Больше, чем что-либо на свете

Оробевшие девочки упёрлись было, но Рамут подхватила в охапку обеих и устремилась во двор, где соскочившая с седла Северга черпала ведром колодезную воду и поила своего жутковатого чёрного коня. Она стала более смуглой и поджарой, щёки высохли и ввалились, скулы остро проступали, а суровые складочки у рта обозначились ещё резче. Заметив Рамут с девочками, она поставила ведро наземь и выпрямилась; её губы оставались каменно сжатыми, но глаза пронзительно засверкали при виде внучек. Как и Рамут в своё время, малышки боялись встречаться с нею взглядом и застенчиво прятали лица.

– Здравствуй, матушка! – радостно поприветствовала молодая навья родительницу. – Это мои Драгона с Минушью... Выросли, не правда ли?

Северга подхватила девочек в объятия. Те отворачивались, не давая себя поцеловать, но ей кое-как удалось их чмокнуть: одну в ушко, другую в шейку.

– Дичатся, совсем как ты в детстве, – хмыкнула она, спуская внучек наземь.

– Ничего, привыкнут, – засмеялась Рамут.

Драгона и Минушь поспешили спрятаться за колодцем, чтобы с безопасного расстояния наблюдать за страшным «дядей». А тот, взяв лицо их матушки в свои ладони, поцеловал её в губы.

– Красавица моя, – шепнула Северга, окидывая Рамут неулыбчиво-серьёзным, внимательным и нежным взглядом. – Истосковалась по тебе... Приезжаю домой, а ты, оказывается, сюда укатила.

О Вуке она даже не спросила. Её объятия были крепкими и жадными, взгляд – ненасытным, и сердце Рамут в ответ на эту страсть вспыхивало жаром и колотилось. Ветер кружил по двору сухую летнюю пыль, колыхая тяжёлые складки бессменного чёрного плаща Северги, и Рамут предложила матушке пройти в дом. Припорошённый сединой почтенный Дуннгар с церемонным поклоном поприветствовал гостью:

– Добро пожаловать, госпожа Северга! Давненько ты не чтила нас своим вниманием...

Как в былые времена, он поднёс ей чарку настойки. Выпив и закусив сыром, Северга усмехнулась:

– Как всегда, разбавляете...

Девочки где-то затаились: видимо, стеснялись Северги. Рамут, желая поскорее приучить внучек к обществу бабушки, выглянула во двор и позвала их, но матушка сказала:

– Да пусть. Проголодаются – сами домой придут. Иди лучше сюда, моя ненаглядная, пропустим ещё по чарочке...

Они опрокинули не одну, а целых три чарки, сидя в креслах у камина в гостиной, который в тёплую летнюю погоду не топился. На кухне под руководством Дуннгара готовился обед: скоро должна была вернуться с поля Бенеда с мужьями-работягами.

– Ну, как ты тут поживаешь, родная? – спросила Северга.

– Хорошо, матушка, – улыбнулась Рамут. – День – по хозяйству с тётей Беней, день – книгу пишу. Народ здешний лечим, как и прежде.

– В общем, вижу, скучать некогда, – чуть изогнув жёсткие губы усмешкой, кивнула Северга. – Муженёк-то в столице остался?

Упоминание о Вуке царапнуло сердце Рамут волчьим когтем, и она ответила сдержанно:

– Да.

Северга вновь опрокинула в себя чарку настойки, крякнула и утёрла рот.

– Вот и пусть катится на все четыре стороны... Главное – детки, а больше ничего от этого куска драмаучьего дерьма и не нужно. – И, поигрывая остатками янтарного напитка на донышке, добавила с усталой досадой: – Вздумалось же тебе сделать себя военнообязанной!.. Надеюсь, хоть с двумя детьми тебя не призовут. Хотя кто его знает, что Дамрад взбредёт в голову...

