Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)

Асеев Николай

Ай Дабль Даблью.

Блеск домн. Стоп! Лью!

Дан кран — блеск, шип,

пар, вверх пляши.

Глуши котлы,

к стене отхлынь.

Формовщик, день, —

консервы где?

Тень. Стан. Ремень,

устань греметь.

Пот — кап, кап с плеч,

к воде б прилечь.

Смугл — гол, блеск — бег,

дых, дых — тепл мех.

У рук пристыл —

шуруй пласты!

Медь — мельк в глазах.

Гремит гроза:

Стоп! Сталь! Стоп! Лью!

Ай, дабль, даблью.

Ай Дабль Дабль Ю — I.W.W. = «Индастриал Воркерс оф зэ Ворлдз», американский профсоюз, тогда — достаточно левый.

Это есть стихотворение Николая Асеева, советского поэта, до революции — футуриста, в 1920-е — лефовца и первого друга Маяковского, затем — в течение 40 лет просто признанного советского поэта, одного из главных корифеев советской поэзии. Был — наряду с Пастернаком, Луговским и некоторыми др. — высокопочитаем за свое футуристическое прошлое последовательно несколькими поколениями молодых — сначала ифлийцами, затем вознесенко-евтушенско-рождественскими — и оказал на них значительное влияние, в особенности на Вознесенского.

2.

Автор этих строк.

Знал, конечно, что Ассев был в молодости — футурист.

Поскольку автор этих строк и сам был в молодости футурист, то Асеева в библиотеке брал и всячески читал, ища — где же они, эти столь жаждаемые тогда автором этих строк футуристические выкрутасы?

И не находил.

Даже в ранних — никакого футуризма, один романтизм. Да еще какой-то очень уж сентиментальный романтизм, такой, который не типа Байрона романтизм, а который типа просто Жуковского — то самое

пи-пи-пи, пе-пе-пе,

которое столь осуждалось в «Пощечине общественному вкусу», и которому противопоставлялось

Есть еще больше хорошие буквы —

Эр,

Ча,

Ща.

Вот этот один футуристический и нашел. Почти что заумь.

Переходим к рассуждениям о нем.

— Что нравится нам в этом стихотворении?

Лично мне нравится во-первых, спондеистый ритм.

Спондеи, как известно, допускаются классическим русским стихосложением, но не сильно приветствуются — один-два на строку еще так-сяк, больше — это уже косноязычие. А уж писать сплошь одними спондеями — это считалось вообще невозможным. Асеев показывает — очень даже возможно.

Во-вторых, мне нравится это вот балансирование на грани зауми. Приложение зауми — к все-таки передаче содержания.

Авдей Тер-Оганян такое, конечно, как раз осуждает: декоративно-прикладное искусство! Разжижение и коммерциализация, приложение радикального первоначально радикального искусства к прикладным и бытовым целям.

А мне как раз именно такое и нравится: когда радикальные художественные практики именно применяются к практическим целям.

Впрочем, это стихотворение у Асеева одно такое.

Остальное — унылая и вялая риторика, старательно приукрашаемая лефовским «мастерством», от чего только еще более скучная.

Даже во времена, когда я был большим поклонником советской поэзии, от Сельвинского и Кирсанова до Смелякова и Корнилова, даже до Луконина и Слуцкого, и даже до Вознесенки с Евтушенским, даже тогда Асеева я никак не мог заставить себя читать — ну и тоска!

Михалков — и то местами позабористей!

3.

Если кто не знает, что такое спондей объясняю.

Если не углубляться в древнегреческие тонкости, то это что-то типа музыкальной синкопы — когда ударение делается там, где ему быть не должно.

Например, ямб:

Люблю купить потом продать

1 2 3 4 5 6 7 8

Это ямб в самом чистом виде: каждый четный слог — ударный.

А можно и так:

Люблю купить, потом дать вам

1 2 3 4 5 6 7 8

Это тоже ямб, но — со спондеем: на 7-й слог падает не положенное в чистом ямбе ударение.

Применение спондеев было нормой у греков, нормальным делом они были и в классической русской поэзии, но ими старались не злоупотреблять: считалось, что они утяжеляют стих, а русская классическая поэзия стремилась все время к легкости.

Другие примеры, когда ритм целиком весь из спондеев:

Дней бык пег.

Медленна лет арба.

Наш бог — бег.

Сердце — наш барабан.

Или, еще лучше:

Скуп свет; нет лун; плачь, ночь, по трудным

Дням; туп, вторь ветр по их стопам;

и т. д. — Брюсов.

Афанасьев, Яков

1981, сентябрь. Афанасьев Я. поступает на филфак Тюменского университета. С первого же курса выдвигается в число виднейших личностей этого заведения: сочиняет стихи, поет всякую бардятину (впоследствии и рок), является активистом всякой прочей самодеятельности, в особенности театральной.

На вид в это время он таков: такой, знаете, весь стройный как тростинка, а на голове как одуванчик. А еще уж настолько он преисполнен возвышенностью и любовью к прекрасному, что, например, М. Немиров всякое совместное выпивание алкогольных напитков в университетских аудиториях, что тогда активно практиковалось (подробности см. Бурова С.), завершал яростными требованиями, чтобы Я. Афанасьев более не показывался ему на глаза, а то он ему рожу всю разобьет, пидару знойному!

Последнее, впрочем, было неправдой: Афанасьев Я., был и есть вполне гетеросексуально ориентированным представителем сексуального большинства. Просто, по тюменской тогдашней невинности и темноте, томное закатывание глазок, не менее томное то и дело постанывание и все прочие ухватки, которые —; тогда это все Я.Афанасьеву представлялось вовсе безобидными, а только чрезвычайно изысканным.

Тюмень, как уже сказано, была совсем глухая глухомань, и живого пидора тюменские люди впервые-то и увидели году, наверно, в 1993-м по телевизору, в облике Бориса Моисеева.

2.

1984, осень: он собирает сочинения различных независимых тюменских сочинителей, перепечатывает их на машинке, снабжает предисловием, делает обложку и всё прочее, что должно быть у настоящего книжного продукта, размножает при помощи копировальной машины «Эра» и в начале весны 1985-го года выпускает в свет в количестве чуть ли не пятидесяти экземпляров. Называлось это литературным альманахом «Созвездие», и, насколько известно автору этих строк, се было первой в городе Тюмени попыткой такого рода за всю ее четырехсотлетнюю её историю.

«Независимых» — это нужно пояснить.

Независимых — это, в смысле, не состоящих на службе в Союзе писателей, а главное и не пытающихся каким-либо образом в него устроиться.

Интересно при этом следующее: все эти «независимые» писали вполне безобидные стишки о девочках и цветках; никто и в мыслях не был антисоветчиком, воспринимая режим как то, что неизбежно есть, подобное например, земному тяготению.

Но никому и в голову не приходило пытаться вступить в этот самый СП, или напечататься в каком-нибудь из советских журналов, или что-нибудь еще в этом духе.