Большая телега

— Теоретически, и мне не должно было понравиться, — согласился я. — Морем здесь не пахнет, и ветра совсем нет, вот что действительно плохо. Но я все равно остался доволен и сразу решил остаться. Сам не понимаю почему.

— Это только кажется, что в Чивитанове нет ветра, — усмехнулась она. — На самом деле, чего-чего, а ветров здесь хватает. Их, пожалуй, даже слишком много, особенно летом. Просто никто не желает дуть.

— Ишь ты! — возмутился я. — А чего же они, интересно, желают?

— Того же, чего и все отдыхающие, — валяться на пляже, купаться в море, пить вино, разбавляя его водой, потому что в такую жару иначе нельзя.

— Их можно понять, — согласился я. — Но когда ветер не дует, его нет, потому что для него дуть — это и значит быть, разве не так?

— Есть много разных способов быть, — пожала плечами моя собеседница. — Для ветра и для человека, вообще для кого угодно. Один-единственный способ — это не просто мало, это меньше чем ничего. Людям обычно хватает, но ветры малым не довольствуются. Им подавай как минимум все сразу. И если возьмут, будь готов, что вскоре примчатся за добавкой; впрочем, они не только брать, но и раздавать горазды — тоже всё сразу, да что там, гораздо больше, чем всё.

— Однажды мне рассказывали не то байку, не то легенду, не то просто сон, — вдруг вспомнил я, — дескать, если ветер хочет побыть в человеческой шкуре, ему приходится «разделить себя на несколько частей и разлить по разным сосудам». Потому что ветер гораздо больше человека и в одно тело не помещается.

— Ну, это кто как, — возразила женщина. — Некоторые преотлично помещаются, а некоторые действительно нет. Вот, к примеру, у мамаши Мистраль [59] целых три сына-близнеца: Манго Фанго, Лиго Фанго и Липо Фанго — невыносимые мальчишки. Говорят, мистраль сводит людей с ума, и это святая правда, сводит. Но не когда дует, а когда в полном составе отправляется отдохнуть. Вам повезло, что они уже отбыли: мамаша Мистраль обычно загорает именно на этом пляже, а близнецы носятся как угорелые и швыряются песком в почтенную публику, никакого сладу с ними нет. Хуже только семейка Херли-Берли [60] — у них дочки, правда всего две, но скажите на милость, что может быть ужасней расшалившихся маленьких девочек, настолько хорошеньких, что никому не придет в голову их наказать? Вот и я не знаю.

59

Мистраль, мистрао, мистраон, маэстро (прованс. главный, «руководящий» ветер) — сильный, порывистый, холодный и сухой ветер северных направлений, сопровождающийся ясной погодой в долине реки Роны и во всем Лионском заливе. В дельте Роны и в долине реки Дюранс он северо-восточный, в Провансе и на Корсике — северо-западный, а в Тулоне — западный. Мистраль возникает в результате прорыва холодного воздуха к морю через понижение рельефа между Альпами и Пиренеями, который происходит на широком фронте от устья реки Эбро до Генуэзского залива (от Барселоны до Генуи), иногда достигает Корсики, Балеарских островов и даже берегов Африки.

В Провансе мистраль имеет и другие местные названия: манго-фанго — «ешь грязь», лиго-фанго — «лижи грязь», липо-фанго — «глотай грязь» (возможно, в связи с высушивающим действием ветра).

Мистраль уничтожает посевы, вырывает с корнем деревья. Плантации приходится защищать десятиметровыми щитами из сухого тростника или кипарисовыми лесополосами, ориентированными перпендикулярно опасным ветрам. На наветренных сторонах зданий не делают окон и дверных проемов.

Мистраль вызывает внезапное ухудшение состояния некоторых больных людей — ощущение удушья и сердечную недостаточность, однако местные жители считают его полезным для здоровья, что, впрочем, не мешает им утверждать, будто мистраль может свести непривычного к нему человека с ума и даже довести до самоубийства. (Все сведения о ветрах здесь и далее позаимствованы из «Словаря ветров» Л. 3. Проха и приводятся с сокращениями и незначительными дополнениями.)

60

Херли-берли (англ. hurly-burly) — грозовой шквал в Англии.

