Большая игра. Война СССР в Афганистане

Позднее Богданов рассматривал восстание в Герате, стоившее жизни приблизительно пяти тысячам человек, как начало гражданской войны в Афганистане. Именно этот мятеж послужил причиной первого главного обращения НДПА за помощью к Москве. Тараки спрашивал, сколько времени могло бы потребоваться советским войскам, чтобы войти в Афганистан и помочь правительству. В телефонном разговоре с советским премьер-министром Косыгиным в середине марта 1979 года президент Афганистана сказал, что ситуация в стране «плохая и становится все хуже».

— Вы имеете поддержку среди рабочих, городских жителей, мелкой буржуазии и рабочей интеллигенции в Герате? — спросил Косыгин. — Есть ли еще хоть кто-то на вашей стороне?

— Никакой активной поддержки со стороны населения нет, — ответил Тараки. — Оно почти полностью находится под влиянием шиитских лозунгов — следовать за ними, а не за язычниками. Вот на чем строится их пропаганда.

— Много ли там рабочих?

— Очень немного. Всего тысяча или две тысячи человек.

— И какие перспективы?

— Мы убеждены, что враг формирует новые отряды и будет развивать наступление.

— Разве у Вас нет сил, чтобы разбить их? — спросил Косыгин.

— Я хочу, чтобы так оно и было, — пожаловался президент и тут же перешел к просьбам. — Мы просим, чтобы Вы расширили практическую и техническую помощь, в том числе людьми и оружием.

— Это очень сложный вопрос, — ответил Косыгин.

— Если Вы сейчас начнете решающее наступление на Герат, можно будет спасти революцию, — сказал Тараки.

Из всех членов Политбюро Косыгин был, вероятно, наименее склонен поддержать вторжение.

— Весь мир немедленно узнал бы об этом, — ответил он. — У мятежников ведь есть портативные радиопередатчики, и они сразу же об этом сообщат.

— Я прошу, чтобы Вы расширили помощь, — умолял Тараки. — Я предлагаю, чтобы Вы нанесли афганские опознавательные знаки на ваши танки и самолеты, и никто не заметит различия. Ваши войска могли бы продвинуться со стороны Кушки и Кабула. С нашей точки зрения, тут не за что зацепиться. Они будут думать, что это были правительственные войска.

— Я не хочу Вас разочаровывать, но это все равно невозможно будет скрыть, — ответил Косыгин. — Два часа спустя весь мир узнает об этом. Каждый начнет кричать, что началось вторжение Советского Союза в Афганистан. Если мы быстро перебросим вам по воздуху танки, необходимые боеприпасы и дадим минометы, Вы найдете специалистов, которые умеют пользоваться этим оружием?

— Я не могу ответить на этот вопрос. Советские советники могут ответить на него.

— Сотни афганских офицеров прошли обучение в Советском Союзе. Где они все теперь?

— Большинство из них — мусульманские реакционеры. Мы не можем положиться на них, мы им не доверяем. Почему Советский Союз не может послать узбеков, таджиков, и туркменов в гражданской одежде? Их бы никто не распознал. Мы хотим, чтобы Вы послали их. Вести танки могут они, потому что все эти нации есть и у нас в Афганистане. Оденьте их в афганскую форму и дайте им афганские знаки различия, и никто не узнает их. Это очень простая работа, по нашему представлению.

— Вы, конечно, упрощаете проблему. Это сложная политическая и международная проблема, но, независимо от этого, мы продолжим консультации и вернемся к Вашему вопросу. Мы — товарищи, ведущие общую борьбу, и именно поэтому мы не должны настаивать на соблюдении формальностей друг с другом. Все должно зависеть от этого, — ответил Косыгин, заканчивая беседу.

20 марта Тараки тайно прилетел в Москву, где Косыгин официально объявил ему, что Кремль отказался послать советские войска в Афганистан. Как объяснил Косыгин, этот шаг только усугубил бы всю проблему — как для СССР, так и непосредственно для Тараки. Позже, в тот же день, Брежнев повторил отрицательный ответ, зачитав афганскому президенту заранее подготовленный текст от имени советского правительства.

