Большие девочки не плачут

И посмотрела на тарелку, словно увидела ее в первый раз. Потом посмотрела на тарелки Рика и Энди, как это делают всегда, когда заказывают одно и то же. Ее коронным номером были слова «Bon appetit», произнесенные веселым голосом, и поднятие бокала с вином. Это было приглашение другим приступить к еде. Столь изысканный жест мог бы исходить от самой мисс Хорошие Манеры.

Рик и Энди проигнорировали этот жест. Нос Марины между тем начинал блестеть, и с каждой секундой она все более оживлялась. Ее сотрапезники стиснули пальцы, положив локти на стол. Тут она поняла, что они обо всем догадались. И возненавидела их за это.

Что ж, если это своего рода приглашение, испытание, которое она должна вынести, тогда она пойдет на это. И в конце концов она решилась. Разгладила листья, ожидая сигнала от одного из них, что она поступает правильно. Сигнала не последовало. Наконец она отделила листик от стебля и притворилась, будто у нее приступ кашля. И только тогда Рик сжалился над ней и стал есть свой артишок.

Когда у Марины начались отношения с Энди, она спросила у него, помнит ли он тот случай и то унижение, через которое они заставили ее пройти. Он захихикал.

— Забыл. Вот смеху-то было! Ты была такая зеленая. Но согласись, смешно получилось!

Когда это произошло, ей не было смешно, она не смеялась и когда Энди снова разыграл эту сцену, и в этот вечер в Афинах тоже не смеялась. Она все плакала, плакала, плакала. С ней случилась истерика, и тогда Пол решил, что лучше увести ее от того места, где ей так грустно.

Она пыталась объяснить Полу, почему так расстроена, но ее рассказ развалился на бессвязные всхлипывания. Он отвел ее в свой номер в основном потому, что она не помнила, в каком номере живет. Там она ухитрилась опуститься в кресло, крошечные остатки приличий удержали ее от того, чтобы броситься на кровать. Пол присел рядом с ней на корточки, поглаживая ее руку, волосы, лоб. Он не раз утешал своих сестер таким образом и точно знал, что нужно говорить и сколько.

— Прости меня, — снова повторила Марина.

— Тсс, молчи. Все в порядке. Все хорошо.

Пол обнял ее и почувствовал, как Маринино напряжение спадает под его руками.

— Почему ты такой добрый? — спросила она.

Пол рассмеялся.

— Я совсем не добрый. За исключением тех случаев, когда у меня на руках плачущая женщина. Все остальное время я такой же, как все другие мужчины, — подлый и угрюмый мачо.

— Нет, неправда. Ты всегда добрый. И ничего ты с этим не поделаешь.

Пол сделал вид, что его это задело.

— А вот это меня беспокоит. Мне не раз приходилось читать женские журналы в приемной зубного врача, и я знаю, что «добрый» — это почти оскорбление. В наши дни женщины предпочитают иметь дело с теми, кто держит их в страхе.

Марина попыталась было подняться, но у нее закружилась голова, и она снова рухнула.

— Только не я. Я и сама могу причинить себе боль. Не раз в жизни приходилось делать это. Так что мне не нужен мужчина, который добавил бы мне страданий. Нет, я из тех, кто предпочитает хороших парней.

— А вот мне так не кажется. Ты забыла, что я довольно хорошо знаю Энди. Я не хочу сказать, что он лишен обаяния, но не стал бы причислять его к разряду «хороших парней».

— В нем есть кое-что еще, что не видно с первого взгляда. Да как во всех нас, пожалуй. Впрочем, это больше не имеет значения. Мы расстались.

Пол умело скрыл свою реакцию. Даже если бы он перекувырнулся колесом, она бы ничего не заметила. Ее занимало только одно — желчь поднималась в ее теле точно извергающийся вулкан. Она пыталась глубоко дышать, дабы перекрыть горячий поток. Но у нее ничего не вышло. Все выплеснулось наружу. На Пола. На его рубашку, брюки, ботинки. Если бы она села за компьютер и составила программу, как покрыть рвотой возможно большую площадь одежды Пола, то лучше бы не придумала.

