Большая коллекция рассказов

– Так зачем вы хотите взять другую кухарку?

Ах, если бы Питер мог ответить по совести! Если бы он мог сказать ей: «Дорогая моя, я старый, одинокий человек. Я этого не знал до… до очень недавнего времени. А теперь уже не могу об этом забыть. Моя жена и ребенок давным-давно умерли. Я был беден, а то, может быть, мне удалось бы спасти их. Это ожесточило мое сердце. Часы моей жизни остановились. Я сам забросил ключ. Я не хотел думать. Ты добралась до меня сквозь этот жестокий туман, разбудила старые сны. Не уходи, останься со мной», – возможно, Томми, как ни была она горда и самостоятельна, осталась бы без всяких условий и Питер достиг бы цели без особого вреда для своего желудка. Но кара для тех, кто ненавидит сентиментальность, именно в том и состоит, что они не могут так говорить, даже наедине с собой. И Питеру пришлось изыскивать другие способы.

– Почему я не могу держать двух прислуг, если мне так хочется? – вскричал он с оскорбленным видом.

– Какой же смысл держать двух, когда дел-то всего для одной? Значит, меня вы будете держать из милости? – Черные глаза сверкнули гневом. – Я не нищенка.

– Ты вправду думаешь, Томми… я хочу сказать: Джейн, что ты одна можешь справиться с работой? Ты не будешь в претензии, если я тебя пошлю куда-нибудь как раз в то время, когда тебе нужно будет стряпать? Я ведь вот что собственно имел в виду. Некоторые кухарки за это сердятся.

– Ну, так и подождите, пока я начну жаловаться, что у меня слишком много работы.

Питер опять уселся за свой письменный стол. Элизабет подняла голову. И Питеру показалось, что Элизабет подмигнула ему.

Следующие две недели принесли Питеру много волнений, ибо Томми стала подозрительна и всякий раз допытывалась, что это за «дела» такие, которые непременно требуют, чтоб ее хозяин обедал с кем-то в ресторане или завтракал с кем-то в клубе. Подбородок ее моментально поднимался кверху, черные глаза становились угрожающе мрачными. И Питер, тридцать лет проживший холостяком, совершенно неопытный по этой части, смущался, путал, давал сбивчивые ответы и в конце концов провирался в самом существенном.

– Положительно, – ворчал он про себя однажды вечером, распиливая баранью котлету, – положительно, я у нее под башмаком. Этому нет другого названия.

В тот день Питер мечтал о вкусном обеде в своем любимом ресторанчике, с своим милым, старым другом Бленкинсопом. – «Он, знаешь, Томми, большой гурман, это значит, что он любит, как ты выражаешься, мудреную стряпню!» – Но он забыл, что три дня тому назад он ужинал с этим самым Бленкинсопом, причем ужин был прощальный, так как на следующий день Бленкинсоп отплывал в Египет. Питер был не очень изобретателен, в особенности по части имен.

– Мне нравятся независимые характеры, – рассуждал сам с собой Питер, – но в ней этой независимости слишком уж много. И откуда она только берется?

Положение становилось весьма серьезным для Питера, хоть он и не признавался в этом. С каждым днем Томми, несмотря на свою тиранию, становилась для него все более и более необходимой. За тридцать лет это была первая слушательница, которая смеялась его шуткам, первая читательница, убежденная в том, что он самый блестящий журналист на всей Флит-стрит. За тридцать лет Томми была первым существом, за которое Питер тревожился и каждую ночь осторожно крался наверх по скрипучей лестнице, чтобы, затенив рукою свечу, подойти к ее постели и посмотреть, спокоен ли ее сон. Если б только Томми не стремилась непременно «ходить за ним»! Если б она согласилась делать что-нибудь другое!

Питера снова осенила блестящая мысль.

– Послушай-ка, Томми… то есть Джейн, я знаю, что мне с тобой делать.

– Ну, что вы еще придумали?

– Я сделаю из тебя журналиста.

– Не говорите вздора.

– Это не вздор. И, кроме того, ты не смеешь мне, так отвечать. Как мой заместитель, – это значит, Томми, то невидимое существо, которое помогает журналисту работать, – ты будешь мне очень полезна. Это для меня было бы даже выгодно, Томми, очень выгодно. Я на тебе много денег наживу.

Этот довод был, видимо, понятен Томми. Питер с тайным удовольствием отметил, что подбородок остался на нормальном уровне.

– Я раз помогала одному продавать газеты, – припомнила Томми, – он говорил, что я шустрая.

– Вот видишь! – с торжеством воскликнул Питер. – Здесь только методы различны, а чутье нужно такое же. И мы возьмем женщину, чтоб избавить тебя от домашних забот.

Подбородок взлетел кверху.

– Я могу делать это в свободное время.

– Видишь ли, Томми, мне придется брать тебя повсюду с собой, – ты мне будешь постоянно нужна.

– Вы лучше испытайте меня сначала. Может, я еще и не гожусь.

Питер постепенно усваивал мудрость змия.

– Отлично, Томми. Мы сначала испробуем, годишься ли ты. Может быть, и окажется, что тебе лучше быть поварихой. – В душе он сильно в этом сомневался.

Но семя упало на добрую почву. Первый опыт в области журналистики был сделан Томми совершенно самостоятельно. В Лондон приехал некий великий человек; он остановился в апартаментах, специально для него приготовленных в Сент-Джеймском дворце. И каждый журналист в Лондоне говорил себе: «Вот бы получить у него интервью, – как это было бы для меня важно!» Питер целую неделю носил всюду в кармане лист бумаги, озаглавленный: «Интервью нашего собственного корреспондента с принцем Иксом», а дальше – узенький столбец вопросов слева и очень много места для ответов справа. Но принц был человек многоопытный.

– Удивительное дело, – говорил Питер, кладя перед собою на стол аккуратно сложенный лист, – до него положительно невозможно добраться! Чего я только не перепробовал! Кажется, все хитрости, все уловки… Нет, не берет.

– Вот и старикашка Мартин – тот, что называл себя Мартини, – такой же был, – сообщила Томми. – Как придет, бывало, время платить нам в субботу вечером – ну, нет к нему приступа, и кончено, и никак ты его не поймаешь! А только я его раз перехитрила, – не без гордости похвасталась Томми, – и вытянула у него десять шиллингов. Он сам дивился.

– Нет, положительно, – продолжал думать вслух Питер, – по совести могу сказать, нет такого способа, дозволенного или недозволенного, которого я бы не испробовал. – Питер швырнул в корзину заготовленный лист и, сунув в карман записную книжку, отправился пить чай к романистке, которая, как было сказано в постскриптуме ее приглашения, больше всего стремилась избежать широкой известности.

Не успел Питер закрыть за собой дверь, как Томми вытащила лист из корзины.

Час спустя в тумане у Сент-Джеймского дворца стоял мальчишка в заплатанных штанах и куртке перечного цвета с поднятым воротником, восхищенными глазами разглядывая часового.

– Ну, ты, полфунта сажи, что тебе здесь нужно? – осведомился часовой.

– Я все думаю: хлопотно, должно быть, сторожить этакую важную птицу?

– Понятное дело, беспокойство, – согласился часовой.

– А как он в разговоре – ничего, обходителен?

– Да как сказать, – часовой переступил с ноги на ногу, – мне-то, собственно, пока с ним не много пришлось разговаривать. Но все-таки ничего, не сердитый. Как присмотришься к нему, ничего.

– Это ведь его окна светятся там, наверху?