Богач, бедняк (Часть 3 и 4)

– - Видно, да?
– - спросил Эванс.

Он сидел, глубоко съехав вниз на стуле, положив ноги на спинку другого, стоявшего перед ним.

– - А как ты думаешь?
– - спросила Гретхен.

– - Ладно, придется поговорить с его агентом.

– - Лучше поговори с его барменом,-- посоветовала Гретхен.

– - Выпивка,-- вздохнул Эванс.-- Проклятье Кинселлы, я имею в виду, когда пьют другие.

Проекционная вновь погрузилась в темноту, и они стали смотреть тот кусок, над которым Гретхен работала целый день. Сейчас, на большом экране, он казался ей гораздо хуже, чем тогда, в аппаратной. Но когда его прокрутили и снова включили свет, Эванс сказал:

– - Отлично! Мне нравится.

Гретхен знала Эванса вот уже два года, она сделала с ним картину до этой и пришла к выводу, что режиссер ее слишком нетребователен к себе, ему всегда нравится то, что он делает. Где-то в подсознании, подспудно, он решил, что высокомерие только способствует лучшему выражению его "эго" и что для психического здоровья надо держаться независимо и не допускать, чтобы его критиковали, это чревато опасностью.

– - Я не совсем уверена,-- возразила Гретхен.-- Мне хотелось бы еще повозиться с этим куском...

– - Напрасная трата времени,-- отозвался Эванс.-- Я же говорю тебе -все хорошо!

Как и большинство режиссеров, он проявлял свое нетерпение в монтажной и всегда небрежно относился к деталям.

– - Не знаю,-- неуверенно сказала Гретхен.-- По-моему, сильно растянуто.

– - Именно это мне и нужно,-- объяснил ей Эванс.-- Я хочу, чтобы здесь все было именно растянуто.-- Он возражал ей, как упрямый ребенок.

– - Посмотри сам! Все эти люди входят в двери, выходят,-- настаивала на своем Гретхен,-- эти зловещие тени мелькают, мелькают, но в результате так ничего зловещего и не происходит...

– - Не нужно делать из меня Колина Берка,-- вспылил Эванс. Он вскочил на ноги.-- Меня зовут Эванс Кинселла, напоминаю, если ты забыла, и оно, мое имя, таким останется впредь -- Эванс Кинселла. Прошу тебя, всегда помни об этом.

– - Прекрати ребячиться,-- резко ответила Гретхен. Иногда две роли, которые она исполняла для Эванса-любовника и Эванса-режиссера, переплетались.

– - Где мой плащ? Где я оставил этот проклятый плащ?
– - громко закричал он.

– - Ты его оставил в монтажной.

Они возвращались в монтажную вместе. Эванс не помог ей нести коробки с только что просмотренным материалом, который она получила в киноаппаратной. Он раздраженно натягивал плащ. Ида готовила монтажный лист для фильма, который они снимали днем. Эванс подошел к двери, но вдруг остановился, вернулся к Гретхен.

– - Я хотел пригласить тебя вместе пообедать, а потом -- в кино,-сказал он.-- Ну, как?
– - Он кротко ей улыбнулся. Мысль о том, что он кому-то может не понравиться даже на одно мгновение, была для него просто невыносима.

– - Извини, не могу,-- ответила Гретхен.-- За мной должен заехать брат. На уик-энд я собираюсь к нему в Уитби.

Эванс сразу опечалился, ушел в себя. Его настроение менялось каждую секунду.

– - На этот уик-энд, выходит, я свободен как птица. А я-то думал, что мы сможем...-- Он посмотрел на Иду, давая понять, что она ему мешает, что она здесь лишняя. Но та, не обращая на него никакого внимания, продолжала увлеченно работать над монтажными листами.

– - Я вернусь в воскресенье, как раз к ужину,-- сказала Гретхен.

– - О'кей. Посмотрю, что у меня выйдет. Передай привет своему брату. Поздравь его от моего имени.

– - С чем это?

– - Разве ты не видела его фотографию в журнале "Лук"? Он теперь знаменитость, его знает вся Америка. По меньшей мере, на одну неделю.

– - Ах, это,-- вспомнила Гретхен.