Тем временем, дезертирство солдат и мятежи продолжались — на этот раз, в восточно-афганском городе Джелалабад, к югу от Кабула, а также в Газни и в других провинциях. В мае механизированная бригада 7-й дивизии Афганской армии перешла на сторону сопротивления. В июне правительственные отряды открыли огонь по демонстрации в Кабуле, убив много мирных жителей. В августе в широкой и плодородной долине Кунар на северо-востоке страны к восставшим присоединилась 5-я бригада 9-й пехотной дивизии.

После того, как Москва отправила в Кабул дополнительную военную помощь — включая двести танков Т-55 и сто Т-62, а также двенадцать боевых вертолетов Ми-24, - Тараки немедленно послал несколько самолетов в стратегически важную долину. [30] Они разрушили несколько деревень, убив многих жителей, в одном только городе Керала — более тысячи. Один историк отметил, что «это злодеяние» стало «одним из самых известных в этой войне, переполненной злодеяниями». В августе того же года правительственные войска освободили от мятежников крепость Бала-Хиссар близ Кабула, о чем офицер группы «Зенит» Валерий Курилов узнал впоследствии от сотрудника советского посольства.

30

Долину Кунар (Кунарха). — Прим. пер.

Некоторые советские военные руководители в Москве начали думать, что помощь Кабулу была бы хорошим оправданием для нанесения стремительного удара по афганским мятежникам, чтобы воздушно-десантные войска Красной Армии приобрели полезный боевой опыт. Эта идея не ускользнула от министра обороны Устинова.

VI

Рост сопротивления в провинциях еще более обострил борьбу за власть между Тараки и Амином. В свою очередь, это же способствовало усилению культа личности Тараки. — отчасти благодаря массовым митингам, участники которых несли его портреты. Но большинство афганцев воспринимало стареющего Тараки — бывшего журналиста и агента КГБ с 1951 года — как не особенно способного лидера прошлого поколения, время которого уже прошло. Более молодой и энергичный Амин, напротив, был полон амбиций. Получив степень магистра по педагогике в Колумбийском университете (степень доктора он так и не смог получить), в 1965 году Амин вернулся в Афганистан, чтобы присоединиться к боевому крылу НДПА — фракции «Хальк». Четырнадцать лет спустя, весной 1979 года, он занял пост министра иностранных дел и должен был скоро стать также премьер-министром. Движущей силой реформ правительства был Амин, следовательно, он был также в ответе за многие жестокости, совершавшиеся от его имени — похищения людей, пытки и казни, бомбардировки и массовые убийства гражданского населения во время подавления крестьянских восстаний.

Готовя заговор, чтобы стать президентом страны, Амин спокойно мог назначать своих доверенных подчиненных на государственные должности. Министр коммуникаций Саид Мохаммед Гулябзой [31] был одним из четырех наиболее влиятельных членов кабинета министров, которые мешали Амину на его пути к власти. В число других из этой четверки входили министр внутренних дел Аслам Мохаммед Ватанджар, [32] министр пограничных дел Шерджан Маздурьяр [33] и руководитель службы безопасности Асадулла Сарвари, [34] внушавший особый страх. В то время как Тараки был не в состоянии реагировать на интриги Амина или просто игнорировал их, эти четверо — главные сторонники Тараки — прилагали все силы, чтобы остановить Амина. Так, Гулябзой, характерной чертой которого были всегда аккуратно постриженные короткие усики, честно признавал, что его патрон Тараки также нес на себе часть ответственности за насилие правительства, но, несмотря на это, он же обвинял Амина в излишней жестокости, из-за чего правительство стало терять поддержку населения, которой пользовалось среди людей сначала, после Апрельской революции.

