Боги в изгнании, или Утомлённые властью

– Мне?

– Нам, – уточнила Кари. – Зовут в круг. Наш танец. Идём…

Бодрящие соки, будоражащий дым скаракосты, общее внимание, в центре которого оказался Ворх, – всё это наполняло тело необыкновенной силой и лёгкостью, требовало разрядки – каких-то движений, физических усилий, и потому Ворх с радостью повёл Кари в круг танцующей молодёжи. Их появление было встречено громкими приветствиями: танцующие пары расступились, освобождая центр площадки для танца любви.

Ворх вышел на середину и остановился, не зная, что делать дальше, как танцевать запрещённый танец.

– Ты – скаракоста, – шепнула Кари, поняв его затруднение, а сама, живо и грациозно изгибаясь, пошла вокруг него кругами, делая мелкие шажочки и перебирая воображаемые ветки руками.

Скаракоста – дерево благоденствия землян тех времён. Оно кормило их питательной мягкостью своих плодов, поило соком, одевало и обувало, давая тончайшее волокно, лечило, снимало усталость и напряжение, когда его семена сгорали, рождая дымные шары. С древнейших времён скаракоста упоминалась во всех ритуалах, символизируя вечно возрождающуюся силу жизни. И получив подсказку, Ворх понял свою роль в танце – стал изображать растущее дерево, крепнущее на глазах у восхищённых зрителей. Ворх подхватил Кари, поднял над собой и поддерживал, помогая ей извиваться вокруг его шеи, переваливаться через плечи, проскальзывать под руками, изображая вечное движение жизни. Она то опускалась до пола, то вновь поднималась, чтобы на момент изобразить блаженство отдыха, на могучих ветвях-руках.

А когда, наконец, замерла в изнеможении, от ближних столиков к Ворху и Кари полетели дымные шары – наступил самый ответственный момент благодарения супругов. Всякий пославший к ним дуновением шар отправлял и своё пожелание, и если шар не лопался и прилипал к слившимся и замершим телам, то считалось, что пожелание исполнится. За несколько секунд Ворх и Кари оказались облепленными шарами, представляя собой скаракосту, густо усыпанную плодами.

– Собирать урожай! – крикнул кто-то.

Зал оживлённо зашумел, задвигался, и под звуки сменившейся музыки, пританцовывая, помахивая мундштуками, от столиков и лож пошли к «скаракосте» мужчины и женщины: они весело переговаривались, шутили и, осторожно снимая мундштуками шары, вдыхали их, блаженствуя от того, что вбирали в себя не просто бодрящий дым, а благословенное счастье. И хотя шары эти содержали всего лишь простой наркотический дурман, Ворху было приятно ощущать их устрашающее множество и ещё неведанное ранее желание одарить шарами всех желающих.

«Оказывается, приятно отдавать что-то другим, – подумал Ворх. Он продолжал стоять неподвижно, удерживая на поднятых руках изогнувшуюся кольцом Кари, поджидая хроманогую старуху, пробивавшуюся с дальних рядов, и паренька с короткими культяшками, торчащими из плеч. Пареньку хотелось успеть получить «плод» и он торопился пробраться через лабиринт лож и столиков, а потому всё время застревал в тупиках. Наконец отбросил приличия и пошёл напрямую перешагивать через короткие бортики.

Кари шевельнулась, пробуя опуститься на пол, но Ворх удержал её, поджидая безрукого. Он прибежал запыхавшийся, ткнул мундштуком в шар, и когда тот лопнул от резкого движения, растерянно и жалостливо посмотрел на Ворха, словно спрашивая, а дано ли право на вторую попытку. Ворх кивнул и, чуть склонившись, помог безрукому снять шар с колена Кари. Добралась до них и хромоногая старуха и, бегая вокруг, жадно вдыхала оставшиеся шары, приговаривая:

Пусть будет сладок ваш меск. Пусть будет счастлив ваш ребёнок. Пусть счастье будем всем-всем…

6. Право живых – борьба

В дверь по-прежнему стучали. Но стук был, отметил Тадоль-па, без прежнего неистового напора. Причина их отступления стала понятной, когда на глаза попались часы: оказалось, он пролежал в беспамятстве весь день.

В поисках воды Тадоль-па прошёл мимо двери и, стукнув в ответ, проговорил:

– Прекрати стучать, надоел.

Он и сам поразился своим словам, но ещё больше удивились те, кто был за дверью. Они притихли и, даже когда пришли в себя, не разразились запоздалой бранью, вкрадчиво поинтересовались:

– Ты живой, Тадоль-па? Почему молчал?

– Брал вас под надзор. А сейчас заставлю выпрыгивать из станции, если не перестанете меня донимать.