На какое-то время она почувствовала облегчение, что явилось следствием очищения, но затем ее охватил мучительный ужас. Ее вытошнило на добрейшего человека на свете. Это все равно, что тебя бы стошнило на Гари Линекера [40] . И хотя она даже в фантазиях не уносилась так далеко, что когда-нибудь… да нет, все эти мечты можно выбросить в окошко вместе с прочими глупостями. Она знала, что есть на свете порядочные, мудрые мужчины. Она видела, как Тереза упустила такого. Она знала — Пол один из лучших. Но весь ее здравый смысл подсказывал ей, что залить его рвотой в пьяном забвении — отнюдь не значит расположить к себе, если, конечно, он рассматривает ее как потенциальную…

40

Знаменитый английский футболист.

— Как ты себя чувствуешь?

Ему показалось, что она не дышит. Но она дышала. Она оплакивала кончину возможного будущего, которую только что сформулировала в своем сердце. И она так устала. Марина поднялась на ноги и направилась к кровати, стараясь ступать как можно увереннее. Приблизившись к матрасу на расстояние вытянутого тела, она неожиданно споткнулась и рухнула, точно багор, который не добросили до судна.

— Со мной все просто отлично. Правда. Просто я немножко устала. Мне бы чуть-чуть…

Убедившись, что она жива, Пол остался в кресле. Он сидел и смотрел на нее. Ему было тепло и радостно. Он был доволен, что может вот так смотреть на нее. Ему хотелось ухаживать за ней, хотелось обнять ее, если она задрожит, вымыть ей лицо, если оно раскраснеется, утешить ее, если она разрыдается. Ему нравилось смотреть, как она спит. Уголки ее рта подергивались. Сон делал ее то счастливой, то печальной, отражаясь на лице кинокадрами с законченной внутренней логикой, но безумным сюжетом.

Пока она глубоко спала, он переоделся. Отсутствие брезгливости — одно из преимуществ воспитания в большой семье. В доме Пола трудно было уединиться. Пятеро детей и двое родителей в трехкомнатной квартире. Пол был средним ребенком. Он с ранних лет понял, как это хорошо — принадлежать отчасти к трем старшим и отчасти трем младшим.

Всех детей поощряли к тому, чтобы они в чем-нибудь себя проявили. Один был академического склада, другой — спортивного, третий — художественного, и еще один умел делать все. Пол умел ладить с людьми, да и все остальное у него получалось хорошо, так что в жизни он мог бы заняться чем угодно.

Семья процветала и защищала себя, окружив взаимной любовью. Все члены семьи страстно любили мюзиклы. Все лишние деньги (а их было мало) тратились на места на балконе в театрах Уэст-Энда. Они выпрашивали на время пластинки, которые переписывали на скрипучие кассеты. Каждый из братьев и сестер учился играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, так что они вместе могли экспромтом сыграть что-нибудь. Неважно, насколько кто-то удалился от семьи, будь то в общественном или географическом смысле, никто не забывал о крепости семейных уз.

Принадлежность к этой странной семье отдаляла детей от сверстников. К счастью, они ходили в церковь, так что в конце концов сумели найти друзей, которых не путало то, что они так крепко держатся друг за друга. И самое главное, в силу необычного воспитания они ощущали свою неординарность. Любовь и взаимовыручка, составлявшие основу их жизни, сделали их разборчивыми в выборе друзей и партнеров. Нет нужды отчаянно жаждать любви, когда ты с детства окружен ею.

И в любви Пола к Марине не было отчаяния. Да, он был совершенно уверен, что его чувства перерастают в настоящую любовь. Эта любовь выросла из расположения и симпатии, расцвела из крохотного семечка и превратилась во вьющееся дерево надежности, которое совершенно точно будет беспрепятственно расти вечно. Анализируя свои чувства, он оставался объективным. Он помнил, как стыдился того, что испытывает чувство симпатии к Марине, когда она страдала лишним весом. Но он простил себя, найдя гордость и утешение в том, что этот стыд так и остался невысказанным, после чего растворился.