31

Саид Мохаммад Гулябзой, род. в 1951 г. в провинции Пактия, пуштун. Член НДПА (фракции «Хальк») с 1968 года, один из приближенных М. Тараки. Окончил летное училище, после 1980 г. в СССР заочно получил юридическое образование (уже будучи министром внутренних дел). Служил в транспортных войсках (с середины 1960-х гг.), участвовал в перевороте Дауда. В октябре 1976 — марте 1977 гг. обучался на высших военных курсах в СССР, после чего (1977 г.) служил радистом на самолете Ан-26 Афганских ВВС. Активный участник Апрельской революции 1978 года, был ранен в ходе этих событий и до 21 мая 1978 года находился в госпитале. В том же году стал членом Ревсовета и старшим адъютантом Тараки, а также членом комитета по организации партийной работы в армии. С 8 июля 1978 г. — министр связи (коммуникаций), с 1979 г. — министр внутренних дел. 14 сентября 1979 года вместе с Ватанджаром, Сарвари и Маздурьяром поддержал Тараки в его конфликте с Амином, после чего был вынужден уйти в подполье. После свержения Амина, с 11 января 1980 г. стал министром внутренних дел, членом ЦК НДПА; с 1983 года — генерал-майор. Выведен из Политбюро ЦК НДПА в 1988 из-за внутрипартийных споров, но в ноябре назначен послом Афганистана в СССР и одновременно в Финляндии и Румынии. Позже был обвинен, как и Сарвари, в причастности к путчу генерала Таная (6 марта 1990 г.), поэтому был вынужден остаться в Москве. — Прим. пер.

32

О биографии А. М. Ватанджара см. сноску выше. — Прим. пер.

33

Шерджан Маздурьяр, род. В 1945 году в провинции Урузган, пуштун из клана мохаммадзай. В 1964 году окончил военную школу в Кабуле, затем учился в военной академии, в 1967 г. стал лейтенантом транспортных войск, к 1974 году дослужился до звания майора. Член фракции «Хальк» НДПА, активный участник Апрельской революции 1978 года (как и Ватанджар, командовал одним из танков, атаковавших президентский дворец). В 1978 году получил звание подполковника, был начальником гарнизона Кабула и командиром 4-й танковой бригады. С сентября 1978 командовал Центральным сектором (зона «Центр»). В марте 1979 г. — министр внутренних дел; с 28 июля 1979 г. — министр пограничных дел. 14 сентября 1979 года как один из «группы четырех» (Маздурьяр, Гулябзой, Ватанджар, Сарвари) был арестован, помещен под домашний арест, а затем — в тюрьму Пул-и-Чархи. После свержения Амина в 1980–1988 гг. был министром транспорта, затем по обвинению в некомпетентности был снят, но скоро переведен на должность министра гражданской авиации. В 1980-е гг. был членом ЦК НДПА и Ревсовета. — Прим. пер.

34

О биографии М. Сарвари см. сноску выше. — Прим. пер.

Навестив как-то раз одного своего богатого друга, Гулябзой случайно услышал слова одного из гостей, который также был партийным функционером НДПА. Тот насмехался над хозяином: «Ваше время пришло!», — имея в виду, что его земли скоро будут перераспределены и тот останется ни с чем. Такая грубость заставила Гулябзоя сожалеть, что Национальной демократической партии Афганистана, которой было немногим более десяти лет, не хватило опыта, чтобы со знанием дела выполнить свою честолюбивую программу. Гулябзой, участвовавший в свержении короля Захир Шаха в 1973 году, и сам не раз прибегал к насильственным мерам, но, тем не менее, был сильно обеспокоен политическими мотивами и методами Амина, который сажал своих политических противников в тюрьму даже без ведома начальника полиции, министра внутренних дел Ватанджара или шефа безопасности Сарвари. Гулябзой, Ватанджар, Маздурьяр и Сарвари знали, что премьер-министр также стоял за убийствами множества высокопоставленных деятелей и все более стремился действовать самостоятельно, держа Тараки в неведении.