Богач, бедняк (Часть 3 и 4)

Пэппи, взяв у него бумажник, вышел. Он никогда не говорил больше того, чем необходимо. На пальцах у него два бриллиантовых кольца, на ногах туфли из крокодиловой кожи. Том, заперев за ним дверь на ключ, снова лег на кровать и не вставал с нее до возвращения Пэппи. Тот принес ему бутылку виски и три банки пива, целое блюдо с бутербродами с ветчиной, армейский револьвер "смит-и-вессон" со спиленным серийным номером.

– - Случайно оказался у меня дома,-- объяснил Пэппи, протягивая ему револьвер. У Пэппи дома можно многое найти, если покопаться.-- Только не применяй его в гостинице или поблизости, вот и все.

– - Не буду.-- Томас открыл бутылку с бурбоном, предложил рюмку Пэппи.

Тот покачал головой.

– - Не пью. Больной желудок.

– - У меня тоже,-- сказал Томас, сделав большой глоток из бутылки.

– - Весьма в этом сомневаюсь,-- заметил Пэппи, выходя из комнаты.

Что было Пэппи известно о нем, Томасе? Знал ли еще кто-нибудь о нем? Что именно?

Бурбон помогал мало, хотя Томас то и дело прикладывался к бутылке. Он вспоминал, как стоявшие у борта матросы провожали их с Дуайером молчаливыми взглядами: когда они сходили с трапа, в их глазах сквозила ненависть. Может, не стоит их в этом винить? Одно дело -- поставить этого горлопана, бывшего преступника, на место, другое -- издеваться над ним, жестоко избивать и довести до самоубийства. Томас в глубине души понимал, что если кто-то считает себя человеком, не скотом, то должен уметь вовремя остановиться, дать возможность и другому человеку жить, не притесняя его. Фальконетти, конечно, свинья, вполне заслуживал наказания, и он преподал ему урок, только вот в чем беда: нельзя преподавать урок посередине Атлантики. Для этого существуют и другие места.

Он выпил еще виски. Может, этот глоток поможет ему забыть выражение на лице Фальконетти, когда он, Том, сказал ему: "А теперь можешь идти, скотина!" Как тот встал из-за стола и вышел из кают-компании, а все матросы не спускали с него глаз.

Но и этот глоток не помог.

Ему всегда было горько, когда в детстве Рудольф называл его диким зверем, но станет ли ему горько сейчас, если кто-то такими же словами оскорбит его сегодня? Если окружающие оставят его в покое, то и он никого не тронет,-- он искренне в это верил. Он жадно желал спокойствия, внутреннего мира. Он чувствовал, что в море сбросил с себя тяжкий, гнетущий груз постоянно одолевавшей его ярости. Томас надеялся, что будущее для него и его напарника Дуайера -- безоблачно, оно не готовит им никаких неприятных сюрпризов, не сулит страданий, несомненно, они встретят его на спокойном море, среди спокойных, безвредных людей. А пока он сидит здесь, в своей комнате, с крошащимися, осыпающимися стенами, с револьвером в руке, а на совести у него -- труп. Боже, как хотелось плакать.

Он опорожнил половину бутылки, когда к нему снова постучал в дверь Пэппи.

– - Я разговаривал с Шульцем,-- сообщил он.-- Дыма еще много. Лучше тебе сесть на другое судно и уехать отсюда, да поскорее.

– - Конечно,-- с пьяными слезами, с бутылкой в руках, согласился Томас.

Дым еще не развеялся. Такой едкий дым сопровождал его всю жизнь. Такие люди, как он, нужны, так, для разнообразия.

– - Что сказал Шульц по поводу моего сына? Могу ли я незаметно, так, чтобы никто не видел, навестить его?

– - Он посоветовал этого не делать,-- сказал Пэппи.-- После этого плавания.

– - Да, уж он посоветует, этот добряк, старик Шульц. Это же не его сын. Что-нибудь еще слышал обо мне?

– - Только что с твоего судна "Элга Андерсен" зарегистрировался один грек. Сейчас он треплется в холле. Рассказывает всем, как ты укокошил какого-то типа по имени Фальконетти.

– - Если люди имеют против тебя зуб, то они не теряют зря времени, не так ли?
– - сказал Томас.

– - Он знает, что ты -- боксер-профессионал. Так что тебе лучше не выходить из комнаты, а я займусь поисками тебе места на каком-нибудь судне.

– - Никуда я не уеду,-- резко оборвал его Томас.-- Кстати, где обещанная дамочка?

– - Будет через час. Я сказал, что тебя зовут Бернард, и она не будет задавать тебе никаких вопросов.

– - Почему Бернард?
– - с раздражением спросил Томас.