Она по-прежнему оставалась совершенно серьезной, а тон был таким будничным, словно мы просто перемывали кости общим знакомым. Высокий класс, я оценил.

— Или, скажем, братья Кошава, [61] — продолжила она. — Видите четыре фигуры в красных плавках в дальнем конце пляжа? Да-да-да, вон там. Эти, слава богу, вполне взрослые. Очень милые, прекрасно образованные молодые люди, хотя, на мой взгляд, слишком замкнутые для своего возраста. Их я и вообразить не могу иначе как вчетвером. Этакие мушкетеры — всегда вместе, один за всех и все за одного, хотя на практике это обычно выражается в том, что они просто одновременно идут купаться и за обедом заказывают совершенно одинаковые блюда. А сестрички Норруа, [62] напротив, всегда загорают на разных пляжах и даже останавливаются в разных отелях. И не потому, что надоели друг дружке, просто так, им кажется, можно увидеть и узнать вдвое больше. Это, конечно, правда, но только теоретически. Все пляжи в Чивитанове похожи друг на друга, как могут быть похожи только пляжи; даже между двумя каплями воды гораздо больше различий — если, конечно, внимательно посмотреть. И все отели похожи, как…

61

Кошава — сильный и пыльный северный, северо-восточный или восточный ветер в бассейне Среднего Дуная и на сопредельных территориях. В Белграде и Вршаце иногда достигает скорости более 35 м/с. Наблюдается преимущественно в холодное время года. Сопровождается метелями или пыльными бурями, охватывающими иногда большие территории (Венгрию, Румынию, Болгарию).

62

Норруа (фр. norroit) — северо-западный морской ветер с ливнями в Булони, на северо-западе Франции.

— Как могут быть похожи только курортные отели? — подсказал я.

— Схватываете на лету. И рестораны у нас совершенно одинаковые, разве что здесь, где мы с вами сидим, кофе чуть получше, чем в прочих, и винная карта побогаче. Поэтому и народу здесь больше.

— Я так и подумал.

— Ну вот. Поэтому сестрички Норруа ходят сюда по очереди, чтобы все было по-честному.

— Но они могли бы просто ездить на разные курорты, это гораздо интересней. — Я уже полностью включился в игру.

— Вот это вряд ли. Видите ли, Чивитанова — единственный европейский курорт, где ветры могут спокойно отдохнуть среди своих. Поодиночке они, конечно, появляются где угодно, никто им не указ. Но все вместе — только здесь.

— Почему это?

— Равновесие, — туманно заметила моя собеседница. — Все из-за равновесия.

— Не понимаю, — огорчился я. — Что за равновесие?

— Самое обычное. Равновесие мира. Видите ли, ветер, на время принявший форму человека, — явление довольно обычное, но только с точки зрения самого ветра. Люди так не считают. Им кажется, это нечто невозможное. Даже вы сейчас совершенно уверены, будто я развлекаю вас фантастическими историями, что уж говорить о других.

Я хотел было не то возразить, не то, напротив, согласиться, но поскольку так и не смог решить, что будет уместней в сложившейся ситуации, ограничился неопределенным блеянием, которое могло означать все что угодно:

— Э-э-э…

Но зеленоглазая женщина не обратила внимания на мою жалкую попытку высказаться.

— В общем, все сводится к тому, что ветер, заключенный в одно и тем более несколько человеческих тел, — это так называемое «чудо». То есть событие, вероятность которого считается стремящейся к нулевой.

— Ну мало ли что «считается», — нерешительно возразил я, не столько ей, сколько собственному голосу разума, который, похоже, изготовился устроить мне крайне нежелательный в присутствии посторонних скандал с пощечинами.

