Богорождённый

— Что ты загадала, мать? — спросил Ривален.

Когда она открыла глаза, Бреннус был рад увидеть, что боль в её взгляде исчезла, сменившись гневом.

— Стать инструментом твоего падения.

— Доброй ночи, мать. Теперь я подчиняюсь иной госпоже.

Ривален убрал руку с прорицательного куба, и изображение угасло.

— Нет, — воскликнул Бреннус. — Нет.

Он положил ладони на куб, пытаясь оживить его собственной силой, но куб остался тёмным — пустота, дыра. Слёзы потекли по лицу Бреннуса, но ему было всё равно.

— Покажи мне остальное.

— Остальное ты знаешь.

Бреннус глядел на куб, и в глазах стояло лицо матери.

— Ублюдок. Трижды проклятый ублюдок. Зачем ты мне это показал?

Ривален, на голову выше Бреннуса, посмотрел на него сверху вниз.

— Решил, что тебе пришло время увидеть, на что я способен.

— Я всегда знал, на что ты способен.

— Ещё я решил, что пришло время напомнить тебе — моё терпение не безгранично.

— Я собираюсь убить тебя, — сказал Бреннус, глупо размазывая по лицу слёзы. — Я найду способ.

Ривален положил ладонь ему на плечо.

— Твоя горечь — сладкий нектар для госпожи, Бреннус.

Бреннус сбросил руку брата.

— Убирайся.

Ривален отвернулся.

— Ты ничего не видишь, Бреннус. Ты понимаешь так мало. Здесь на первичном плане никто не сравнится со мной по силе, но какой от этого толк?

Бреннус не понимал. Лорды шейдов всегда свободно странствовали по планам бытия.

— Ты заперт здесь?

Ривален покачал головой. Его левый кулак сжался в слабом жесте раздражения.

— Не заперт, нет. Загнан. Моя сила защищает меня здесь. Но в других местах… есть желающие заполучить то, чем я обладаю.

Разум Бреннуса уцепился за это заявление. Его брат боялся чего–то или кого–то. Может быть, Бреннус сможет этим воспользоваться.

— Украденную тобой божественность?

Ривален резко обернулся к нему, тени вскипели.

— Полученную мной божественность.

— Тобой, и Эревисом Кейлом, и Дразеком Ривеном.

— Кейла нет. Сейчас его силой владеет Мефистофель.

Бреннуса озарило.

— Мефистофель хочет твою силу. Он охотится за тобой. Она нужна ему для войны с Асмодеем.

Ривален пожал плечами.

— Не важно. Я не могу спокойно покинуть этот мир, даже пока он катится к неизбежному концу. Я стану последним живым существом на этой планете, Бреннус, кричащим в пустоту, пока всё будет умирать.

— Ты погибнешь раньше, — сказал Бреннус.

Ривален улыбнулся.

— Я легко могу тебя прикончить.

Он щёлкнул пальцами.

— Вот так. Но не стану. По крайней мере, пока. Знаешь, почему?

Бреннус не стал отвечать, но Ривален всё равно продолжил.

— Потому что мы все уже мертвы. И моя горечь — тоже сладкий нектар для госпожи.

— Тогда купайся в ней, — сплюнул Бреннус. — Страдай.

Тени собрались вокруг Ривалена.

— Я страдаю. И поэтому будут страдать и все остальные.

Тьма забрала его, и Бреннус оказался один в палате прорицаний. Пот и тени текли с его кожи. Сердце колотилось о рёбра. Гомункулы осторожно высунулись из складок его капюшона, громко вздохнули с облегчением, увидев, что Ривалена нет.

— Госпожа была красивая, — сказал один из них.

— Да, — ответил Бреннус, снова поворачиваясь к тёмному прорицательному кубу, где видел образ матери. Он положил ладонь на серебряную поверхность куба, прокручивая в голове изображение, её слова. Они заставили его улыбнуться

— Вы бы её рассмешили, — сказал он гомункулам.

Его мать поощряла увлечение Бреннуса конструктами и созидательной магией. Она всегда любила маленькие создания и движущиеся предметы, которые он делал для неё. Отец, его всевышество, принудил его вместо «фривольностей» магии творения обратиться к серьёзному искусству прорицания.

Что–то в показанных им Риваленом событиях беспокоило его, что–то странное.

— Что ты загадала, мать? — спросил её Ривален.

Бреннус вдруг понял. Луг был магическим местом, возможно, достаточно мощным, чтобы исполнять желания. В древнем Фаэруне существовали такие места. Именно с этого луга пропала Варра, когда её преследовали живые тени. Бреннус видел, как она свернулась клубком в цветах, видел вспышку, посещал луг и обнаружил, что цветы оттуда пропали без следа.

— Боги, — выдохнул он, и тени злым вихрем вскружились вокруг него.

Варра пожелала оказаться подальше оттуда.

И луг исполнил её желание.

— Куда она могла отправиться? — подумал он вслух. И затем его осенило. — В когда она могла отправиться?

Надежда появилась в нём, протиповоложность отчаяния Шар. Он поспешил в свою библиотеку, чтобы возобновить поиски.

* * *

Тьма переместила Ривалена обратно в Ордулин, обратно на его место среди потрескавшихся камней на площади. По прибытию его обширное сознание вобрало в себя каждую тень в вихре. Тьма была продолжением его разума и воли. В пустоте развалин он слышал голос своей богини, которая нашёптывала ему о злом роке.

Выл ветер, цеплялся за его плащ и волосы. В чернильном куполе неба снова и снова сверкали зубцы зелёных молний, разделяясь на движущуюся матрицу неровных углов, вспышки бросали глубокие тени на разрушенный пейзаж.

Дыра в оке Шар висела перед ним, медленно вращаясь, незаметно расширяясь год за годом — пустота, которая сожрёт весь мир. Даже Ривален не мог долго смотреть на неё без тошноты и головокружения. Дыра занимала пространство, но казалась, она существует отдельно от пространства, вещь, которая существует, но при этом является отсутствием существования.

Её глубина казалась бездонной, дырой, что тянется сквозь всю Мультивселенную, дырой, которая затянет его, всех и вся в свою пустоту и протянет по всей своей длине, пока всё сущее не станет настолько тонким, что просто перестанет быть.

Ривален чувствовал там её, Шар, по крайней мере, чувствовал её эссенцию. Её внимание сочилось из дыры, как ядовитое смертоносное облако. Буря Теней запустила Цикл Ночи и провозгласила о её приходе на Фаэрун, и «Листья одной ночи», единственная священная книга Шар, держала её здесь. Ривален нашёл книгу в оставленных Бурей руинах. Но сейчас Шар была заперта, поймана на середине своего воплощения.