Богомолье (сборник)
Шрифт:
И вот, как давно, в яблочном монастырском саду, в охватившей его тяжкой дремоте, сверкнуло перед ним яркой до боли пеной или кипящей водой на мельнице. Миг один вскинул Илья глазами – и в страхе и радости несказанной узнал глянувшие в него глаза. Были они в полнеба, светлые, как лучи зари, радостно опаляющие душу. Таких ни у кого не бывает. На миг блеснули они тихой зарницей и погасли.
В трепете поднялся Илья, смотрел сквозь слезы в розовеющее над туманом небо – в потерянную радость:
– Господи… Твою красоту видел…
Понял тогда Илья: все, что вливалось в его глаза и душу, что обрадовало его во дни жизни, – вот красота Господня. Чуял Илья: все, чего и не видали
161
Хорал (лат. choralis) – церковное песнопение, духовный гимн, исполняемый на католическом и протестантском богослужении.
В этот блеснувший миг понял Илья трепетным сердцем, как неистощимо богат он и какую имеет силу. Почуял сердцем, что придет, должно прийти то, что радостно опаляет душу.
XI
Выше подымалось солнце. Тогда пошел Илья и надел чистую рубаху – показывать господам работу. Пришел в церковь, и показалось ему, что сегодня праздник. Вышел на погост у церкви, увидал синий цикорий на могиле и посадил в петлицу. Вспомнил, как сдавал на виллах свою работу.
В самый полдень пришли господа осмотреть церковь.
В белом платье была новая госпожа – в первый раз видел ее Илья так близко. Юной и чистой отроковицей показалась она ему. Белой невестой стояла она посреди церкви, с полевыми цветами. Радостный и смущенный смотрел Илья на ее маленькие ножки в белых туфлях: привык видеть только святые лики. Смотрел на нее Илья – и слышал, как бьется сердце.
Спросила она его, осветив глазами:
– А кто это?
Сказал Илья, оглядывая купол:
– Великомученица Анастасия Рымляныня, именуемая Прекрасная, показана в великом кругу мучений.
Она сказала:
– Это мой ангел…
И он ее вдруг увидел.
Увидел всю нежную красоту ее – радостные глаза-звезды, несбыточные, которых ни у кого нет, кроткие черты девственного лица, напомнившие ему его святую Цецилию, совсем розовый рот, детски полуоткрытый, и милое платье, падающее прямыми складками. Он стоял как в очаровании, не слышал, как спрашивает барин:
– А почему перед первоучителями все слепые?
Не Илья, а она сказала:
– Ведь они совсем темные… они еще ничего не знают.
Спросил барин:
– А почему у тебя, Илья, в рай идут больше убогие?
– А ведь правда! – сказала она и осветила глазами.
Показалось Илье, что она смотрит ласково, будто сама сказать хочет. Тогда прошло онемение, будто путы спали с Ильи, и сказал он вольно:
– По Священному Писанию так: «Легче верблюду пройти…» и «блаженни нищие духом…» [162] . Так трактовали: Карпаччио [163] …
162
«…блаженни нищие духом…» - первая из де-вяти заповедей блаженства, названных Христом в Его Нагорной проповеди. Нищие, ничего не имеющие на земле, нижайшие по своему положению в земном царстве, сделаются обладателями небесного царства.
163
Карпаччио — Карпаччо Витторе (ок. 1455 – ок. 1526) – выдающийся итальянский живописец Раннего Возрождения. Самые известные его творения – цикл картин из жизни святой Урсулы.
Но перебил барин:
– Знаю!
А она сказала, опять сияя:
– Мне это нравится… и нравится вся работа.
Как тихие голоса в органе был ее голос, как самая нежная музыка, которую когда-либо слышал Илья, были ее слова. Он, словно поднятый от земли, смотрел на это неземное лицо, лицо еще никем не написанной Мадонны, на ее неопределимые глаза, льющие радостное, казалось ему, сияние. Он не мог теперь отвести взгляда, все забыв, не слыша, что барин уже другой раз спрашивает:
– А почему у Ильи-пророка одежда как у последнего нищего?
Сказал Илья на крикливый голос:
– Пророки не собирали себе сокровища на земле. Сказано в Книге пророка…
И опять перебил барин:
– Знаю!
– Все здесь говорит сердцу… – сказала она и осветила глазами. – Вас благодарить надо.
Поклонился Илья стыдливо: были ее слова великой ему наградой.
Сказал барин:
– Да, спасибо, Илья. Оправдал ты мое доверие. – И повел барыню.
Стоял Илья как во сне, затих-затаился. Смотрел на то место, где стояла она, вся светлая. Увидал на полу полевую гвоздичку, которую она держала в руке, и поднял радостно. И весь день ходил как во сне, нездешний: о ней думал, о госпоже своей светлой. Весь этот будто праздничный день не находил себе места. Выходил на крылечко, смотрел вдоль аллеи парка.
Зашел Каплюга:
– Ты чего, Илья, нонче такой веселый? Похвалили твою работу?
– Да, – сказал Илья, – похвалили.
– Вольную должны дать тебе за такой подвиг… – сказал Каплюга.
Не слыхал Илья: думал о госпоже светлой.
А вечером пришел на скотный двор камердинер и потребовал к барину:
– Велел барин в покои, без докладу.
В сладком трепете шел Илья: боялся и радовался ее увидеть. Но барин сидел один, перекладывал на столе карты. Сказал барин:
– Вот что, Илья. Желает барыня икону своего ангела, великомученицы Анастасии. Уж постарайся.
– Постараюсь! – сказал Илья, счастливый.
Пошел не к себе, а бродил до глубокой ночи у тихих прудов, смотрел на падающие звезды и думал об Анастасии. Крадучись подходил к барскому дому, смотрел на черные окна. Окликнул его Дёма-караульщик:
– Чего, марькизь, ходишь? Ай украсть чего хочешь?
Не было обидно Илье. Взял он за плечи горбатого Дёму, потряс братски и посмеялся, вспомнил:
– Дёма ты, Дёма – не все у тебя дома, на спине хорома!
Постучал колотушкой, отдал и поцеловал Дёму в беззубый рот.
– Не сердись, Дёма-братик!
И пошел парком, не зная, что с собой делать. Опять к прудам вышел, спугнул лебедей у каменного причала: спали они, завернув шеи. Поглядел, как размахнулись они в ночную воду. Ходил и ходил по росе, отыскивал в опаленном сердце желанный облик великомученицы Анастасии.
И нашел к утру.
XII
Неделю горела душа Ильи, когда писал он образ великомученицы Анастасии. Не уставно писал, а дал ей белую лилию в ручку, как у святой Цецилии в Миланском соборе.