Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал…

– Извини, Вадим, – осторожно начал Волович, потирая всё ещё зудящую щёку. Теперь пощёчина от Яланской (кстати, репортёр за последние три часа пребывания в Столешниковом, где она ему наливала «по потребности» и шутила, что называется, напропалую, «влюбился» в неё настолько, что теперь даже несравненные глаза и формы Людмилы подзабылись) казалась ему завуалированным поцелуем. Вот так, кстати, некоторые люди становятся мазохистами. Воловичу такое превращение, несомненно, пошло бы на пользу. Зато Ляхова (то ли американца-экстрасенса, то ли отечественного «альфовца» или «каскадовца») он опасался всё больше и больше. Этому рафинированно-интеллигентному парню пристрелить ближнего – как нечего делать. Видели, знаем.

– Извинить не могу, – твёрдо сказал Фёст, припомнив Булгакова, – поскольку не знаю, за что. Излагай.

– Ну как тебе сказать… Ты представь – такой мой текст просто не поймут. Скажут, что это под давлением или вообще не мной написано. Мы ведь давно внушили мировому сообществу…

– Ты знаешь, милый,мне ведь абсолютно по… все ваши обычаи, правила и эмоции. И твои лично. Дала тебе барышня по морде, и правильно сделала…

– Откуда, откуда ты знаешь? – оторопело спросил Волович. Свидетелей, кроме водителя, не было, а что почти неуловимого взгляда и жеста Яланской Ляхову оказалось достаточно, он не сообразил.

– Ты, блин, всё время забываешь мою официальную должность и звание. Я, может, не только видел «третьим глазом», что ты в машине с моей сотрудницей сделать пытался, но сам это дело инициировал. В смысле – по морде. Остальное – твоя личная инициатива. Продолжаем по сути: ты пишешь репортаж о сегодняшней ночи, как Джон Рид, Михаил Кольцов и Хемингуэй в одном лице, я его публикую, где найду нужным, то есть – везде. А ты попутно, для усиления эффекта, выступишь с кратким экспозепо телевизору. С радостной рожей и бьющим через край энтузиазмом. Заодно и уцелевшим к моменту передачи дружкам и «спонсорам» передашь привет и добрый совет. В смысле – увидел ты реальное воплощение возвышенных идей «борцов с кровавым режимом» и преисполнился… Как там у Радищева: «Душа моя их гнусным поведением уязвлена стала». Одновременно чисто практический вывод – из старого корыта, братва, кормить больше не будут, пора перестраиваться или подыхать. Насчёт подыхать – поубедительней, ибо этот термин употребляется в самом буквальном смысле. А тебе я заплачу по высшей ставке Госдепа. Плюс все гонорары, что сумеешь выбить, – твои. Договорились?

Хотел ещё припугнуть отважного борца, но вовремя сообразил, что не только ведь кнутом следует действовать, и сказал с усмешкой, очень точно имитирующей ту, с которой Волович любил позировать на фотографиях и телеэкранах:

– Кроме того, получишь эксклюзивное право брать интервью у моих красавиц, – Вадим обвёл рукой девичье отделение, оживлённо болтающее, пока командир отвлёкся. – И даже перед Галиной за тебя слово замолвлю, чтобы не обижалась на дурака. А дальше как сумеешь. Да-алеко ведь пойти можешь, особенно если Президент оценит твой героизм. Вместе ведь с ним вы стояли под вражеским огнём.Министром печати и массовых коммуникаций пойдёшь, если позовут? Волович давно, ещё минуты три назад для себя всё решил. Не Джордано ведь Бруно он, не Галилей, не Муций Сцевола даже.

– А Яланская тебя не сильно ударила? – вдруг спросил Фёст.

– Да ну, пустяки, так, махнула ладонью перед носом…

– Тогда ты, брат, почти что на коне. Если б ей твоё поведение на самом деле не понравилось, плевался бы ты сейчас кровью и осколками зубов. Она девушка суровая…

Дежурная по станции, показывая на сигнал семафора и одновременно на висящие над перроном часы, сказала майору:

– Всё, электричка на наш блок-участок вошла. Через минуту прибывает.

Фёст услышал и выругался сквозь зубы. Пролетаем, похоже. Запаздывает войско. Да и ладно, тех, что есть, хватит, чтобы начать склады потрошить. А эти как-нибудь доберутся, или – тоже вариант – если транспортом разжиться, можно на обратном пути подхватить…

В конце выводящего к платформе закругления дороги вспыхнул прожектор подходящего электровоза, и одновременно пространство перед станцией начало заполняться выбегающими из леса «печенегами» и штурмгвардейцами.

