Большая расплата

— Это вполне понятно, — заметила шеф-инспектор Лакост. — А почему здесь вы?

Бребёфа слегка повело от такого вопроса, но только слегка. Просто инстинктивная реакция некогда влиятельного человека, ныне потерявшего положение.

— Месье Гамаш просил меня привести из медпункта местного доктора. Я привел. Он подтвердил, что профессор ЛеДюк мёртв.

— Доктор все ещё в комнате?

— Нет, он ушёл сразу же после констатации смерти.

Изабель Лакост продолжала смотреть на Бребёфа, ее команда в полной готовности стояла за её спиной.

Те, кто знал этого человека, каким он был когда-то, смотрели на него с явным любопытством.

Бребёф расправил плечи, но от этого стал почему-то еще более жалким. И тут Лакост посетила мысль — а что, если он знает о произведенном эффекте. И И сознательно его добивался.

Цель была очевидна.

Легко не считаться с теми, кто выглядит жалко. Не принимать их всерьез, и уж конечно не видеть в них угрозы. Возникало инстинктивное желание покинуть их компанию. Жалкие люди являлись природным магнитом для невзгод. Встанешь с таким рядом — в тебя тоже отрекошетит. Сопутствующий ущерб.

— Я стою тут на случай, если ему понадобиться что-нибудь ещё, — заявил Бребёф.

В момент, прямо на её глазах, Мишель Бребёф превратился в нечто совсем иное. Тут стоял не опозоренный человек, а некогда любимая старая дворняжка, ожидающая внимания хозяина. Улыбки, дружеского похлопывания по загривку. Или даже пинка.

Чего-нибудь.

Бребёф очень ловко строил из себя верного слугу, а Гамаша представил жестоким господином. С ней этот номер не пройдёт. Она знала правду. Но боялась, что некоторые могут поверить.

— А это что? — указала она на поднос с тостами и осколками.

— Тело нашел кадет, — сказал Бовуар, шагнув вперед. — Он и уронил поднос. Мы оставили всё, как было.

— Я возьму образцы, — сказал один из криминалистов, второй стал искать отпечатки и следы ДНК на дверной ручке, третий принялся фотографировать. А Лакост задумалась над трансформацией, произошедшей с Мишелем Бребёфом.

Леопард не может сбросить свои пятна, но бывший суперинтендант Сюртэ никогда не был леопардом. Он был и остается хамелеоном.

Когда дали команду «всё чисто», она шагнула через порог, с облегчением покидая его. Мертвое тело было предпочтительнее живого Бребёфа.

Она готовилась к тому, что увидит, но насильственная смерть все еще изумляли Изабель Лакост. Смерть эта явилась неожиданной, очевидно, и для Сержа ЛеДюка.

Глава 12

— Местный врач подтвердил факт смерти, — сообщил Гамаш, отойдя в сторону, не мешая криминалистам приступить к работе.

— Предполагаю, причина очевидна, — заметила Лакост.

Она встала рядом с бывшим шефом. По другую сторону от Гамаша стоял Бовуар. Было так естественно стоять бок о бок с Арманом Гамашем. Присутствовало чувство безопасности. Хотя теперь это можно было назвать ностальгией. Что-то сродни возвращению в дом своего детства.

Гамаш просто кивнул.

— Конечно, нужно дождаться коронера, которая назовёт официальную причину смерти, но да, — сказал Бовуар, смотря на Сержа ЛеДюка. — Тут сложно ошибиться.

— Когда его последний раз видели живым? — спросила шеф-инспектор Лакост.

— Он был на ужине в столовой, — сказал коммандер Гамаш. — Это последний раз, когда я его видел.

— И я, — согласился с ним Бовуар. — Где-то около восьми вечера.

Они осмотрелись — никаких свидетельств того, что ЛеДюк принимал гостей накануне вечером.

Ни Гамаш, ни Бовуар никогда не были в этих комнатах, на личной территории Дюка.

Комнаты находились на том же этаже, что и апартаменты коммандера, но были их зеркальным отражением. Из гостиной дверь вела в спальню с ванной. Но в то время как Гамаши обставили свои комнаты в стиле модерн, соответствовавшем всему зданию и попытались сделать их уютными, эта комната была плотно меблирована и выглядела душной.

Тяжелая викторианская обстановка. Темные деревянные панели, массивный конского волоса диван, обитый темно-пурпурным потертым бархатом. Выглядело претенциозно и одновременно немного женственно. И очень контрастировало с простым, аскетическим миром, существующим за пределами этой двери.

Словно они оказались в будуаре, или среди театральных декораций.

И все же у Гамаша не было ощущения, что это постановка. Обстановка просто отражала суть человека, в ней живущего. По крайней мере, какую-то составляющую этого человека. Большая часть мебели, предположил Гамаш, досталась в наследство, передаваясь из поколения в поколение.

Серж ЛеДюк окружил себя традицией. Даже нарушая правило за правилом.

Так, викторианцы благоговели перед образом Великого Человека. Единственным исключительным индивидуумом, к которому обычные правила не применимы. Великие люди правят, остальные должны почитать их. ЛеДюк жил, руководствуясь этим правилом.

— Каким он был человеком? — спросила Лакост.

— Попробуй предположить, — предложил ей Гамаш. — Суди по тому, что видишь.

— Капризным, — тут же ответила она. — Жестким. Возможно, педантичным и официозным.

Она взглянула на мертвого человека, так и не успевшего переодеться в домашнее. Пиджак и галстук. Опрятные. В отличие от того, что располапгалось выше воротничка.

— Я права?

— Инспектор Бовуар, как бы вы описали Сержа ЛеДюка?

— Жестокий и задиристый, — ответил Бовуар. — Хитрый, но глупый. Хорёк и крыса.

— Охотник и жертва в одном лице. Неудобная позиция, — заметил Гамаш, посмотрев вокруг.

— Я предполагал, у него будет много кожаных кресел, — добавил Бовуар. — И рога по стенам. А совсем не вот это вот.

— Всё думаю, был ли он счастлив, входя сюда, — проговорил Гамаш. — Вне этих комнат он был несчастен.

— Ну, с тех пор, как тут появились вы — вряд ли счастлив, — сказал Бовуар.

Изабель Лакост слушала с интересом.

— Это не самоубийство, — сказала она. — Входное отверстие от пули в правом виске, а пистолет с левой стороны тела. С чего бы это? Это его оружие?

— Не знаю, — сказал Гамаш. — Я распорядился, чтобы в Академии не было огнестрельного, кроме того, что заперто в оружейной.