Богатство и Драма Семьи Меньшиковых

Послышался хруст щебня. Полицейские обернулись и увидели, как к ним приближается участковый. В руках у Кошкина дымился стакан горячего чая.

– Эксплуатируешь Климова? – кивая на чай, спросил следователь.

– Неправильная формулировка, господин следователь. Я не эксплуатирую, а наоборот, разрешил сержанту отлучиться и купить себе горячего чайку, а заодно и мне. – Кошкин сделал небольшой глоток. Крепкий чай в прозрачном стакане с плавающим треугольничком лимона показался Борисову настолько аппетитным, что он не постеснялся протянуть руку и попросить отхлебнуть глоточек.

– А то вы, Сергей Анатольевич, работы подкинули, а сами чаи гоняете.

– Ты не дуй, а то слюней мне напускаешь. Так пей.

– Спокойно, не надо меня учить, как на работе пить чай.

– Наглости у тебя, Борисов на цыганский табор хватит.

– Ай-на-не-на-не, – возвращая стакан участковому, пропел следователь.

Пока Борисов с Кошкиным обменивались любезностями за стаканом чая, Шилов продолжал осмотр, и обнаружил крестообразные рубцы не только на шее, но и на груди и боках погибшей. Некоторые были похожи на звездочки, некоторые, на кометы с тонкими продолговатыми хвостами. Криминалисту показалось очень странным, что шрамы располагались симметрично, и по обеим сторонам тела образовывали, приблизительно, одинаковую картину.

– Брянскому будет любопытно на это взглянуть. Слышишь, Жень?

– А? Что там еще?

– Эти крестики рваные не только на шее. Они и на боках, и на груди, и самое странное, что они симметричные.

– Может, она вообще сектантка какая-нибудь, и все это суицид. Сама взяла и прыгнула, оставив дорогого Сергея Анатольевича без чая и телевизора. Где это видано, чтобы участковый работал в рабочий день.

– О да, – протянул Кошкин, допивая чай, – у нас только следователи работают.

– Да я шучу, – отмахнулся Борисов, наклоняясь к телу погибшей, – где там еще эти крестики?

– Вот, вот.

Задрав майку, криминалист демонстрировал коллегам подозрительные шрамы.

– Мда, ну без опознания, хрен мы что выясним. Секта не секта, я такого раньше не видел. Что думаешь, Сергей Анатольевич?

– Епта, во-первых, я думаю, что ты совсем охренел, Евгений Иванович, а во-вторых, – Кошкин присел на корточки и, взяв у Шилова чистые перчатки, приступил к осмотру, – а во-вторых, хм, ну шрамы, положим, старые.

– Это ты как определил?

– Я не эксперт, но у меня есть несколько шрамов. И вот эти, – Кошкин ткнул пальцем в одну из звездочек, – напоминают мои старые.

– Любопытно. – После ухода Зайцева, Борисов впервые стал серьезен. – Ген, можешь её набок переложить?

Шилов повернул девушку набок и задрал обгоревшую майку.

– Ну что?

– Да ничего. Чертовщина какая-то.

На спине у девушки не оказалось ни рубчиков, ни звездочек ни чего-либо подобного. В некоторых местах майка прикипела к коже, но на боках, четко прослеживалась граница, где заканчивались старые повреждения неясного происхождения.

– На крылья чем-то похоже, только растут они не между лопаток, а между груди, – заметил участковый.

– Абстракционизм? – протянул Борисов.

– Скорее долбо… какой-то, где там эти труповозы, тьфу. – в рифму выругался Кошкин, после чего поднялся и, сняв перчатки, полез за сигаретами. – Пусть Брянский ковыряется, а то с таких находок спать не будешь.

– О, Сергей Анатольевич, – следователь в точности повторил действия участкового и, выпустив струйку табачного дыма, продолжил, – я почему-то уверен, что спать мы будем без задних ног, правда, часа по два в сутки.

– Хах, – улыбнулся участковый, и, оттопырив большой палец, почесал переносицу.