Шум за дверью прекратился.

Смыв с лица кровь и кое-как перевязав голову, Тадоль-па вернулся к пульту надзора. Уже первый беглый взгляд на экраны объяснил ему причину бездействия полицментов. Полковник охраны Гюпей не мог отдать распоряжений без согласования с ле-Травом, а тот не принимал Гюпея, потому что с лучемётом в руках сидел у себя в кабинете и взирал на приоткрытую дверь, ведущую к экл-Т-трону.

На экранах, отражающих их зрительные и мысленные видения, бешено прыгали и менялись одна картина за другой. Бегая по приёмной, Гюпей, видимо, обдумывал способы взятия станции надзора: мелькали изображения разбираемых электронных блоков машинного зала, воздуходувов, антенный шпиль на городском куполе и многие другие варианты, хоть и реальные, но труднодостижимые. Видения ле-Трава представляли собой кошмары: то из тоннеля в комнату врывались толпы рабов, и он не успевал их поразить лучом, то Предводитель Верховного Гильорта, властелин всего сущего на Земле, презрительным взглядом гнал ле-Трава из Дворца Гильорта, и он, как простой низший, принуждённо шагал к приёмному бункеру утилизатора…

Тадоль-Па с трудом – мешал распухший от удара висок – надел на голову шлем, чтобы услышать их мысли, и ничего не воспринял.

«И никогда теперь не услышу мысленную речь, – понял он, вспомнив разбитый бионик. – Неужели надеешься на спасение? – спросил себя с удивлением.

Остаток дня и ночь он провёл за пультом в созерцании потока видений поднадзорной Аркадемии. Тысячи экранов показывали ему, кто что делал, над чем размышлял, о чём мечтал.

Больше всего интересовали его коллеги. Раньше о тематике их исследований он только догадывался, а теперь мог даже как бы участвовать в творческом процессе, заставляя машину «припоминать» пройденное, чтобы понять настоящее. Мыслеобразы проносились быстро, всполохами озарений. Порой недоставало знаний для восприятия мыслей, но и того, что Тадоль-па видел, чем располагал сейчас, было достаточно, чтобы убедиться в грандиозных возможностях этой машины, контролирующей мысли сотен учёных.

Ещё Тадоль-па понял, что если элиты не открыли тайн экл-Т-трона, то отнюдь не из-за несовершенства техники, а только из-за своей лени и невежества. Пожалуй, любой посаженный сюда баянн высшей категории знаний мог бы получить за декаду всё то, на что ему, Тадоль-па, потребовалось несколько десятков лет. Это было открытие горькое и одновременно радостное оттого, что у элитов недоставало умения преодолеть своё невежество.

«А если они сделают это в силу каких-либо обстоятельств?» – подумал он и содрогнулся от мысли, что тем, кто овладеет могуществом экл-Т-трона, не нужны будут ни низшие касты, чтобы думали за хозяев, ни рабы на заводах и плантациях, чтобы производили материальные блага.

* * *

Рано утром при осмотре экранов внимание Тадоль-па привлекло изображение городского купола Аркадемии: по нему кто-то карабкался, приближаясь к торчащей наверху многоярусной антенне. Постояв перед экраном, Тадоль-па дождался, когда поднадзорный оглянулся, и увидел: по куполу лезли наверх полицменты, усевшись на моечных роботов. Механические пауки присасывались лапами к прозрачному пластику и неторопливо подбирались к антенной площадке. Прикрывая лица от пронизывающего ветра, полицменты тащили с собой наверх лучемёты и баллоны, должно быть, с усыпляющим газом.

«Прожгут дыру и впустят газ. Усыпят, войдут, – понял Тадоль-па. – Так примитивно просто. И я не смогу помешать».

Он сел в кресло и, переведя надзор на главный экран, ещё и ещё раз пытался взять полицмента под диктат, но без бионика ничего не получалось. А как было бы легко с ними расправиться! Техника работала нормально: Тадоль-па легко переводил надзор с одного полицмента на другого, напрягался, посылая мыслеобразы – и всё напрасно: полицменты оставались бесчувственными.

Взгляды полицментов зафиксировали облетающий купол глайдер. Серебряная лодочка зависла над антенной площадкой, сметая с неё снег, а потом двинулась к полицментам. Тадоль-па заметил лицо пилота и тут же машинально перевёл на него надзор. И только мгновением позже, когда увидел посыпавшихся с роботов, закувыркавшихся вниз полицментов. узнал в пилоте связного из Габара Эйлева. Такое мог сделать только он, возлюбленный Кари, и Тадоль-па почувствовал, что будет спасён.