Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою
Шрифт:
Так называемые «силовые структуры» недовольны, что им не предоставлена вся политическая и экономическая власть в стране. «Бизнес-класс», капиталисты и буржуазия по-нашему, возмущены как раз тем, что «правоохранительные органы» вообще до сих пор существуют и мешают «конкретным пацанам» хоть в Думе, хоть в Правительстве всё решать «по понятиям», до сих пор, хоть иногда, пользуются каким-то там «уголовным кодексом». Их устраивает только раннее средневековье с собой в качестве баронов и баронскими дружинами в виде личных «ЧОПов», так эти банды у вас называются?
И куда вам бежать при таком раскладе, ваше высокопревосходительство? Я вам так скажу – нельзя пытаться сидеть сразу на четырёх стульях с подпиленными ножками и при этом жонглировать взведёнными гранатами. Определяться надо с приоритетами и потом уже идти до конца.
Президент был поражён даже не темой и тональностью разговора, а тем, насколько этот генерал владеет не только
– И какой же приоритет в моём положении избрали бы вы?
– А что тут избирать? Всё уже, путём длительных экспериментов, с привлечением исторических аналогий, изучено и приведено в соответствие с нашим, российским «модус вивенди» [77] . Самодержавная власть при полном комплекте общедемократических свобод в жёстко обрисованных и всенародно одобренных рамках. Мощный полицейский аппарат и армия, способные решать любые задачи в любом уголке Земного шара, если потребуется, без оглядки на «привходящие обстоятельства». Вся суровость законов для тех, кто не желает жить по правде и справедливости, и полная преференция благонамеренному обывателю. Вы, наверное, не знаете, что у нас для лиц, занимающихся любыми разрешёнными промыслами и не использующими наёмный труд, вообще никаких налогов не предусмотрено? Ни с прибыли, ни с оборота, ни подушного даже. Такого, кстати, нигде в мире не практикуется. А если ещё законопослушный гражданин знает, что власть всегдабудет на его стороне в конфликте с «сильными мира сего», чего же ради ему против такой власти бунтовать в голову придёт? А в вашем случае я вот что ещё скажу – если бы за три дня до отречения Николая Второго комендант Петрограда прекратил начинающуюся смуту любыми средствами,так не было бы ни в моей, ни в вашей истории всем известных и крайне трагических моментов. Всё та же непосильная для интеллигентадилемма – сейчас своими руками несколько сот человек устранитьили потом десятилетиями по миллионам невинно погибших и об упущенном историческом шансе слёзы лить…
77
Modus vivendi– образ жизни, способ существования (лат.). В дипломатии – фактическое состояние отношений, признаваемое заинтересованными сторонами, или – временное соглашение по какому-то международному вопросу, заключённое сторонами в расчёте на его окончательное урегулирование в неопределённом будущем.
Игорь Викторович откинулся на спинку стула, выпил пятую рюмку и принялся задумчиво жевать солёный груздь.
Он явно давал возможность Президенту обдумать озвученный ультиматум (чего уж тут деликатничать) и принять решение здраво, не теряя при этом лица.
Вот в чём сейчас главное – не потерять лицо. Георгий Адрианович всё уже решил. Вариантов ведь действительно не было – сдать страну подонкам общества, ничуть не лучшим, чем большевики в семнадцатом, а самому «из уютного далёка» наблюдать, что там происходит – это кем же надо быть? У врангелевцев хоть одно оправдание было – они покинули Родину, исчерпав все силы и средства для сопротивления, а у него? А самое-то главное, судя по решительности этого Чекменёва, и Фёста, Секонда, каждой из девушек-«печенегов», наконец, они не отступятся. Сами с мятежом покончат и уже собственную власть установят, без оглядок на него или «общественное мнение», которого в России как не было, так и нет. Чем этот самый Фёст-Ляхов не кандидат в президенты? Мало ли, что всего капитан, или даже полковник. Наполеон тоже ни в МГИМО, ни в Госакадемии управления не обучался, без революции так бы и остался в капитанах до пенсии.
Так что жить и работать вместе, хочешь не хочешь, придётся, и не один, будем надеяться, год. А пока придётся соглашаться на предложенные условия. Но так, чтобы стыдно потом не было.
Глава девятая
Если утром, вернее, ближе к обеду, Фёст с Людмилой встали, так и не прикоснувшись друг к другу (что не помешало им чувствовать гораздо большую близость, чем накануне), то Мятлеву на этот раз повезло.