С гулом набирая скорость, мимо проехала электричка. В полумраке моста зеленые вагоны казались серыми с легкой синевой, как вечернее пасмурное небо. Пассажиры мирно сидели на своих местах, погруженные кто в раздумья, кто в книгу, кто в звуки музыки. Кто-то дремал, прильнув лбом к прохладному стеклу, но всех сидящих, дремлющих, дымящих в тамбуре объединяла жизнь. Жизнь, изуродовавшая и покинувшая, лежащее в нескольких метрах от путей, женское тело. На границе этой жизни, невидимые замыленному, обывательскому глазу, стояли трое мужчин. Не призраки и не миражи, их невидимость была совсем другого, не волшебного сорта, культивированного человеческим безразличием. Интерес к полиции проявляют лишь два типа людей: нуждающиеся в защите закона и его нарушители. Как хомяк, привыкший что в поилке есть вода, а в клетке опилки, человек редко замечает порядок, считая спокойствие обычным делом, и даже не догадывается, какими незримыми силами оно поддерживается. Но стоит поилке высохнуть, и хомяк это сразу почувствует, его начнет мучать жажда, и он, скорее всего, умрет, если не вмешается та невидимая и в тоже время обыденная сила, поддерживающая шаткое равновесие. Мы не любим ментов, страховых агентов, навязчивых продавцов, телефонных операторов, но они есть, и мы можем лишь потешить себя мыслью, что сама цивилизации произвела их в противовес космонавтам, ученым и героям-полярникам, когда лежим у поилки на чистой сосновой стружке.

Санитары приехали в начале второго. Заметив дежурившего у ленточного ограждения Климова, двое мужчин в черно-серых куртках направились к трансформаторной подстанции. Захрустел гравий, зашуршал новый целлофановый мешок, и над запротоколированной и сфотографированной со всех ракурсов погибшей, сомкнулась желтозубая пасть молнии.

– Начальник-то где?

– Идет, – кивнул помощник участкового.

Неформальным в общении полицейских и санитаров был лишь привет, переданный Борисовым патологоанатому.

– Ну что, Ген, поехали начальству докладывать, – сказал следователь без особого энтузиазма. – Сергей Анатольевич, не прощаемся.

Глава седьмая

Полковник Гончаров Владимир Сергеевич, сидя в кожаном кресле с высокой спинкой, нервно курил в кабинете в ожидании оперативников. Известие о неожиданной находке взволновало начальника отделения. Вся комната с пола до потолка пропиталась табачным дымом. На конец мая была назначена проверка подготовки к летнему сезону и еще несколько областных административных мероприятий, которые, как известно, всегда некстати. С финансами и так было не густо, а за неудовлетворительные показатели работы могли и должности лишить, в связи с утратой доверия или по какой-нибудь схожей формулировке. Как все руководители, добившиеся своего положения любым способом, кроме родственных связей, Гончаров был уверен, что где-то наверху под него давно копают и собирают компромат, и сегодняшнее происшествие лишь подольет масла в огонь.

– Черт бы побрал этого Кошкина, – бормотал Владимир Сергеевич, ругая участкового за дурные вести. – И эта проверка, будь она – сука трижды проклята. – Гончаров редко выбирал выражения, а если и делал это, то выражения от этого только страдали, приобретая все более густую матерную окраску.

Полковник частенько вспоминал чью-либо мать и обещал, что если не он лично, то группа третьих лиц совершит противоправные действия сексуального характера, с человеком, заставившим его так сердиться; выражал он эту мысль, естественно, в более короткой и удобоусвояемой форме. Вот и сейчас Гончаров матерился, со злобой выплевывая слова в щелку между губами и десятой сигаретой. Как это не парадоксально, но при всем гневе и даже в порыве ярости, Владимир Сергеевич не старался ужалить или унизить собеседника.

– Хоть бы суицид, господи. Пусть это будет суицид, – начальник отделения покачал головой, затушивая окурок в переполненной пепельнице, когда раздался стук, и дверь открылась.

– Можно?

– Давай, – рявкнул Владимир Сергеевич заглянувшему следователю, – дверь не забудь, – добавил он тише, но от этого ничуть не спокойнее.

– Тело отвезли в морг, ждем заключение после экспертизы.

Слов Борисову хватило ровно на столько, чтобы дойти до стола начальника. Рядом, словно тень, скользил Шилов.