Большая грудь, широкий зад

— Матушка пришла, — попытался объяснить я Няньди. — Своими глазами видел. — Вырвавшись из её рук, я побежал к воротам, но налетел на чьё-то плечо, покачнулся и снова ринулся вперёд, пробираясь среди скопища людей.

Подбежав к воротам, я забарабанил по ним кулаками с криком: «Мама… Мама!..»

Один из часовых просунул в щель воронёное дуло автомата.

— А ну тихо! — грозно прикрикнул он. — После завтрака отпустим.

Услышав мой голос, матушка ускорила шаг. Перейдя вброд канаву на обочине, полную воды, она направилась прямо к воротам.

— Тётушка, стой! — остановил её комвзвода Ма.

Матушка отпихнула его в сторону и, ни слова не говоря, пошла дальше. Красные отблески у неё на лице походили на потёки крови, а рот кривился от гнева.

Караульные быстро сомкнули ряды, выстроившись чёрной стеной в одну шеренгу.

— Остановитесь, мамаша! — Комвзвода схватил матушку за руку, не давая ей двигаться дальше. Матушка наклонилась вперёд, изо всех сил стараясь вырвать руку. — Ты кто такая? Чего тебе здесь нужно? — посыпались его злобные вопросы. Он дёрнул её за руку, матушка попятилась и чуть не упала.

— Мамочка! — захныкал я.

Глаза матушки налились синевой, искривлённый рот вдруг раскрылся, и раздался глубокий грудной кашель. Не обращая ни на что внимания, она рванулась к воротам.

Комвзвода с силой толкнул её, и она упала в придорожную канаву, подняв фонтан брызг. Матушка медленно встала на колени. Вода доходила ей до живота. Она выкарабкалась из канавы, промокшая до нитки, с грязной пеной в волосах. Одну туфлю где-то потеряла, но всё равно заковыляла вперёд на маленьких, изуродованных бинтованием ножках. [106]

106

По традиции одним из элементов женской красоты в старом Китае считалась маленькая ножка-«лотос». С этой целью девочкам бинтовали ноги для прекращения роста ступни.

— Стоять! — Комвзвода передёрнул затвор и наставил автомат ей в грудь. — Или побег чей-то затеяла? — зло выдохнул он.

Матушка с ненавистью уставилась на него:

— Дай дорогу!

— Чего тебе, в конце концов, надо?

— Ребёнка своего найти хочу! — выкрикнула матушка.

Я разревелся.

— Бабушка! — крикнул рядом Сыма Лян.

— Мама! — охнула шестая сестра.

Тут разрыдались растроганные моим рёвом женщины. К их плачу примешивалась ругань солдат.

Караульные нервно развернулись, нацелив дула автоматов на ворота.

— Прекратить шум! — прикрикнул комвзвода. — Подождите немного, и вас отпустят. — А вы, старшая тётушка, — повернулся он к матушке, пытаясь успокоить её, — возвращайтесь домой. Если ваш сын не сделал ничего плохого, мы его обязательно отпустим.

— Дитя моё… — простонала матушка. Обойдя комвзвода стороной, она побежала к воротам, но тот одним прыжком снова загородил ей дорогу.

— Предупреждаю, старшая тётушка, — сурово проговорил он, — ещё шаг — и пеняйте на себя.

— У тебя мать есть? — негромко проговорила матушка, глядя ему в глаза. — Чай, среди людей вырос. — Она размахнулась, влепила ему затрещину и, пошатываясь, двинулась дальше. Караульные расступились.

— Задержать её! — скомандовал комвзвода, держась за лицо.

Караульные стояли недвижно, словно не слышали.

Матушка остановилась перед воротами. Я просунул в щель руку и принялся махать и кричать. Матушка потянула за железный замок, я слышал её тяжёлое дыхание.

Громыхание замка прервал оглушающий грохот автоматной очереди. Она прошила ворота над нашими головами, обдав нас гнилой трухой.

— Не двигаться, бабка! Ещё движение — и ты покойница! — прорычал комвзвода, дав ещё одну очередь вверх.

