Большая судьба

– Осторожней! Здесь много масла!
– предупредил моряк.

Машина, как живое существо, дышала полной грудью. Пар входил в цилиндр попеременно - сперва с левой стороны, а затем с правой, оба раза мощно толкая поршень, который передавал движение кривошипу, скрепленному с валом.

"Как всё просто и умно!" - подумал Аносов и прислушался к дыханию машины.

– Ну как, нравится?
– улыбнулся моряк.

– Очень!
– восторженно отозвался Аносов.

– Не хотите ли поменяться должностью?
– шутя спросил штурман.

– И море хорошо, но и горы прекрасны. У каждого свое!

– ответил юноша.

В сопровождении моряка он поднялся на палубу. Прохладный порывистый ветер гулял над сизыми волнами. Впереди смутно темнели очертания города.

– Вот и Кронштадт виден!
– показывая на силуэты, объяснил штурман и, откозыряв, пошел на капитанский мостик.

– Я вас очень долго искал!
– услышал Павел недовольный голос Дитенгофа.

– Мне довелось побывать в машинном отделении, - признался Аносов.

– Что вы вздумали!
– с ужасом воскликнул чиновник.
– Вы могли испачкать свой новый мундир!

Аносов ничего не ответил ему. Он жадно вдыхал морской воздух и думал о другом...

"Кто же сделал эту машину? Первым паровую машину соорудил простой русский человек, наш уралец, солдатский сын Иван Ползунов, и никто не вспомнит его имени!" - с грустью думал юноша, глядя на седые пенные буруны, кипевшие под колесами парохода. Плотный ветер клочьями рвал дым, клубами поднимавшийся из трубы, и прижимал его к морю.

...Пароход подошел к пристани. На кронштадтском рейде стояло много военных кораблей. Покачивала легкая волна, с моря дул бодрящий бриз, на судовых мачтах трепетали вымпелы, над морем носились чайки, - всё это делало гавань торжественной и праздничной. На бульваре разгуливало много хорошо одетых дам в сопровождении морских офицеров. После Санкт-Петербурга Аносову казалось, что он попал в другой мир, где свои законы, привычки и быт, несколько суровый, замкнутый, но в то же время привлекательный.

Дитенгоф с Павлом Петровичем проехали к приморской гостинице "Приют моряка".

– Вот я им сейчас покажу!
– прохрипел департаментский чиновник.
– Я должен их выгнать из этого проклятого города! Их здесь бесплатно по обязательству министерства кормят, и они не торопятся!

Возбужденный, он выбрался из коляски и увлек за собой Аносова. Молодой шихтмейстер робко переступил порог. В обширном зале было пустынно, тихо и всё блестело чистотой. К прибывшим с учтивым поклоном подошел хозяин "Приюта", солидный краснощекий немец, и спросил:

– Чем могу служить господам?

– Я желал бы видеть наших золингенцев. Куда пройти?

– О, они здесь, в кегельбане. Извольте!

В широкие окна гостиницы виднелся морской простор со вспененными гребешками волн, а вдали на рейде застыли корабли, над которыми кружили легкокрылые чайки. Аносов загляделся на превосходную панораму. Заметив его восхищенный взгляд, трактирщик похвастался:

– Здесь как в театре, сударь, всё видно. Каждый корабль, когда он идет в гавань, я замечаю и знаю даже его имя и флаг!

Осведомленность трактирщика покоробила шихтмейстера.

"Это плохо, очень плохо, - морщась подумал он.
– Этак всякий может выведать о нашем флоте!" - Аносов резко отвернулся от хозяина гостиницы, но тот не унимался:

– Мой дом самый лучший в Кронштадте. Я принимаю только самых почтенных господ!

Неутомимо болтая, он провел гостей в длинный сараеобразный зал, по которому разносился легкий шум, - по узкому жёлобу катились деревянные шары.

У дорожки кегельбана стояло несколько упитанных немцев в одних жилетах, с засученными рукавами, готовых бросать шары. Рядом за столиками сидели "болельщики". Перед каждым стояла пивная кружка и лежали горячие сосиски.

– Господа, к вам прибыли из Санкт-Петербурга!
– с важностью объявил трактирщик.

Дитенгоф высокомерно поднял голову и оглядел золингенских мастеров.

– Кто здесь Иоганес Лорх?
– строго спросил он по-русски.

Из-за стола поднялся низенький, пухлый, с румяным, как яблоко, лицом немец с темными ласковыми глазами.

– Я есть Иоганес Лорх!
– поклонился он департаментскому чиновнику, почуяв грозу.
– Что нужно от меня господину?

Дитенгоф с важностью положил руку на эфес шпаги и торжественно объявил:

– Я прибыл сюда по приказу самого господина министра! Его высокопревосходительство хочет знать, почему вы так долго задержались здесь? Не пора ли ехать в Златоуст?

Играющие с досадой бросили шары и подошли к Дитенгофу. Из-за столов поднялись и остальные немцы. Аносов с любопытством разглядывал их сытые, спокойные лица. Все они незаметно подмигивали Лорху, ободряли его:

– Скажи, скажи, Иоганес, в чем есть причина нашей задержки!

Маленький Лорх поднялся на цыпочки и тихим голосом по-немецки вымолвил:

– Ах, господин, мы долго ехали сюда, устали, и нам необходим отдых! глаза его смотрели на Дитенгофа со святой невинностью.

– Но вы здесь уже давно живете!
– перейдя на родной язык золингенцев, вскричал чиновник.
– Пора ехать! Так требует господин министр.

– Скажи, скажи, Иоганес, что тут есть больные!
– придвинулись к своему старшему золингенцы.

Лорх снова заговорил умильным голосом:

– У нас заболели женщины. Вот у него, - указал он на одного долгоносого, со свинцовыми глазами мастера, - сильно больна мать.

– Но вы можете ехать пока одни!
– не сдавался Дитенгоф.

– Как это можно!
– вскричал Лорх.
– О том есть письменный контракт, и господин министр должен щадить нас!

Иноземный мастер взглянул на Аносова и вдруг на ломаном русском языке сказал ему:

– О, мы ждем хороший снег, зима! Это очень хорошо - добрый путь! заулыбался Лорх.
– Русский тройка, звонец, ямщик! О, как хорошо!
– сладко прищурив глаза, вымолвил он.
– Нет, мы обождем еще снег!.. Позвольте, господин, как ваше имя?
– подобострастно спросил он.