Богдан Хмельницкий

Во главе посольства был поставлен Максим Нестеренко. С ним ехали три товарища, а также один из лучших писарей Иван Переславец, который должен был «все видеть и слышать и потом доложить гетману».

— С вами вместе к королю из Киева направляются воевода Кисель и митрополит Косов, — говорил Нестеренко Хмельницкому. Он взял со стола лист бумаги и, не отрывая глаз от красивой писарской вязи строк, продолжал:

— Ты, Максим, знаешь нашего митрополита. Не всегда он с нами в согласии, особенно когда его Кисель подстрекает, поэтому смотри. Твоя забота — утверждение договора на сейме. А святой отец пусть отстаивает свое право заседать в сейме да добивается отмены унии.

Хмельницкий прошелся по комнате и, взяв в руки другой исписанный лист бумаги, протянул его послу:

— Почитай, это мое письмо Косову и Киселю.

Нестеренко быстро пробежал письмо глазами, а затем второй раз прочитал поразившие его резкие слова: «Ты, отче митрополит, если за нас стоять против ляхов не будешь и еще как-либо по-иному против нашей воли пойдешь, то, конечно, будешь в Днепре. И ты, воевода, если изменишь нам, бесчестно сгинешь, а мы войною биться за свое готовы».

Заметив, над каким местом в письме задумался Нестеренко, Хмельницкий усмехнулся.

— Пусть ведают, что я шутить в этом деле не собираюсь.

Гетман долго говорил с послами, наказывая им во что бы то ни стало встретиться с королем и передать ему реестр лично. Посольство прибыло в Варшаву 2 января 1650 года в самый разгар сейма. И, как и предполагал Хмельницкий, было встречено шляхтой крайне враждебно.

После долгих споров сейм принял половинчатое решение по вопросу об утверждении Зборовского договора: его в целом утвердили, но внести его пункты в конституцию Речи Посполитой отказались. Не выполнил данного ему поручения и митрополит Косов, который поддался уговорам сенаторов и отказался от места в сейме.

Тогда Хмельницкий посылает и польскую столицу новое посольство во главе с Самуилом Богдановичем-Зарудным. В Варшаве оно встретилось с полномочными русскими послами братьями Григорием и Степаном Пушкиными, прибывшими сюда 16 марта 1650 года в сопровождении большой и блестящей свиты в 120 человек. Царь решил наконец оказать давление на Польшу и добиться возвращения отнятых ею земель.

В соответствии с полученными инструкциями русские послы при первой же встрече с сенаторами заявили, что мир с Польшей висит на волоске, ибо в то время как великий государь соблюдает все взаимные соглашения, польское правительство нарушает их и умышленно наносит оскорбление Русскому государству. Послы были в гневе и не желали слушать никаких оправданий.

Из статейного списка русских послов Григория и Степана Пушкиных, март 1650 г.:«И послы говорили: как вам, панам сенаторам, не стыдно говорить мимо истинной правды и отговариваться наружною и явною неправдою? В грамотах королевского величества и в письмах воевод писано во многие лета именованья и титлы великих государей наших не по уставу, с бесчестьем. И вы, оправдывая их, всегда говорите, что то чинили не из хитрости и не умышленно, но из-за описок и ошибок, и кары за те их вины в 15 лет и исправления не учинили. А ныне с позволения королевского величества и вас, панов сенаторов, и злее того учинено: напечатано такое злое и лютое бесчестье великому государю нашему, помазаннику божию и монарху великому, чего и простому человеку терпеть не возможно. И произошло это по вашему злому умыслу, и отговариваться вам от такого явного своего дела нечем…»

Послы заявили, что только казнью Вишневецкого, Потоцкого, Калиновского и других сенаторов, искажавших царские титлы, может быть смыто нанесенное царю оскорбление. Они потребовали возвращения России Смоленска и других захваченных земель, а также 500 тысяч злотых «за оскорбление бояр и всех сословий Московского государства».

