Бои без правил

– Да, мой друг, пора просыпаться. – И почти сразу, без перехода, зазвучал резче: – Хватит прикидываться! Открывайте глаза!

С ним говорили по-английски, причем с очень легким акцентом – вероятно, у Михала Коперника была достаточная языковая практика.

Хантер подчинился, ибо лежать зажмурившись – это значит выглядеть еще бо́льшим идиотом. Достаточно того, что он позволил какому-то психу зайти себе со спины. Сначала зарябило, но ненадолго, глаза быстро привыкли к свету, точнее, к полумраку, стоявшему в комнате. Антон лежал на спине, смотрел в потолок, видел прямо перед собой старомодную люстру. Потом перед глазами выросла перевернутая вверх ногами фигура бармена – улыбающееся лицо склонилось над ним, изучая, словно любопытное насекомое. А после Коперник рывком поднял своего пленника за плечи и усадил, прислонив к спинке дивана.

Все это он проделывал, продолжая насвистывать.

Теперь Хантер увидел – девушки на полу нет, ковер снова расстелен. Комната, в которой он очнулся, вообще находилась в идеальном порядке, настолько неестественном для жилого помещения, что даже имела нежилой вид. Правда, на том месте, где лежала девушка, теперь стоял стеклянный журнальный столик. Сейчас его загораживал собой хозяин дома, но Антон понимал: раз столика там не было, когда он вошел, значит, в этом есть некий скрытый смысл, иначе зачем Копернику выносить и ставить его прямо перед очередным своим пленником.

Предположение подтвердилось через мгновение: то ли невзначай, то ли, наоборот, сознательно, бармен отступил на два шага вправо, открывая взору Хантера ножи с длинными лезвиями, выложенные в ряд на стеклянной поверхности столика.

Кухонные ножи.

Такие продаются в любом магазине.

Хантер никогда не замечал за собой особой робости, робкие люди и откровенные трусы просто не выдержали бы образа жизни, который он вел. Скорее, он считал себя в меру осторожным и осмотрительным человеком. Ему не раз приходилось бывать в критических ситуациях, многие из которых требовали принятия мгновенных решений, что и спасало Антону жизнь. Но сейчас он почувствовал, как его плотно охватывает самый настоящий животный страх, который уже невозможно скрывать.

Хантер всегда подсознательно готовился к смерти – никому не может везти все время и так долго, как ему. Но он даже в мыслях не допускал, что умрет от рук маньяка, который зарежет его на окраине Варшавы, и никто никогда об этом не узнает.

Сразу же мелькнуло: а может, и хорошо, может, не надо, чтобы узнали, как нашел свой конец легендарный, без преувеличения, Антон Хантер? Ведь когда узнают, вот весело-то будет…

Коперник наклонился к пленнику поближе, уперся руками в колени.

– Я знаю, когда вы должны очнуться. Сам определил дозу – тридцать минут, максимум сорок.

Хантер пошарил взглядом по стенам комнаты, поискал и нашел часы на стене – без четверти девять, за окном темень, хотя шторы плотно задернуты. Он и впрямь здесь минут сорок, не дольше.

– Я не освобожу вам рот, – продолжил Коперник, чуть тронув широкую полоску скотча, плотно лежащую на губах пленника. – Мне не о чем с вами говорить. Мне даже неинтересно, как вы меня вычислили и чего хотите. Я буду говорить, вы – слушать. Думаю, мне есть о чем вам рассказать. И даже если вам не нужно этого знать, мне надо перед кем-то выговориться. Я слишком долго держал это в себе. Шесть недель. Или год. Или даже полтора, если хотите… Или не хотите? – Лицо Коперника придвинулось к лицу Антона почти вплотную, и пленник почувствовал дыхание убийцы – на удивление чистое, даже совсем недавно освеженное чем-то мятным, скорее всего жвачкой. – Мне плевать, что вы хотите, а чего не хотите. Даже хорошо, что именно вы пришли сюда сегодня. Это – знак. Это – судьба.

Коперник отстранился, выпрямился, сделал несколько шагов назад, подошел к столику, взял один из ножей, попробовал пальцем лезвие, улыбнулся чему-то своему.

