Большая расплата

Хуго Шарпантье.

Вжух, вжух, вжух.

* * *

Арман положил ладонь на руку Рейн-Мари. Та не отпускала обувную коробку, даже смотря кино.

Как только Мэри Поппинс скатилась по перилам, чем сильно удивила отпрысков семейства Бэнксов, Арман склонился к жене и прошептал:

— Отдай мне, я посмотрю.

— Я сама.

— Нет, я сам.

Она ослабила хватку, и руки её соскользнули с коробки.

Прихватив картонку с архивом, Арман прошёл между кадетами, рассевшимися на полу и не отрывавшими глаз от экрана. Войдя на кухню, он налил себе кофе и расположился за обеденным столом.

В дальнем конце комнаты, поджав под себя ноги, смотрел своё кино Оливье.

Глубоко вздохнув, Арман посмотрел на коробку, полную телеграмм, и вспомнил, сколько раз ему самому приходилось доставлять горестные вести.

Видеть, как открывается дверь. Как ожидание на лицах родителей, супругов, братьев или сестер, а иногда и детей, сменяется на озадаченность, потом на испуг.

Сообщать им, что произошло.

Он помнил каждый случай за последние тридцать лет. Закрыв глаза, он вспоминал лица, глаза, смотрящие на него с мольбой. Как им хотелось, чтобы это была неправда. Он вспоминал, как они хватались за его руку, чтобы не упасть. Матери, отцы, мужья и жены, подкошенные горем. Вспоминал, как они, удерживаемые им, опускались на пол.

Он оставался с ними, пока они не находили в себе силы снова подняться, собрав себя по частям и изменившись навсегда.

В сопровождении песенки Мэри Поппинс про ложку сахара в лекарство, Арман открыл коробку. И стал читать телеграммы. Искал лишь одно имя — Тюркотт.

Он думал, что быстро покончит с коробкой, просто проглядывая имена. Но не смог. Он понял, что читает каждую телеграмму. Между всеми ними было одно разрушительное сходство. Командование явно не справлялось с количеством писем, которые требовалось написать. Некоторое время спустя телеграммы сделались краткими, наспех составленными, и смысл они обрели лишь сотню лет спустя, когда географические названия мест стали широко известны. Но на момент доставки такая телеграмма, должно быть, звучала бессмысленно. Их дети сгинули навсегда. На каком-то далёком чужом поле битвы с труднопроизносимым названием.

Самым худшим было, пожалуй, количество пропавших без вести, предположительно погибших. Тех, кто пропал, да так и не нашёлся.

Таких было много. Очень много.

Но никого, кто бы носил фамилию Тюркотт.

Выжил ли он?

Интуитивно Гамаш чувствовал, что солдатик с картой, изображенный в витражном окне, домой не вернулся.

Закрыв крышку, Арман молча сидел, сложив руки на коробку. Он посмотрел на Оливье и телевизор, работающий без звука.

Из гостиной было слышно, как трубочист Берт предупреждал детей Бэнксов о том, что недуг дядюшки Альберта серьёзен и заразен.

Дядя Альберт захихикал, а потом, не в силах больше сдерживаться, расхохотался.

— Люблю посмеяться, — протяжно, чисто и громко выпевал дядя Альберт.

А в это время на экране перед ним Роберт де Ниро, грязный и истощенный, крутнул барабан револьвера и приставил дуло к виску. Дикие глаза, рот распахнут в безмолвном крике, но всё, что слышал Арман, это хохот, звенящий из гостиной.

Де Ниро нажал на спусковой крючок.

Арман откинулся на стуле, широко распахнул глаза, открыл рот, задержал дыхание.

Все его внимание приковал револьвер в руке де Ниро.

Револьвер? Револьвер!

Арман поднялся, придерживаясь за стул. И перевёл взгляд с кухонного телевизора в сторону гостиной. На Жака, Хуэйфэнь и Натэниела. И Амелию. Хохотавших вместе с дядей Альбертом.

Теперь он знал.

Глава 38

Кино закончилось, гости разошлись. Желина постоял у камина, выпил перед сном, потом, пока Рейн-Мари и Гамаш приводили дом в порядок, отправился в постель.

— Тяжело было? — спросила мужа Рейн-Мари. Она решила, что его бледность связана с содержимым обувной коробки, всё ещё стоявшей на кухонном столе. Она ошибалась.

— Столько юных жизней потрачено, — ответил муж. — «Ад, где сгинут смех и юная жизнь».

— Арман? — насторожилась она, редко видя мужа таким расстроенным.

— D'esol'e. Я просто подумал, что им ещё предстояло совершить.

Она решила, что он говорит о солдатах, чьи телеграммы лежали в коробке. И снова она ошиблась.

— Ты отыскал юного Тюркотта? — спросила она.

Он вздохнул и постарался переключиться.

— Non. Эта телеграмма, должно быть, потеряна. Вообще удивительно, как много телеграмм сохранилось.

Посмотрев на жену, он заставил себя улыбнуться.

— Ну как, получили от кино удовольствие?

— Сто раз видела его и все равно люблю.

Она стала напевать «Давайте запустим бумажного змея», передавая ему только что вымытые, ещё тёплые тарелки.

— Пошли? — предложила она, когда они навели на кухне порядок.

— Нет, я побуду тут ещё чуть-чуть.

— Не хандри, — Она поцеловала его и добавила, — И не засиживайся.

Рейн-Мари поднялась в спальню, Арман остался у камина в компании Анри, тут же уложившего морду хозяину на колени.

Дом скрипнул, и всё снова затихло, слышался лишь шорох мокрого снега за окном.

Ему просто необходимо посидеть в тишине. Подумать.

Чуть позже Арман поднялся и стал тушить свет в доме. Подошёл к входной двери, чтобы запереть её.

Дверная ручка стала сама собой поворачиваться.

На часах полночь. Все уже разошлись по домам и улеглись в кровати. Гамаш жестом приказал Анри встать рядом, оба плавно двинулись к медленно открывающейся двери. Уши Анри встали торчком, шерсть на загривке вздыбилась, пёс зарычал.

Но собака всё равно оставалась рядом с хозяином. На всякий случай.

Арман сделал знак рукой, и Анри умолк. Но оставался настороже, готовый прыгнуть в любой момент.

Гамаш видел, как открылась дверь. В сумбуре мыслей он припомнил машину на вершине холма, из которой кто-то сверху наблюдал за деревней. А потом убрался восвояси. Отступил до более подходящего времени.

И вот, подумал Арман, это время настало.

Вторгающийся наверняка был вооружен, а Гамаш нет. Но на его стороне есть преимущество — внезапность. И как же он удивился, увидев входящего.

— Что ты тут делаешь?!

— Срань господня, Арман, ты напугал меня до смерти!

Анри радостно тявкнул. Бешено завилял хвостом, стал крутить мордой — то на Жана-Ги Бовуара, то на миску у двери. У этого пса имелся чёткий план на день. Очень длинный план, но с одной записью.

Жан-Ги угощал Анри бисквитом, Арман пристраивал пальто зятя на вешалку и думал, что это чуть ли не первый раз, когда Жан-Ги назвал его по имени. Гамаш часто просил зятя, чтобы в неформальной обстановке он называл его Арманом, но молодой мужчина не решался. И в виде компромисса использовал «патрона».