Богатырь, жги!

— Блин…

Почти минуту тупо изучал водичку. Даже понюхал. Одну капельку слизнул с пальца. Слова коня о том, что можно омолодиться до юных лет, помнил хорошо.

— Вообще ни черта нет удивительного. Вода, как вода… Дурят, наверное, людей…

Я покрутил головой, разыскивая тару, о которой говорил конь. Тара реально была. Чуть в стороне стояла куча бутылок из темного стекла. Схватил одну и подставил ее под струи. Как только набралось до самого горлышка, завинтил пробку.

Вообще, собирался уже уходить, когда вспомнил про жар-птицу. Не сказать, конечно, будто она сильно мне нужна, но с другой стороны…В хозяйстве лишней не будет. Я не особо помню, в чем ее омобенность. Птица — да птица. Красивая была на картинках. Это, да. Может, в том и прикол?

Обогнул фонтан с одной стороны и буквально носом уткнулся в узорный шатер.

— Так…Видимо, здесь…– Уже по привычке говорил вслух. Сам, наверное, с ума схожу с этими сказочными героями.

Шатер был достаточно большой. Выше человеческого роста. При желании, там можно целую компанию рассадить. Многовато для одной птички, конечно…

Я осторожно отодвинул полог и заглянул внутрь. По всему шатру были разложены яркие, красивые подушки. В дальнем углу лежали несколько… Ну, наверное, матрасов. Или перин. Понятия не имею, как это правильно назвать. Видимо, спальное место одного из стражников. На птичий насест мало похоже. Может, пернатое охраняют особенно. А сейчас просто никого нет.

Еще имелся небольшой столик. В общем вся обстановка была сделана в антураже Востока.

Я проскользнул внутрь. Постель есть, столик есть, подушки. А птица где?

Именно в этот момент краем глаза заметил мелькнувшее в мою сторону яркое пятно. Не знаю, каким чудом увернулся. Честное слово. Просто с места отпрыгнул, чуть не переломав себе ноги.

— Ты кто? — Я вытаращился на девицу, наряженную в лучших традициях стриптиза, где гвоздь программы — танец живота.

Девица стояла напротив, сжимая в руке здоровенную палку. Именно этой палкой она и хотела отоварить меня по башке. Судя по сурово сведенным бровям, даже не один раз.

— Это ты кто такой? — Спросила очередная психованная, попавшаяся мне на пути. Потому как нормальные люди запросто на посторонних драться не кидаются. Тем более, когда даже натворить ни черта не успел.

Я замер, уставившись на девицу. Голос у нее оказался… Как песня. Мелодичный, звенящий, пробирающий до нутра. Будто разговаривает она не буквами, а нотами.

— Богатырь. — Ответил первое, что пришло в голову. Да и проще так, чем объяснять реальное положение вещей.

— Богатырь! — Девица всплеснула руками, отбросив палку в сторону, а потом сорвалась с места и в одно мгновение повисла на моей шее.

Где-то в царском тереме…

Царь Герасим, по недоразумению прозванный в народе Ясным Солнышком, ворочался в своей царской постели с боку на бок. Перины казались ему жесткими, будто не лебяжьим их пухом набили, а камнями. Свечи ароматные, из-за границ привезенные, которые должны лепестками роз благоухать и вызывать покой — воняли сгнившими потрохами, будто в комнате кто-то сдох. Еще бок прихватило так, что иной раз, в момент приступа, глаза на лоб лезли. А это совсем уж из ряда вон, чтоб царь зенки таращил, словно филин на суку. Он на то и царь, примером быть должен для своих подданных. В общем, навалилось как-то все на Герасима разом.

— Да что ж за жизнь тяжкая… — Вздохнул царь, поправил ночной колпак на голове и попробовал улечься на спину. Некоторые время лежал, разглядывая узоры на потолке. Сон, хоть убейся, не шел.