Успели всё-таки. И показали рекордное для ночного марш-броска время.

Немногочисленных пассажиров вежливо попросили пройти в последний вагон и извинить за беспокойство, машинисту с помощником тоже более-менее близко к истине объяснили суть происходящего. Набитый под пробку, под завязку или как бочка сельдями поезд тронулся почти по расписанию. За небольшой сбой графика машиниста, пожалуй, не станут наказывать завтра и в последующие, едва ли обещающие быть спокойными дни.

В условленном месте Мятлева уже ждал его товарищ. Не подвёл, чего Леонид Ефимович опасался до последнего момента.

Прямо в караульном помещении артиллерийский генерал написал распоряжение о вскрытии склада и даже приложил личную печать.

– У нас всё отработано, главное – никакой завязки на бюрократов, – хвастался Александр Кириллович, как он представился Фёсту, не назвав фамилии. – Помните, в девяносто третьем Гайдар ночью обратился к Шойгу за автоматами? – спросил он окружающих, ничуть не заботясь о том, что кроме него самого и Мятлева большинство просто в силу возраста едва ли могли помнить тот незначительный по прошествии двадцати лет эпизод. – Мы тоже рассчитываем на любые непредвиденные случайности. Примерно десять человек могут самостоятельно принимать решение о выдаче мобзапасов. С последующим докладом, разумеется…

– Если ещё останется, кому докладывать, – мрачно добавил Мятлев.

– И это возможно. Фильмы про сорок первый смотрели? Ну, вот… Я распорядился, чтобы весь проживающий поблизости и отдыхающий в казармах личный состав подняли по тревоге. На случай чего, будут у меня свидетели. И ты, Леня, чуть не забыл, мне какую угодно бумагу напиши. Сам придумай.

– «По распоряжению Президента Российской Федерации, Верховного главнокомандующего…» – тебя устроит?

– Меня всё устроит. Пошли…

Своих специалистов по автобронетехнике в распоряжении ответственного дежурного оказалось всего три, вот-вот прибегут ещё с десяток прапорщиков и полсотни срочников, но это не особенно существенно. Практически все офицеры Хворостова кое-что и в «Уралах», и БТР с БРДМами понимали, да и понимать в них особенно нечего. Вот для штурмгвардейцев, большинства «печенегов» и даже Тарханова с Уваровым – все эти, по евроамериканским понятиям, «примитивные» машины – если не китайская азбука Морзе, то китайская грамота – точно. Часа два-три теоретических занятий и не меньше практических потратить пришлось бы, чтобы даже умелых водителей на незнакомую технику пересадить и в самостоятельный рейс выпустить. В Отечественную войну у русских солдат, умевших американские же по происхождению полуторки и «эмки» водить, при встрече с «виллисами», «доджами» и «студебеккерами», всего десятью годами «технического прогресса» от наших разделёнными, уже возникали проблемы, а здесь всё-таки почти девяносто лет «апартеида», то есть «раздельного развития».

Два десятка «учебно-транспортных» машин стояли заправленными, даже аккумуляторы были на месте и в порядке. Ключи – на доске в ружкомнате. Редкая по нынешним временам организованность в поддержании боеготовности. Да и «боевые» нужно было только залить горючим и завести от внешних генераторов. Дальше сами начнут заряжаться.

– Пойдёмте, я вам кое-что интересное покажу, – предложил друг Мятлева стоящим вокруг него офицерам, то есть Фёсту, Секонду, неотвязно их сопровождавшей пятёрке валькирий и ещё нескольким ротным и взводным штурмгвардейцам, временно свободным.

– «НЗ» первой очереди у нас там, – махнул рукой генерал в сторону расположенного чуть в стороне от центральной линейки пакгауза из бутового камня. – Как раз на приписной полк полного штата.

Над шестью двустворчатыми воротами пакгауза и погрузочной аппарелью вспыхнули яркие фонари, донёсся стук и лязг торопливо отпираемых замков и отодвигаемых засовов.

Артвооруженец, от которого ощутимо попахивало, подозвал спешащего от проходной высокого усатого прапорщика, которому бы Гришку Мелехова в кино играть, так он был похож на артиста Петра Глебова. Пока тот подходил и уставно рапортовал, генерал успел ещё приложиться к фляжке (нервы-то не у всех железные, и всё, что он сейчас делал, легко тянуло на расстрел по законам военного времени, если победит противоположная сторона). Потянул её, не глядя, вбок, мол, угощайтесь, кто желает. Солидный титановый сосуд, не меньше, чем на пол-литра, перехватил Мятлев. У него тоже непонятным образом усилился мандраж.