Вскоре вернулись с поля работники во главе с Бенедой. Бакенбарды костоправки ещё гуще подёрнулись не тающим инеем седины, торчали клочковато и дико, придавая ей вид неистово-звериный и чрезвычайно грозный.

– О, какие у нас гости! – воскликнула она зычно, завидев Севергу. Хлопая навью-воина по плечам и оглядывая с головы до ног, Бенеда неодобрительно цокнула языком: – Исхудала, дорогуша моя... Одна кожа да кости. Ну ничего, откормим! Надолго к нам?

– Деньков на десять, – ответила Северга, смеясь и покачиваясь под мощными дружескими хлопками широких ладоней сельской знахарки. – На хлебах твоих щедрых, тётя Беня, кто угодно отъестся – это всем известно!

Пока Дуннгар с помощниками накрывал на стол к обеду, труженики умывались во дворе под навесом.

– Внучек-то своих уже видала? – спросила Бенеда, плеская себе в лицо пригоршню воды, шумно отфыркиваясь и роняя с густых бровей капельки.

Северга кивнула, прислонившись плечом к дверному косяку и глядя в пыльную даль сквозь стальной прищур.

– Растут девчонки не по дням, а по часам! Эх, летит времечко... – Костоправка растёрлась полотенцем, хорошенько взъерошила бакенбарды, снимая с них лишнюю влагу. – Кажется, ещё вчера Рамут была такая, как они, а теперь – глянь-ка! У самой дочурки... А сама – врач учёный, не чета мне, простой лекарке деревенской. Как она морды-то зашивать умеет! Загляденье. Из кровавого месива личико приличное может сделать. Золотые руки...

За обеденным столом собрались все, кроме Драгоны с Минушью: их Рамут насилу отыскала в дровяном сарае. Ругать она малышек не стала, припоминая себя на их месте: когда-то она сама мертвела под взглядом родительницы и пряталась от неё по углам. С дочурками история повторялась... Погладив их по чернявым головкам, она сказала:

– Родные, это же ваша бабушка! Не надо её бояться, она никогда не сделает вам зла. Пойдёмте-ка за стол, пташки мои, обед уже готов.

Трапеза была, как всегда, простой, но обильной и сытной. Северга, видя, что внучки налегают на овощи, обратилась к дочери:

– Это что же – ты и их травоядными сделала? Они же растут ещё.

Вместо Рамут ответила Бенеда:

– Нет, девки у нас всё кушают. И от рыбки, и от мясца их за уши не оттащишь! – И, посмеиваясь, она положила девочкам в тарелки тушёного с душистыми травами мяса.

После обеда Бенеда подозвала их к себе, что-то шепнула, и девочки послушно убежали, а взрослые между тем беседовали за столом, на котором остались только напитки. Костоправка, опрокидывая чарочку за чарочкой, спросила:

– Поговаривают, опять война будет... Что насчёт этого слышно, Северга? Правду люди бают или врут?

– Вообще-то, по должностным правилам мне не следует говорить об этом, – сказала Северга. – Но шила в мешке не утаишь, это правда. Да, тётя Беня, Дамрад готовит новый большой поход.

За столом повисла тишина. Мужья Бенеды молча пили, а Рамут вздрогнула от льдисто-пронзительного взгляда матушки. Веяло от него тоскливым холодом грядущей кровавой беды, разлукой и тревогой, но сердце Рамут оставалось неустрашимым. Она была готова идти за матушкой по выжженной земле, среди бойни и кровопролития, только бы уберечь её от погибели, защитить, исцелить её раны. Лишь ради этого во время учёбы Рамут выбрала направление «военное врачевание», и сейчас, при известии о близящейся войне, её дух не дрогнул ни на миг. Но теперь добавлялось одно немаловажное обстоятельство, а точнее, два. Парочка этих хорошеньких черноволосых обстоятельств вошла в дом с плодами медового дерева: Драгона несла на голове большую миску, полную золотистых и сочных костянок, а Минушь – посудину поменьше.