– Острый. – Он показал нож пленнику. – Но я еще не решил… Они все острые… – Держа нож за деревянный черенок, Коперник похлопал себя по ладони. – Знаете, у меня очень хорошие коллеги. Наш метрдотель, из бара, позвонил и предупредил, что дал мой адрес пану, который хочет вернуть мне деньги. Я не просил его об этом – я вообще никого ни о чем не прошу. И никому не занимаю денег, мне никто не должен… Кроме всех этих шлюх… Грязных шлюх, отнявших у меня сына…

По-прежнему сжимая в руке нож, Коперник снова засвистел, мысленно перенесшись из этой комнаты куда-то далеко. Потом повернулся к Хантеру всем корпусом, заговорил негромко, отрывисто, словно выплевывал слова:

– Я не знал, кто меня ищет. Но ждал гостей и понимал – это не полиция. В полиции служат идиоты. Они ищут маньяка, которого никогда не найдут. Знаете почему? Они ищут не того человека. Я – не психопат… Мне все равно, кто вы и как вас зовут. Вы вчера вечером ушли со шлюхой, а я услышал куда, попросил меня подменить, у нас так принято – менять друг друга, и поехал за вами. Мне нужна была та девка, я дождался ее, догнал и сделал то, что должен был сделать. Сегодня я закончу свое дело. Эти идиоты думают, что если не найдут меня в ближайшее время, то в следующее воскресенье обнаружат труп новой шлюхи. Они найдут его завтра, и знаете почему? Потому что мне не нужно ждать до следующего воскресенья. Ведь воскресенье – завтра. И завтра для меня все закончится. Вообще все закончится. Я не болен, как все те психи, про которых придумывают детективы и которые не могут остановиться. Я могу остановиться. Я не болен. Я зол, понимаете?

Хантер все-таки хотел что-то сказать, но получилось невнятное мычание.

– Что? – Коперник шутовски наклонился вперед, приставив к уху ладонь, сложенную лодочкой. – Вы что-то хотите сказать? Я не слышу. Хотите поспорить со мной? Пообещать, что никому ничего не расскажете? А вы и так не расскажете. – Снова свист, который в этот раз быстро оборвался. – Я преподавал английский в Лодзи. Я – школьный учитель. У меня был сын Франек. Да, у меня был сын… Почему он рос без матери – не ваше дело. Я дал ему нужное воспитание… Я дал своему сыну все необходимое, чтобы он вырос достойным человеком… Ему было двадцать лет, он уже учился, он собирался стать учителем, как и я… Но учителя мало зарабатывают, даже если преподают такой популярный в мире язык, как английский… И я встал за барную стойку. У меня получалось, мой сын не стеснялся меня, он меня уважал – ведь я, его отец, смог заработать и купить Франеку отдельную квартиру. Он давно хотел самостоятельности… Молодой человек должен иметь крышу над головой, свою крышу, куда он может привести девушку… Не одну – много девушек, чтобы одна из них оказалась достойной быть его женой…

Коперник еще немного помолчал, опять куда-то улетев в своих мыслях, но быстро вернулся, и голос его зазвучал громче:

– Франек привел в дом девушку. Она стала его женой, и мне она показалась очень скромной панной – сама отказалась от громкой свадьбы. Был прекрасный вечер в ресторане, пришли друзья моего сына, какая-то подружка его невесты, очень невзрачная девица. На ее фоне молодая жена Франека казалась яркой красавицей. Сын уходил в университет, молодая жена сначала сидела дома, потом сказала, что устроилась работать в какой-то офис. Мой сын доверял ей, а мне совершенно не было дела до того, кем работает девушка, которую любит мой сын. А она оказалась шлюхой.

В глазах Коперника блеснули слезы – настоящие.

– Ей хватало тех часов, что сына не было дома. Она успевала принять нескольких клиентов за день. Она была хищницей – выбрала моего мальчика только потому, что он жил отдельно, имел свою крышу над головой. Это я обеспечил той курве такие условия. Я виноват. И виноват вдвойне, что застукал ту дрянь за работой, – у меня были ключи от квартиры сына, я решил сделать ему подарок и заехал, никого не предупредив… Я виноват даже трижды, потому что не смог скрыть то, что случилось, от своего мальчика.

Коперник вытер влажные глаза. Хантер увидел – собственные слезы, собственная слабость еще больше разозлили бармена.

– Франек оказался мужчиной. Он выгнал шлюху из своего дома. Но что-то сломалось… История как-то просочилась в газеты, и сын не выдержал… Он повесился… Повесился в своей квартире, которую подарил ему я и которая убила его… Его брак продлился без малого пару месяцев. Семь недель. А случилось это год назад… Теперь вы поняли? Я справляю тризну по моему мальчику. И эту историю слышат перед смертью все шлюхи – они должны понять, за что расплачиваются. Они умирают каждую неделю. Их должно быть семь. Их почти семь…