– - У меня когда-то был друг. Его так звали.-- Пэппи легко, бесшумно вышел из комнаты в своих туфлях из крокодиловой кожи.

Томас сидел безвылазно в своем номере целую неделю. Пэппи доставил ему шесть бутылок виски. Никаких, правда, шлюх. Он, кажется, утратил всякий вкус к проституткам. Стал отращивать усы. Но беда в том, что они у него оказались рыжие. Никак не вязались с его белокурыми волосами. Создавалось впечатление, будто он хочет изменить свою внешность с помощью накладных усов. Он занялся боевой практикой: постоянно заряжал и разряжал револьвер. Пытался забыть, забыть навсегда это выражение на лице Фальконетти. Целый день он вышагивал по своей комнате -- взад-вперед, взад-вперед, словно заключенный. Дуайер дал ему один из своих учебников по навигации, и он читал его часа два в день. Он чувствовал, что уже способен проложить по карте маршрут от Бостона до Йоганнесбурга. Он не суетился, не сбегал по лестнице вниз за газетой. Сам застилал кровать, убирал в номере, чтобы сюда не совала свой нос горничная. Он платил Пэппи по десять долларов в день, включая и еду, без выпивки, разумеется, и деньги быстро таяли. Он сорвался, наорал на Пэппи, потому что тот не мог пока найти ему место на судне.

– - Ну, что поделаешь,-- оправдывался старик, пожимая плечами,-- мертвый сезон, нужно набраться терпения.-- Пэппи приходил и уходил, когда захочет, свободный человек. Он может проявлять терпение.

В тот день в три часа дня Пэппи снова постучал в дверь. Странно, в это время он никогда у него не появлялся. Обычно они виделись трижды на день, когда он приносил ему в номер еду.

Томас повернул ключ. Как всегда, легко вошел Пэппи. За его темными очками нельзя было разобрать выражения на лице.

– - Есть что-нибудь для меня?

– - Несколько минут назад приходил твой брат.

– - Ну и что ты ему сказал?

– - Что, может, попытаюсь узнать, где ты находишься. Он вернется через полчаса. Ты хочешь его увидеть?

Томас подумал.

– - Почему бы и нет? Если это доставит большое удовольствие этому сукину сыну.

Пэппи понимающе кивнул:

– - Ладно, я приведу его сюда, как только он снова появится.

Томас запер за ним двери на ключ. Пощупал щетину на подбородке. Нужно все же побриться, решил он. Посмотрел на себя в облупленное зеркало в ванной комнате. Какие у него смешные рыжие усы, глаза налиты кровью. Он намылил лицо, побрился. Да, ему нужно еще и постричься. Он лысел со лба. Волосы свисали по сторонам, доставая до мочек ушей, а сзади падали на воротник рубашки. Пэппи -- человек во многом незаменимый, но не умел стричь.

Эти полчаса, казалось ему, растянулись надолго.

Вдруг раздался стук в дверь. Это явно стучал не Пэппи.

– - Кто там?
– - прошептал Томас. Он теперь не знал, не был до конца уверен, какой у него сейчас голос, ведь он всю неделю ни с кем не разговаривал, кроме Пэппи. А с ним у него никогда не бывало долгих бесед.

– - Это я, Руди.

Томас отпер дверь. В номер вошел Рудольф. Томас прежде закрыл дверь на ключ и только потом пожал ему руку. Томас не предложил ему сесть. Да, Рудольфу не нужна стрижка, он не лысеет, и на нем -- аккуратно отутюженный модный костюм из легкой ткани в полоску, как у сельского джентльмена. Интересно, какой у него счет за прачечную, подумал Томас, длиной, вероятно, с ярд.

Рудольф нерешительно улыбнулся.

– - Этот человек внизу здорово темнит о тебе,-- сказал он.

– - Он знает, что делает.

– - Я был здесь две недели назад.

– - Знаю.

– - Ты мне не звонил?

– - Нет.

Рудольф с любопытством оглядел комнату. На лице у него появилось довольно странное выражение, как будто он не верил собственным глазам.

– - Насколько я понимаю, ты от кого-то скрываешься?

– - Никаких комментариев,-- ответил Том,-- как пишут в газетах.

– - Могу ли я тебе чем-нибудь помочь?

– - Нет, вряд ли.-- Что он мог сказать брату? Отправляйся на поиски человека по имени Фальконетти? Его координаты в Атлантике: долгота двадцать шесть градусов двадцать четыре минуты, широта тридцать восемь градусов тридцать одна минута, глубина -- десять тысяч футов. Поезжай в Лас-Вегас и скажи главарю мафиози, с обрезом в багажнике машины, что брат сильно раскаивается в том, что изуродовал Куэйлса, и что больше так поступать никогда не будет?