Матушка сорвала замок и распахнула ворота. Я рванулся вперёд и зарылся головой ей в грудь. За мной подбежали Сыма Лян и шестая сестра. В это время внутри раздался чей-то крик:

— Вперёд, братцы, другого случая не будет!

И солдаты батальона Сыма хлынули наружу, как волна прилива. Под напором сильных мужских тел мы отлетели в сторону. Я свалился на землю, а матушка накрыла меня собой.

Внутри мельницы царил хаос, смешались плач, вопли, визг. Караульных разметали. Бойцы Сыма повыхватывали у них оружие, по стёклам зацокали пули. Комвзвода отступил в канаву. Стоя в воде, он выпустил очередь из «томми», и с десяток солдат Сыма рухнули, как снопы. К нему бросились другие, повалили его в воду: замелькали кулаки и ноги, только плеск пошёл.

И тут показались основные силы семнадцатого полка. Солдаты бежали, крича и стреляя. Бойцы батальона Сыма бросились врассыпную, но их догоняли безжалостные пули.

Мы стояли посреди всей этой неразберихи, прижавшись к стенам мельницы и отпихивая напиравших изнутри.

Опустившийся на колено под тополем ветеран семнадцатого поднял винтовку и прицелился, зажмурив один глаз. Винтовка подпрыгнула, и боец Сыма рухнул на землю. Бабах! — громыхали выстрелы, горячие гильзы падали в воду, шипя и пузырясь. Ветеран снова прицелился, на этот раз в смуглого верзилу, который уже успел отбежать на несколько сот метров к югу. Он нёсся прыжками, как кенгуру, по бобовому полю и был почти на границе с полем гаоляна. Ветеран неторопливо спустил курок, ахнул выстрел, и бежавший кубарем полетел на землю. Ветеран оттянул затвор, и гильза вылетела, описав в воздухе дугу.

Посреди царящей вокруг сумятицы моё внимание привлёк Бэббит, который походил на тупого мула в стаде овец. Овцы с блеянием напирали друг на друга, а он, вытаращив глаза и высоко поднимая длинные ноги, нёсся вслед за ними, хлюпая по грязи тяжёлыми копытами. Навстречу овцам, отсекая им дорогу, во главе десятка удальцов с мечами показался свирепый, как волк, чёрный, как мифический тигр, Бессловесный Сунь. Со свистом рассекал воздух бирманский меч, от которого не было спасения: полетели срубленные головы, раздались душераздирающие крики. Ослеплённые страхом овцы повернули назад, не зная, куда бежать, и пытаясь укрыться, где придётся. Бэббит на какой-то миг застыл, озираясь по сторонам. Лишь когда к нему подскочил немой, он пришёл в себя, взбрыкнул копытами и понёсся в нашу сторону. На губах у него выступила пена, он тяжело дышал. В него прицелился ветеран под деревом.

— Старина Цао! Не стреляй! — крикнул выскочивший из толпы Лу Лижэнь. — Товарищи, в этого не стрелять, он американец!

Солдаты смыкали ряды. Пленники ещё пытались как-то скрыться, но больше напоминали барахтающуюся в сети рыбёшку, и их постепенно оттесняли к мельнице.

К ним рванулся немой. Он сунул кулаком Бэббиту в плечо с такой силой, что тот аж развернулся вокруг своей оси. Снова очутившись лицом к лицу с немым, он что-то громко выкрикнул на своём языке — то ли ругательство, то ли протест, не знаю. Над его головой сверкнул занесённый меч, и Бэббит поднял руку, будто прикрываясь от холодного отблеска стали.

— Бэббит!.. — бросилась к нему шестая сестра, оторвавшись от матушки. Она пробежала всего несколько шагов и упала в грязь, как-то странно изогнувшись. Левая нога у неё торчала из-под правой.

— Да остановите же Суня! — заорал Лу Лижэнь, и на руках у немого повисли бойцы из отряда удальцов. С бешеным рычанием он раскидал их, как соломенные пугала. Лу Лижэнь перепрыгнул через канаву, остановился на обочине и, подняв руку, помахал у него перед лицом:

— Сунь Буянь, ты что, забыл правила обращения с пленными?!