Большие Песцовые радости

Я застегнул на щенке ошейник, но иллюзию убирать не стал на случай, если кому еще придет в голову снять ошейник.

— Чтобы потом Живетьевы пришли ко мне с претензией?

— С какой претензией? Известно же, что если щенок запечатлел кого, то все. Будет развиваться нормально только рядом с хозяином.

— В воровстве обвинят, — заметила Уфимцева. — Пока разберутся, крови попьют много.

— Какой крови? — насмешливо спросил Юричев. — Живетьевы после всего, что они устроили, должны сидеть тихо и не бухтеть, даже если у них действительно украли щенка.

— Я ни у кого щенка не крал, — возмутился я.

«Ты еще добавь, что не воруешь по мелочам, — ехидно заметил Песец. — Не размениваешься ни на что проще сейфа».

— Это я так чисто теоретически рассуждаю, — возразил Юричев. — Мы тебя ни в чем не обвиняем.

— Ребят, вам не кажется, что разговор зашел немного не туда? — попыталась выправить положение Мацийовская. — Ну пошутил Илья над Машей. Шутка удалась, но развивать дальше эту тему в таком ключе странно. Уверена, что Илье политика и без того уже надоела, чтобы еще и в группе ею мозги засирать.

Глюк виновато ткнулся мне в руку: почувствовал, что создал проблему, но так и не понял чем. Я его успокаивающе почесал за ухом, потому что если кто и виноват — то я. Фурсову, похоже, моя отмазка не убедила, она подозрительно посматривала на Глюка все время, а пару раз даже сфотографировала, думая, что делает это незаметно. По поводу фотографий я не переживал: там будет именно такой щенок, каким его видят все остальные.

Но как выяснилось, фотографировала она не только щенка, потому что внезапно мне позвонил Греков.

— Илья, что у вас там за вечеринка у бассейна?

— Вы имеете в виду, почему без вас?

— Я имею в виду, почему твоя одногруппница вываливает снимки в сеть. Нет, о тебе под ними отзываются очень недурственно, но не думаю, что ты этому обрадуешься.

— Кто выкладывает? — со вздохом спросил я, уже подозревая правильный ответ.

— А как ты думаешь? Фурсова, конечно. Ей не иначе как задание дали скомпрометировать тебя по максимуму, а ты и рад стараться дать ей эту возможность. Разгоняй всю эту шоблу. Говори — приказ князя Шелагина.

Стоило мне закончить разговор с Грековым, как телефон разразился очередной трелью. В этот раз звонила Грабина.

— Илюша, а ты в курсе, что Машенька выкладывает фотографии с вашей вечеринки для друзей? Ты, конечно, выглядишь классно даже в свете ночной иллюминации, но ты думай в следующий раз, кого приглашать. Я бы такой глупости с фотографиями не сделала. И предпочла бы видеть тебя вживую, а не на фотках. А Машеньку ты сильно не обижай, она хорошая, но немного тупенькая, не всегда понимает, что делает.

Я отключился и недобро посмотрел на Фурсову.

— Что такое? — удивилась она.

— Маш, ты зачем фотографии выкладываешь?

— Как зачем? Мы так классно отдыхаем. