегая от грубого мира покрытых синяками, побежденных товарищей, от воспоминаний о схватке со смертью в заблудившемся в тумане самолете, он с тоской, страстно мечтал о теплой постели, о нежных ласках многоопытной в таких делах, очень дорогостоящей ему девушки.
Сильвия долго не реагировала на его звонки в дверь, а когда наконец ее отворила, лишь на цепочку, то предстала пред ним в халатике для ванны, с лицом, искаженным, по-видимому, невыносимой головной болью. Хьюго к себе не впустила, а лишь процедила через щель в двери:
– - Я уже сплю. Приняла две таблетки сильного снотворного. У меня просто раскалывается...
– - Ах, дорогая, прошу тебя!
– - стал умолять ее Хьюго; от ее ночной рубашки и халатика исходил такой чудный, дразнящий запах.
– - Уже поздно!
– - резко сказала она.-- И ты просто ужасно выглядишь. Поезжай домой, поспи немного.-- И решительно щелкнула дверью.
Спускаясь по тускло освещенной лестнице дома Сильвии, Хьюго твердо решил всегда таскать с собой в кармане дорогую безделушку на такой вот пожарный случай. Выйдя на улицу, с тоской посмотрел на окно Сильвии на четвертом этаже: сквозь плотно закрытую штору все же пробивался тонкий луч света, располагающий к уюту, мучительный дразнящий. Вдруг в холодном ночном воздухе он услыхал смех -- такой теплый, чувственный,-- он его отлично слышал левым ухом и вдруг с болью, перехватившей дыхание, вспомнил, когда, в какие моменты слышал этот соблазнительный смех... Пошатываясь, шел по улице под бледно горящими фонарями, чемоданом в руках, чувствуя себя точно как Вилли Ломен на закате карьеры в пьесе Артура Миллера "Смерть коммивояжера". Ему показалось, что за ним медленно едет черная машина, но сейчас он слишком расстроен -- не обратил на это никакого внимания.
Придя домой, взял карандаш, лист бумаги и записал все подарки, сделанные Сильвии этой осенью, с указанием цены каждого драгоценного украшения. Общая сумма вместе с налогами оказалась довольно внушительной -3468,3 доллара. Разорвал листок и пошел в постель спал он плохо и постоянно в тревожном сне слышал гул барахливших двигателей самолета и звуки радостного, мучительного для него женского смеха на четвертом этаже, у себя над головой.
На следующий день с утра лил дождь, и во время тренировки он плюхнулся в грязь и имел, конечно, самый жалкий вид, в расползающейся под ним липкой жиже. Сокрушался: почему выбрал себе такую профессию -- футболиста. Позже, когда мылся под душем, устало смывая куски грязи с лица и подбородка, вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. В кабинке рядом стоял Крокер, запасной защитник, и, намыливая голову, смотрел в его сторону с какой-то странной улыбочкой на губах. Потом от Крокера до него донесся долгий, низкий, мучительный для него смех, словно в голове у Крокера спрятан проигрыватель и он все время крутит пластинку с любимым музыкальным произведением. Крокер! Хьюго готов был убить его в эту минуту,-- так это был Крокер! Жалкий запасной игрочишка, команда даже не брала его на выездные матчи. Каждое воскресенье у него выходной, предатель, умеющий использовать для собственных удовольствий каждую минуту своего времени, когда товарищи ломаются на полях, отчаянно дерутся за жизнь.