— Не скажите. Убежденность — великая сила, особенно когда великое множество одинаковых убеждений сливается в общий хор. Нынче чудеса все еще могут позволить себе ежедневно случаться в пустынях, где нет ни людей, ни, соответственно, их убеждений, но им следует соблюдать большую осторожность в городах. Когда чудес происходит столько, что людям становится трудно их игнорировать, нарушается равновесие между всеобщим представлением о реальности и ее актуальной картиной. Можно было бы сказать, что последствия непредсказуемы, и умолкнуть с загадочным видом, но нет, они вполне предсказуемы и из знакомых вам природных явлений больше всего похожи на наводнение, только из берегов выходит не река, и не море… Но какой смысл ветру превращаться в человека в пустыне? Человеком интересно побыть только среди других людей, по крайней мере так им кажется. Понятно, что одно-единственное чудо равновесия не нарушит, особенно если о нем никто не догадывается, поэтому поодиночке, на своей территории эти красавцы вытворяют что бог на душу положит — и людьми прикидываются ради возможности сходить на танцы, и птицами по лесам летают, и ящерицами на солнце греются, словом, как только не развлекаются. Вон, Рыжий Биз [63] вообще детские книжки пишет, и, как мне рассказывали, преотличные — от ребят с суровым нравом вроде него такого обычно не ждут.

63

Рыжий ветер, рыжий биз, биз брюн, сумеречный ветер — северный или северо-восточный ветер в горных районах Франции, Италии, Швейцарии. Биз сопровождается значительным похолоданием. У людей биз вызывает чувство озноба.

Возникает биз во все сезоны года, но чаще всего зимой и весной. В горных районах биз усиливается под влиянием рельефа. Дует по нескольку (3–9) дней кряду. Обычно сопровождается сухой малооблачной погодой, однако осенью и зимой приносит пасмурную погоду с внезапными ливнями, снегом или градом. Иногда усиливается до шквала, надувает сугробы, создает заносы.

Особенно опасен биз весной, когда он сопровождается заморозками, приводящими к вымерзанию растений, повреждению всходов и высушиванию почвы (особенно оголенной от снежного покрова). Вместе с тем биз — «здоровый ветер», препятствующий распространению эпидемических заболеваний.

— Детские книжки? — зачем-то переспросил я. Лишь бы не молчать.

Она только плечами передернула — дескать, не отвлекайся на пустяки. И продолжила:

— Проблемы начинаются, когда ветрам приходит блажь собраться вместе. Естественное желание: каждому хочется время от времени отдохнуть среди своих. А на отдыхе ветры предпочитают выглядеть как люди — и не потому что человеческое тело так уж совершенно, вовсе нет, просто им кажется, что оно идеально подходит для праздности, и, пожалуй, ни для чего другого.

На этом месте я почувствовал себя без пяти минут пророком, которому вот прямо сейчас открывают величайшую тайну человеческого бытия. Проповедовать ее будет легко и приятно, и ведь ни одна зараза не решится возразить, совершенно очевидно, что мы созданы исключительно для праздности, просто слишком долго жили в прискорбном заблуждении, будто не имеем права подолгу ей предаваться. Но победить этот предрассудок будет гораздо проще, чем любой другой.

Впрочем, вслух я все это говорить не стал: невежливо перебивать даму, особенно когда она рассказывает такие замечательные вещи.

— Место для общих собраний искали долго, — говорила она. — И наконец выбрали Чивитанову. Здесь, как вы уже могли заметить, совершенно безветренно — уверяю вас, не только сегодня, а почти всегда. Неудивительно, что никто из ветров не знал об этом городке. Пришлось им подсказать.

— Все равно не понимаю, почему именно Чивитанова, — сказал я, воспользовавшись паузой. — Что здесь такого особенного?

— Ничего, — улыбнулась зеленоглазая женщина. — В том-то и дело, что абсолютно ничего. Я уже говорила, что все дело в равновесии. Если требуется найти город, где можно без особых опасений совершить великое множество чудес одновременно, это должно быть очень заурядное место. Скучное и унылое. Такое, куда чужаки приезжают только случайно, из экономии или сдуру, и никогда не возвращаются, по крайней мере не по зову сердца. Да и местные жители чуть ли не с детства прикидывают, куда бы удрать, а те, кто остается дома, не столько живут, сколько доживают свой век — даже двадцатилетние. И чтобы никакого прекрасного прошлого, ни богатой событиями истории, ни даже смутных легенд — вообще ничего в таком роде. В городе, где с момента основания не произошло ни единого, самого завалящего чуда, можно творить что угодно, это все равно что поливать пустыню, миг — и ни осталось ни следа. И равновесие здесь наверняка сохранится, а если даже нет, это пойдет всем только на пользу — хуже-то в любом случае уже некуда.