Большая книга перемен
Шрифт:
А потом…
Потом Леонид исчез. Павел сумел доказать Ирине, что не имеет к этому отношения. Она поверила. Сказала:
– Хорошо, что так, а то бы я умерла.
Полгода она чернела, худела, Павел боялся за нее, но все обошлось, она стала выравниваться, семейная жизнь продолжилась, будто ничего и не было. Опять Ирина была добропорядочной женой и образцовой матерью. Это благополучие длилось много лет, но Павел втайне все ждал и ждал чего-то – и дождался. Повторилось уже без Леонида, без какого-либо мужчины вообще, просто сказала:
– Все, Паша, больше не могу. Уйду от тебя, прости.
О дальнейшем вспоминать хочется еще меньше.
Через год после ее смерти он наткнулся в Интернете на репродукцию картины аварского художника первой половины двадцатого века Халил-Бека Мусаясула, восточного космополита, картина называлась «Портрет аварки из села Чох в национальном костюме», и поражен был схожестью этой безымянной аварки с Ириной, тут же возникла идея – добыть картину. За любые деньги. И, если бы она была в частном владении, вопрос решился бы, но картина оказалась в одном из европейских государственных музеев, и музей этот не имел права продажи своих фондов без государственного разрешения, получить которое оказалось невозможно ни за какие деньги. Тогда Павел заказал копию одному из лучших мастеров-копиистов, она стоила ненамного меньше оригинала. Висит теперь в кабинете – для чужих глаз не предназначено.
Все это Павел Костяков вспоминал похмельным утром, сидя в столовой за чашкой кофе. Шура тенью скользил в окружающих комнатах и коридорах, присматривался.
– Запрягай, – сказал ему Павел. – Сегодня дел много.
Шура обрадовался, побежал в гараж.
Выехали, Шура посматривал на хозяина скользящими взглядами – как бы не на него, а в правое боковое зеркало.
– Да не буду я пить сегодня, успокойся, – сказал Павел.
Шура улыбнулся:
– А я что? Не мое дело.
Проезжали мимо Водокачки.
И в груди Павла шевельнулось то самое теплое, что возникло, когда он впервые увидел Ирину, а вчера повторилось, когда увидел Дашу.
Вчера все вышло странно, глупо и неловко, потому что даже не успели обговорить повод для посещения. Вошли, Сторожев сказал:
– Здравствуйте, а мы вот мимо ехали, я сказал, что тут мой друг живет. Вы с Павлом Витальевичем соседи, Коля, он там обитает, – Сторожев неопределенно показал рукой куда-то за спину. – Знакомьтесь, это Николай Иванчук, а это…
Павел, не дав договорить, протянул руку, представился сам:
– Павел Витальевич Костяков.
Иванчук что-то помешивал на чадящей сковороде, откинув голову назад и щуря один глаз от дыма, и сделал вид, что из-за своего занятия не может пожать протянутую руку. Только кивнул и сказал:
– Я вас знаю.
– Откуда?
– А кто вас не знает?
И тут из комнаты вышла девушка.
– Это Даша, – сказал Сторожев. – Как там Лиля? – спросил он ее.
– Нормально.
Так получилось, что в этом тесном пространстве Павел оказался перед дверью, из которой вышла Даша, и ему надо бы посторониться, а он стоял, перегородив дорогу, и смотрел на Дашу, будто увидел какой-то фокус, изумивший его своей невозможностью. Наконец догадался сделать шаг вбок, сказал:
– Здравствуйте. Павел. Витальевич.
И кашлянул.
– Мы тут вас закоптим, – сказал Иванчук.
– Намекаешь, что помешали? – попробовал перевести в шутку Сторожев.
– Не намекаю, а прямо говорю. Вы не знаете,
что такое ухаживать за тяжело больным человеком. Каждая минута на счету, все расписано. Телефон есть, Валера, мог бы позвонить.– Не догадался, извини.
– Если мы мешаем… – вступил Павел.
– Мешаете, я же сказал!
– Коля, ты что? – удивилась Даша.
– А что? Или для тебя это шанс? Богатый вдовец, миллионер, самое то!
– Ты сам понял, что говоришь? – спросила Даша с легкой родственной досадой.
– Извините, – Павел постарался произнести как можно вежливее. – До свидания.
И пошел из дома.
– Зря ты так, – услышал он за спиной слова Сторожева, обращенные к Иванчуку.
– Я зря, а вы не зря? – повысил голос Иванчук, провожая их с ножом, которым только что помешивал на сковородке. – На экскурсию, что ли, приехали? Миллионер в трущобах? Я тебя, Валера, не просил сюда кого попало возить!
С тем и уехали.
И вчера вечером Павел, когда выпивал, думал о Даше, и, возможно, это не дало ему крепко напиться – не хотелось терять ясности мысли.
И сегодня думает.
И понимает: то, чего он так долго ждал, свершилось. Он встретил свою будущую жену и никому ее не отдаст, никому не уступит. Хотя, конечно, не помешает все-таки узнать, нет ли у нее кого-нибудь.
Не откладывая, Павел позвонил Сторожеву.
– Неудобно вчера получилось, – сказал он.
– Да уж.
– Я что хотел спросить, эта Даша, она что делает: учится, работает?
– Хочешь ей помочь?
– Не исключено.
Сторожев сразу все сообразил.
– Паша, она занята, – сказал он. – У нее есть парень, и, насколько я знаю, они собираются пожениться.
– Парень? Кто такой?
– Я у тебя в штате информатором не работаю.
– Не злись, Валера, – мягко сказал Павел. – Ты даже не представляешь, что со мной происходит. Ладно, я сам все узнаю. Будь здоров.
Павел сунул телефон в карман и улыбался, глядя на дорогу перед собой. А Сторожев стоял в халате после душа перед окном и глядел в окно во двор, где бежала одинокая собака, явно не понимая, куда и зачем бежит, и вдруг резко остановилась и упала, будто ее подстрелили. И, задрав ногу, стала яростно чесать себя за ухом. Всласть начесавшись, встала и побежала опять.
– Ну и дурак ты, – сказал себе Сторожев.
При жизни Ирины Павел, как и все люди его круга, погуливал, но не целенаправленно, женщины были чем-то вроде десерта в меню загородных ресторанов и охотничьих домиков. А потом он получил полную свободу, но долго, по его меркам, то есть год с лишним, не мог смотреть на женщин. Ему казалось, что изменить Ирине теперь хуже, чем живой. Когда была жива, чем-то можно было исправить, загладить, в конце концов той же любовью к ней, а чем исправишь, когда ее нет? А потом все вошло в колею, но не в прежнюю, все стало тише, укромней, без лишних глаз. Для удовольствия и здоровья. И от одиночества.
Одновременно Павел посматривал вокруг. Ждал. С каждым годом все нетерпеливей вглядывался в женщин или, вернее сказать, в девушек, потому что будущую жену видел молодой и без детей, без опыта семейной жизни.
Павел верил в случай, предопределение, в скоропостижную, как выражается Валера Сторожев, любовь. Два раза у него это было – в юности с девушкой Светланой (и быстро прошло) и с Ириной (и превратилось во всю последующую – до ее гибели – жизнь). И вот – третий.