Поведение русских послов не на шутку встревожило польское правительство и самого короля Яна-Казимира, который теперь не сомневался, что Россия ищет лишь повода для разрыва с Польшей. А тут еще ему сообщили, что с русским посольством встретилось прибывшее посольство от Хмельницкого и что они уже договорились о совместных действиях. Король велит срочно отпустить казацких послов, а Пушкиных предупредить, что «лучше водиться с панами, чем с мужиками».

29 апреля 1650 года на подворье, где стояли русские послы, тайно пробрался человек Зарудного и убеждал Пушкиных не отказываться от своих требований, заверив их в поддержке. Он старался убедить Пушкиных в правоте дела, за которое борется Хмельницкий, и в том, что если Россия выступит в защиту Украины, то на ее стороне будут симпатии не только украинского народа, но и польского, который «живет от сенаторов и от шляхты в больших обидах». Русские послы соглашались с доводами казацкого посланца и при встречах с польскими сенаторами выдвигали все новые и новые требования.

А между тем внимание царского правительства вынуждено было опять обратиться к осложнившемуся положению внутри страны: в Новгороде и Пскове начались восстания, которые не на шутку напугали Алексея Михайловича и его бояр. Восстание в Пскове оказалось более затяжным и потребовало немалых усилий для его ликвидации. Оно настораживало тем, что в нем широкое участие приняли городские низы. Восставшие под руководством подьячего Томила Васильева и стрельцов Порфирия Козы и Иова Копыто силой взяли у воеводы оружие, боеприпасы и ключи от города. Когда в Псков прибыл из Москвы для подавления мятежа князь Волконский, он был арестован. У богачей отобрали и раздали посадским людям и стрельцам хлеб. Бои под Псковом продолжались до июля, пока руководители не были преданы и схвачены властями. Однако отголоски восстания прокатились по всей России. Многие из его участников сумели уйти на Украину. Они сразу же включились в борьбу украинского народа против угнетателей. Это вызвало беспокойство русских властей, которые обращались к украинской администрации с требованием о выдаче бежавших. Им отвечали, что в Войске Запорожском, как и на Дону, «никаких беглых людей не выдают».

Смятение царского правительства усугубилось сведениями о том, что в Польше, а потом на Украине появился самозванец Тимошка Акундинов, который выдавал себя то за сына, то за внука царя Василия Шуйского. Он грозился поднять людей и идти к Пскову, где его ожидали.

4 июля в Москве был спешно созван Земский собор. Было решено простить всех псковичей. Но это не принесло результатов. Волнения продолжались всю зиму с 1650 на 1651 год.

Не в силах справиться с собственным народом, русское правительство круто меняет тактику на международной арене. Братьям Пушкиным было велено забрать назад свои требования и возвращаться домой.

Снова рушилась надежда Хмельницкого выступить вместе с Москвой против поляков. Нужно было снова искать союзника. В это время осведомители сообщили ему, что из Венеции в Варшаву прибыл католический священник Альберто Вимини, который едет к Богдану Хмельницкому с целью осуществления старого проекта — вовлечения казаков в войну с Турцией, тянувшуюся еще с 1645 года. Сейчас по этому поводу он вел тайные переговоры с польским королем и канцлером. Хмельницкий понимал, что им легко будет найти общий язык. Венеция хочет руками казаков разбить турок, а король заинтересован в том, чтобы Запорожское Войско хоть на время ушло с Украины. Такая перспектива Хмельницкого не устраивала: ему не было никакого смысла вступать в конфликт с Турцией, которая хотя и мечтала о захвате Украины, но пока, занятая своими внутренними заботами, делала лишь попытки склонить Хмельницкого к добровольному переходу в подданство султана.

Альберто Вимини прибыл в Чигирин 3 июня 1650 года и уже на следующий день был приглашен на прием к гетману. Уж как старался венецианец, доверительно наклоняясь к Хмельницкому, убедить его в выгодности выступления против турок, вкрадчиво давая понять, что Турция, занятая тяжелой многолетней борьбой с Венецией, управляемая малолетним султаном и раздираемая дворцовой борьбой, станет легкой добычей казаков, Хмельницкий лишь задумчиво поглаживал усы, и ни по его лицу, ни по глазам хитрый посол не смог определить отношения гетмана к своим словам.