Большая и грязная любовь
Шрифт:
Решение было железобетонным. Из ванной комнаты я выходила с прямой спиной, расправленными плечами и гордо задранным подбородком. Жаль, споткнулась, когда из глубин спальни прозвучало:
– А под халатиком у нас что?
– Ничего! – рыкнула я. Потом сообразила, что именно сморозила, и попыталась исправиться: – Ничего хорошего!
– Да ладно? – протянул брюнет недоверчиво.
Поднялся он раньше, чем я отвернулась, продемонстрировал все свое великолепие, вкупе с полной боевой готовностью. Стало жарко, словно не было никакого душа и вообще.
– Глеб,
– Помню, – по-кошачьи улыбнулся он и двинулся навстречу. – Поэтому предлагаю тебе перестать вредничать, и…
Радужки того, кого Арсений назвал высшим инкубом, стремительно краснели, а боевая готовность… черт, она же не может возрасти еще больше! Или все-таки может?
– Никакого «и» у нас не будет! – Я развернулась и потопала к гардеробной. – Кстати, а где сумки?
– Видимо, домработница позаботилась.
Фух! Значит, домработница у него все-таки есть и мне не придется драить весь этот пентхаус! Хоть что-то приятное.
Приоткрыв дверь гардеробной, тут же обнаружила всю коллекцию обуви, а также пару коробок, в которые заботливая, но пока незнакомая мне дама переложила остальные вещи. Фен лежал сверху, равно как и расческа. Черт, надо будет разобрать, разложить…
– Крис, тебе не надоело?
Я развернулась, чтобы еще раз пронаблюдать наготу Глеба Игоревича. Брюнет стоял посреди спальни в позе хозяина – ноги на ширине плеч, руки на груди сложены, губы недовольно поджаты. Во взгляде теперь уже красных глаз, читался укор. И не только во взгляде… Тот, второй, тоже сердито выглядел, и… напряженно.
– Глеб, а давай не будем скандалить с утра?
– Давай, – легко согласился он, опять двинулся на меня.
– Глеб!
– А что? Ты знаешь другой способ избежать скандала?
Было жарко, стало еще жарче. Тем не менее я нашла в себе силы ответить:
– Я знаю десятки способов, Глеб.
– Хорошо, уточним вопрос. Ты знаешь другой способ избежать скандала… со мной?
Когда на тебя надвигается мускулистая обнаженная махина, это страшно. Когда предает родной организм – еще страшней. Благо хоть находчивость проснулась.
– Может, хотя бы душ примешь? Зубы почистишь? А?
Остановился, снова руки на груди сложил.
– А раньше тебя это не останавливало, – хмуро сказал тот, по чьей милости мне теперь опять в душ надо. Причем не обязательно холодный – мне сейчас любой подойдет, ибо вспотела вся. Даже ногти и те, кажется… впрочем, неважно.
– Правила изменились.
– И давно? – вскинув бровь, вопросил красноглазый.
– С того момента, как ты меня похитил!
Уголки его губ дрогнули, а глаза… они как будто ярче стали, словно радужки – не радужки, а расплавленная лава.
– Ах вот оно что… – протянуло резко повеселевшее начальство. – Ну ладно. – Потом подмигнуло и добавило: – Никуда не уходи, я быстро.
Не уходи? Ну уж нет!
Едва Глеб скрылся за дверью, я прошмыгнула в гардеробную. Впрыгнула в первые попавшиеся трусики, натянула первый попавшийся костюм. На бюстик пришлось забить, потому как искать
тот, который с трусиками сочетается – некогда, а надевать другой – неэстетично. Чулки натягивала уже на кухне, голову сушила там же – благо холодильник стальной и блестящий, при желании вполне сойдет за зеркало.В процессе побега из спальни обнаружила свою сумочку – она в прихожей, на тумбочке стояла. Так что к моменту появления Глеба я даже накраситься успела! Ну а еще кофе сварить и телик включить.
Собственно, за поглощением кофе и параллельным прослушиванием новостей меня и застукали…
– Вот значит как, – сказал шеф ровно. Он, как и вчера, в полотенце был. И капельки воды на тронутой загаром коже блестели так… соблазнительно.
– Кофе? – Надеюсь, моя улыбка выглядит беззаботно, а?
– Крис, не смешно.
Блин! Мне тоже не смешно! Но есть такие вещи, прощать которые нельзя. По крайней мере не так быстро.
Шеф мои намерения, конечно же, понял, но все равно приблизился. Стульчик, на котором сидела, отодвинул. А присев передо мной на корточки, заглянул в глаза и сказал:
– Крис, розочка моя, ты ведь знаешь, чем твое упрямство чревато.
Я нервно сглотнула и попыталась воззвать к разуму:
– Глеб, у нас переговоры в девять! И вообще…
– Вообще плевать, – тихо сказал он.
Одна рука грубо сжала мое полупопие, вторая скользнула под юбку.
– Глеб, я против!
– Ага, конечно…
– Глеб!
По телу прокатилась волна нестерпимого жара, так что возмущенный вопль плавно перешел в крайне неуместный стон.
– Розочка моя… – Нет, Глеб не подобрел. – Ну вот зачем ты так со мной, а?
А затем, что… черт! Ну ты же меня предал, понимаешь? И унизил! И…
Руки шеф убрал, но не отстранился.
– Правила, говоришь, поменялись? – хрипло спросил он. – Что ж, я тоже не прочь… правила поменять.
Он провел пальцем по моей шее и потянулся к первой из трех пуговиц жакета. Я, вопреки решению не подпускать, выгнулась навстречу и простонала:
– Глеб, пожалуйста…
Не ответил – молча расстегнул первую пуговицу.
– Глеб!
– Он самый, – сказал красноглазый. От хрипотцы, звучавшей в его голосе, по телу прокатилась новая волна жара. Или дело в тоне? Слишком ровном, слишком бесстрастном.
Вторая пуговица тоже сдалась на милость победителя, а заодно маленький секрет приоткрыла…
– Мм… ты сегодня развратница, – протянул шеф, скользнув пальцами по лишенной кружевной защиты груди.
Я опять выгнулась, опять застонала.
– Плохая девчонка. Плохая, капризная девчонка, – делано сокрушался шеф, расстегивая третью и последнюю. – И что же мне с тобой делать?
– Понять и простить, – простонала я.
– Не-ет… – протянул… в данный момент красноглазый. – Никогда!
А потом убрал руку, кивнул на расстегнутый жакет и приказал:
– Снимай.
Ужас ситуации заключался в том, что я послушалась. Послушалась, несмотря на то что собиралась не снимать, а наоборот – застегнуть и призвать-таки эту брюнетистую заразу к порядку!