Журнал поместил статью под заголовком "Десять молодых, не достигших сорока, политиков, подающих большие надежды" и две фотографии Рудольфа, одна с Джин в гостиной их дома, а на второй он сидит за своим письменным столом в городской мэрии. В статье подробно рассказывалось о привлекательном молодом мэре с красивой, молодой и богатой женой, который стремительно идет вверх в республиканских кругах. Умеренный либерал, энергичный администратор, он не был еще одним оторванным от жизни политиком-теоретиком и никогда в своей жизни зря не получал жалованье. Реформировал городскую управу, способствовал развитию жилищного строительства, прижал промышленные предприятия, загрязняющие окружающую среду, посадил за решетку бывшего шефа полиции и трех полицейских за взятки, поднял вопрос о выпуске облигаций для создания новых школ, стал влиятельным попечителем университета Уитби, ввел в нем совместное обучение. Дальновидный реформатор, он провел успешный эксперимент с закрытием центра города для движения транспорта по воскресеньям и вечерами в будни, чтобы жители могли, не нервничая, спокойно прогуливаться по проезжей части улиц, делая покупки в центральных магазинах, превратил газету "Сентинел", владельцем которой стал, в пропагандистский центр, где регулярно публикуют острые, разоблачительные статьи о проблемах как местного, так и общенационального значения, и его газета не раз получала награды как лучший орган среди печатных изданий в городах с населением менее пятидесяти тысяч; произнес зажигательную речь на съезде мэров Америки в Атлантик-Сити, заслужившую восторженные аплодисменты; был принят в Белом доме вместе с группой лучших мэров страны.

– - Когда читаешь эту статью,-- сказала Гретхен,-- складывается впечатление, что он сделал в Уитби все, что только возможно, кроме разве воскрешения мертвых. По-видимому, ее писала журналистка, безумно влюбленная в него. А мой братец умеет очаровывать, этого у него не отнимешь.

Эванс засмеялся:

– - Как вижу, ты не позволяешь родственным узам влиять на твое беспристрастное мнение о родных и близких.

– - Мне просто хочется надеяться, что мои родные и близкие не станут принимать всерьез всю чушь, которую о них пишут.

– - Да, дорогая, твоя острая стрела попала в цель,-- сказал Эванс.-Сейчас же пойду домой и сожгу там все альбомы с газетными вырезками о себе.-- Он поцеловал на прощание прежде Иду, потом Гретхен и сказал ей:

– - Заеду за тобой в отель в семь вечера в воскресенье.

– - Буду ждать,-- ответила она.

– - Ухожу, чтобы в одиночестве провести сегодняшний вечер,-- театрально сказал он, направляясь к двери и потуже затягивая на ходу пояс белого плаща вокруг тонкой талии -- молодой "двойной" агент, играющий свою опасную роль в малобюджетном кино.

Гретхен отлично знала, каким "одиноким" будет его вечер и весь уик-энд. У него было еще две любовницы в Нью-Йорке. Она об этом прекрасно знала.

– - Никогда толком не могу решить, кто он на самом деле -- ничтожество или гений!
– - сказала Ида.

– - Ни то ни другое,-- ответила Гретхен, просматривая не понравившийся ей эпизод снова, чтобы понять, можно ли с ним что-нибудь сделать.

В шесть тридцать в монтажную вошел Рудольф, подающий надежды политик, в темно-синем плаще и бежевой хлопчатобумажной шляпе от дождя. Из соседней комнаты сюда долетал грохот мчащегося по рельсам поезда, а где-то в глубине холла оркестр в расширенном составе исполнял увертюру к симфонии П. И. Чайковского "1812 год". Гретхен перематывала свой кусок, и диалоги вдруг превратились в свистящую, громкую неразбериху.

– - Боже,-- воскликнул Рудольф.-- Как можно выносить такую какофонию?

– - Эти звуки ласкают мой слух,-- сказала Гретхен. Закончив перемотку, она отдала бобину Иде.-- А теперь немедленно отправляйся домой,-- сказала она ей.

Если за Идой не следить, то, когда у нее не было вечером свидания, она вполне могла просидеть в монтажной до десяти или одиннадцати вечера. Ида ненавидела праздность и ничегонеделание.

Они с Рудольфом спустились вниз на лифте, вышли на Бродвей, но он пока не поздравил ее с днем рождения. Гретхен не хотела напоминать ему об этом. Рудольф нес ее небольшой чемоданчик, который Гретхен захватила на уик-энд. Дождь все еще шел, а такси нигде не было видно. Они пошли пешком к Парк-авеню. Утром дождя не было, и она не захватила зонтик. Когда они наконец дошли до Шестой авеню, она вымокла вся насквозь.