Сон не шёл, а вот тяжкие думы шли. Даже не шли. Бежали. Толпою, прямо в головушку царскую. Игры эти проклятущие. Богатырь иномирный. Дочь — змея подколодная. Удумала отца стращать. Боярин Еремеев воду мутит тоже. Точно мутит. С Ягой непонятные вопросы образовались.

— Да чтоб тебя…

Герасим в сердцах плюнул, забыв, что лежит, уставившись в потолок. Плевок улетел вверх, а потом шмякнулся прямо на бороду самодержца.

— Сговорилися все…– Пришел к выводу царь.

Он решительно принял сидячее положение, затем не менее решительно спустил ноги, нащупал тапки с красивыми яркими помпонами на носах, подцепил их большими пальцами и попытался встать с кровати.

Ключевое слово — «попытался». Потому что едва Герасим начал отрывать свой царственный зад, двери в его опочивальню распахнулись, с грохотом ударившись о стены, и в комнату влетела мамка Авдотья, которая числилась старшей в тереме царевны.

— Оооой батюшка-царь!!! — Заголосила баба от самого входа, чем, сказать честно, повергла Герасима в еще больший стресс. Ежли посреди ночи вот такое появление случилось, значит, что-то неладно в Тридевятом государстве.

Однако, это оказалось лишь начало. Авдотья прямо без заминки или каких-то пояснений, с разбегу рухнула на колени. Учитывая, что пол в царской спальне всегда был начищен до блеска свиным жиром, мамка царевны на коленях проехала вперед, к самым самодержавным ногам, ввглядывающим из-под сорочки, по итогу уткнувшись в них лицом.

— Ты, мать, чего это? — Опешил Герасим от неожиданности ситуации.

Нет, по молодости бывало, они с Авдотьей не раз на сеновале звезды считали. Но это когда? Сто лет уж прошло. Сам царь ещё в то время царём не был. Только царевичем числился.

— Не вели казнить, вели слово молвить! — Снова заголосила старшая мамка царевны.

— Да уж, пожалуй, неплохо было бы… — Герасим попытался отпихнуть Авдотью одной ногой. Ежли кто войдёт, срамоту эту увидит, потом не отбрешешься.

Потому как Авдотья не просто теперь стояла на коленях, уткнувшись в царские, прости Господи, конечности. Она обхватила их руками и, подвывая, утирала лицо краем батистовой ночной рубахи. А рубаха, между прочим, аглицким послом подарена. Она стоит, как чугунный мост, который давеча на реке поставили.

— Ой, батюшка, надежа и опора…ой, не вели казнить. — Причитала глупая баба, периодически умудряясь еще и сморкаться в дорогую сердцу Герасима вещь.

— Авдотья! — Царь начал терять терпение. — Нук возьми себя в руки! Что случилось? И…отползти ты уже на приличное расстояние. Вон, там, возле двери, поклоны бей.

Герасим снова взбрыкнул ногой, отпихивая мамку Марьи. На этот раз — удачно.

— Царь-батюшка, беда у нас. Беда бедовая-я-я-я…а-а-а-а-а…

На последнем слове Авдотья сорвала с головы платок и принялась раскачиваться из стороны в сторону, протяжно завывая. Ну, чисто блаженная кликуша возле церкви.

— Тьфу ты! — Герасим в сердцах ударил кулаком по своей же ноге. Вышло больно. Всю кровь попили, честное слово. — Говори уже! Нервов никаких на вас ненапасешься! Что случилось? Казну ограбили? Корону украли? Что?!

— Царевна сбежала. — Авдотья выдала нечто весьма странное и замолчала, уставившись на государя круглыми глазищами.

— Как сбежала? На кой ей черт бежать? — Не поверил сказанному царь.

Не поверил, не потому что дочь его, Марья, не могла на такое сподобиться. Могла. Очень даже. Она и в детстве вечно куда-то сбегала. Но, как правило, не дальше заднего двора и со всей своей свитою. Сомнения у Герасима возникли не в факте случившегося, а в том, что Машка сама что-то сделать умудрилась. Ведь если мамка ее здесь, значит в бега царевна отправилась без сопровождения. И вот это, как раз, сильно настораживает.