После того как они с Гертой оказались связаны общей, так сказать, судьбой и вместе побывали на краю смерти, не уронив в глазах друг друга собственного достоинства, Леонид Ефимович осмелел. Вернее, решил, что прежние условности можно забыть. Они теперь настолько нечужие люди, что стесняться уже незачем, можно называть вещи своими именами. Тем более
из самых первых своих контактов с женским полом он вынес чёткое убеждение, что девушки в большинстве своём хотят того же самого, просто у них сильнее развиты кое-какие предрассудки, ну и осторожности больше в силу известных причин. И, значит, чтобы добиться желанной цели, не нужно обращать внимания на ритуальные заклинания: «Не надо», «не смей», «не хочу», «что ты себе…»…Как-то по молодости он поверил, что подобное говорится взаправду, и был крайне удивлён, разочарован и расстроен, когда через некоторое время девушка, которую он «не тронул», досталась приятелю, с которым Лёня соперничал за её внимание. Вот тогда знакомая постарше и поопытнее объяснила, что в большинстве случаев «синдром недотроги» – разновидность церемониала, ибо, как учил Конфуций: «Искренность без церемониала – просто хамство». Девушки сами во время такой игры боятся перестараться и потерять поклонника.
Мятлеву очень ярко вспоминался момент, когда Герта позволила ему почти всё и оттолкнула в самый последний момент. Правда, оттолкнула очень убедительно. Ну, так то были совсем другие обстоятельства.
После вечерней прогулки, когда в квартире стихли голоса и прекратилось хождение, он очутился возле комнаты Герты и бесшумно приоткрыл дверь, проскользнул внутрь и материализовался возле валькирии, как раз начавшей раздеваться перед раскрытыми, зеркальными изнутри дверцами платяного шкафа. Оттого и не сразу заметила (или – сделала вид) появление поклонника. Обернувшись, изобразила полное недоумение и даже смущение, попыталась прикрыться платьем, только что стянутым через голову.
– О! Ты откуда взялся? Тебя в школе не учили, что нехорошо за девочками подглядывать? Давай, иди отсюда. Правда-правда, я спать хочу. Набегалась за весь день с вами…
Мятлев же уходить категорически не пожелал. Невзирая на слабое сопротивление, отнял у Герты и отбросил в сторону платье, сжал девушку в объятиях и принялся её целовать, бормоча бессвязные слова любви. Убеждал, что пережитое сегодня заставило его пересмотреть всю предыдущую жизнь. Побывав на грани смерти, он стал другим человеком и теперь полностью принадлежит Герте, а она, соответственно, ему. Прямо сейчас и навсегда. Разумеется, высказывались эти истины не сразу, а частями, без логического и стилистического порядка…
Какое-то время Герта стояла, опиралась спиной о зеркало, запрокинув голову, прикрыв глаза ресницами, со смутной полуулыбкой на губах. Буря мятлевской страсти словно не имела к ней никакого отношения. Она никак на неё не отвечала, но и не препятствовала ласкам, моментами переходящими всякие приличия. Потом они каким-то образом очутились уже сидящими на кровати валькирии, и Мятлев снова рискнул, как три дня назад, достичь окончательной цели, тем более она была близко, как никогда. Девушка всё ещё не позволяла опрокинуть себя на пёстрый плед и сдёрнуть последний предмет туалета, но делала это как-то не всерьёз. Леонид знал, что при желании она могла бы отшвырнуть его до самой входной двери, размазать по стенке, вообще нанести любые несовместимые с жизнью повреждения.
Понимание этого факта особенно заводило Мятлева. Не то чтобы он принадлежал к подвиду мазохистов, скорее наоборот, но гладить плечи, спину, ноги Герты, только что, на его глазах убивавшей людей, было невероятно приятно. Возбуждало совершенно особым образом, а при мысли, чем это, наконец, может закончиться, он терял остатки здравомыслия. И даже приличий.
Герта вела свою партию безупречно. Сейчас, пожалуй, самый подходящий момент, чтобы уступить притязаниям до потери самоуважения влюблённого в неё сорокалетнего мужчины. Он не был ей неприятен, и этого достаточно, не всем же так везёт, как Насте и Людке – (с первого раза найти своего единственного, полюбить их именно как полностью подходящих тебе мужчин). Кроме того, ей было просто интересно – так ли увлекателен предстоящий процесс, как утверждали теоретические труды и рассказы наиболее искушённых сослуживец вроде Полинки Глазуновой, которая могла рассуждать на эту тему часами, причём без всякой скабрезности, просто как об одном из приятнейших времяпрепровождений. И ещё Герту крайне занимал вопрос – что и как получится дальше. После того, как… И в личном, и в чисто служебном плане.
Похоже, пылкость и немалый опыт Леонида начали и на неё оказывать нужное действие. Девушке не потребовалось играть, она просто отпустила тормоза, позволила телу вести себя, как ему хочется. Дыхание у неё зачастило и стало неровным, по телу разлилось странное, неиспытанное ранее ощущение, ей хотелось, чтобы он продолжал делать то, что делает, и сама начала ловить губами его губы, больше не протестуя против того, что его ладони скользнули, наконец, под широкую кружевную резинку и потянули тугие панталончики к коленям и ниже. Тут помешали перламутровые открытые туфли на высоченных шпильках, пристёгнутые к щиколоткам ремешками. Герте пришлось движением ног помочь Мятлеву. Тут же она откинулась на подушки, прикрыв глаза и целомудренно сжав колени.