Богатые - такие разные

— Господин О'Рейли, — ответила я спокойным, самым твердым голосом, на какой была способна, — тему мисс Слейд я не намерена обсуждать с вами ни теперь, никогда бы то ни было впредь. — Я почувствовала себя плохо. Сердце забилось неровно, и словно обмякли ноги. Шагнув к двери, — а значит, и к О'Рейли, — я ровным голосом проговорила: — Извините. Мне нужно выйти.

— Разве вы не хотите увидеть эти письма? — сказал он, не отходя от двери ни на дюйм. — Я мог бы это устроить...

Самообладание оставило меня. Я в ярости замахнулась на него, но он схватил мою руку раньше, чем она коснулась его лица, и рванул ее с такой силой, что я упала на него. Я попыталась что-то сказать, но он опередил меня. Его руки сомкнулись вокруг моей талии, мои груди плотно прижались к нему, и сухие, горячие, напряженные губы закрыли мне рот.

Я дернула головой, уклоняясь от них, но его язык уже проникал за мои губы. Я обмякла. И не потому, что было бесполезно бороться с человеком, так жаждавшим получить желанное, но и потому, что это было для меня единственным способом протеста против такого насилия. Я почувствовала себя невыразимо оскорбленной, и по моим щекам потекли слезы. Его поцелуи немедленно прекратились, но он не выпустил меня из своих объятий, и когда мне удалось сквозь слезы разглядеть его жесткое лицо, я впервые увидела его таким, каким оно было в действительности: не маской, закрытой для всех эмоций, а широко открытым и страстно одухотворенным.

— Я люблю вас, — проговорил он.

— О, я...

Но дар речи меня покинул. Я по-прежнему не делала попыток бороться, но теперь уже по другим причинам.

Он стал поцелуями осушать мои слезы.

— Я люблю вас уже давно... по существу всегда... но я понимал, что должен ждать, пока вы не утратите иллюзий в отношении мужа, а он был так расчетлив, никогда не допускал ни одного неверного шага, но, Боже, как трудно было это переносить, зная, как он третирует вас, видеть его со всеми этими женщинами... Я... — Он умолк, как если бы ему было больно произнести еще хоть слово. Его пальцы рассеянно перебирали мои волосы. Наконец он проговорил: — Я не могу обеспечить вам жизнь в особняке на Пятой авеню, но у меня есть какие-то деньги, и мы, разумеется, не умерли бы с голоду. Но я мог бы дать вам то, что никогда не даст он... Я ни разу не взглянул бы ни на одну другую женщину, ни разу...

Он снова принялся меня целовать. Вряд ли понимая, что делаю, я коснулась его темных волос. Пальцы мои дрожали. Я закрыла глаза, словно не желая видеть, как переворачивается мир, и не слышала ничего, кроме его умолявшего, возбужденного голоса:

— Отдайте его ей. Они одинаковы в своем роде, и когда-нибудь он просто оставит вас и уйдет к ней. Но вы не должны ждать, пока это произойдет, Сильвия. Позвольте мне увезти вас отсюда как можно скорее, и вы никогда об этом не пожалеете, клянусь вам.

— Я...

— Тсс!

Он снова ласкал мои волосы, и их густые прямые пряди скользили между его пальцами. Я с непреодолимой ясностью ощущала его физическое возбуждение и была совершенно потрясена тем, что оно оказалось заразительным.

Я попыталась собрать воедино все остатки своей способности защищаться.

— Пол никогда меня не оставит. Он всегда обещал...

— Не существует такого обещания, которого он не нарушил бы, если это было нужно ему.

Я подумала о Дайане Слейд.

— Он никогда не привезет ее сюда... с ребенком...

— Не существует ничего, чего бы он не смог сделать.

Я подумала о том, как жестоко Пол развеял иллюзии Брюса.

— Я знаю его лучше, чем вы, — сказал О'Рейли.

— Если вы его так ненавидите, как вы можете...

— Оставаться у него на службе? Я остаюсь у него потому, что заинтересован в деньгах и хочу накопить их достаточно, чтобы иметь возможность увезти вас отсюда.

Я тут же подумала о вымогательстве. Ко мне мгновенно вернулись ужасные мысли об афере Сальседо, но я не смела думать об этом. Мужество мне изменило. Я не могла с этим ничего сделать.

— Но работать с ним каждый день, — говорила я запинаясь, — жить под этой крышей...

— Под вашей крышей. Это все, что мне нужно.

— Как мог Пол не догадываться?

Было что-то таинственное в том, что такой проницательный Пол мог так долго обманываться.

— Он думает, что я закоренелый холостяк.

— Но если он обнаружит...

Он неожиданно рассмеялся, и это несколько разрядило напряженность между нами. Он все время крепко прижимал меня к себе, но теперь выпустил, отошел на шаг, достал сигарету и стал разминать ее пальцами.

— Если бы он обнаружил, — весело сказал О'Рейли, — с ним случился бы припадок. Возможно, в буквальном смысле слова. — Он помолчал, все еще не закрывая портсигар. И потом тихо добавил: — Он же эпилептик, не так ли?

— Что! Эпилептик? — Это предположение было настолько смешным, что в конце концов я рассмеялась. — Разумеется, нет! Кто вам это сказал?

— Братья Да Коста.

— О, Боже, да разве они могут хоть что-то сказать о Поле? Какая низость! — кричала я, и в следующий же момент все мои волнения последних пяти минут слились воедино.

Я разразилась слезами.

Отложив портсигар, он снова обхватил меня руками и стал гладить мои волосы. Покончив с выражением извинений, он, пытливо взглянув на меня, спросил:

— А вам об этом ничего не известно?

— Мне известно, что это неправда! — отвечала я, вытирая слезы. — Последнее время меня удивляла клевета братьев Да Коста, но такое утверждение — это просто явная ложь! Да вы и сами должны это прекрасно знать — вы бываете с Полом не меньше времени, чем я! Известно ли вам хоть об одном его эпилептическом припадке?

— Нет, я ничего подобного никогда не видел.

Я, как ни странно, почувствовала облегчение.

— Но тогда...

— Он ведет себя порой довольно странно, не правда ли? Это возникающее у него иногда желание выйти... Эти таблетки фенобарбитала...

— Все это последствия перенесенной в детстве астмы. Она преследует его семью. Вот и Корнелиус страдает астмой! Может быть, братья Да Коста говорят, что и Корнелиус эпилептик?

Я освободилась от его рук, слишком злая, чтобы остаться в таком положении еще хоть ненадолго, и резким движением полностью освободила волосы, водопадом упавшие мне на спину. Подняв руки, я неловко пыталась найти шпильки.

— Простите меня, — снова проговорил О'Рейли, следуя за мной к зеркалу, у которого я пыталась собрать волосы. — Я не хотел доставлять вам неприятность. Я всегда знал, что каждый раз, когда дело касается вашего мужа, я должен обладать неоспоримыми фактами, если хочу убедить вас в чем-то, и поэтому с моей стороны было бы просто глупо поднимать вопрос о его здоровье. Позвольте мне обратиться к его переписке с Дайаной Слейд. Письма, без всякого сомнения, подтверждают, что...

— Я не желаю их видеть. Я всегда принимала его неверность, и, поскольку это так, она не может меня унизить. Но если я теперь начну вести себя как обычная ревнивая жена, то уверена, что буду чувствовать себя униженной, и именно поэтому категорически отказываюсь читать или обсуждать его переписку с другой женщиной.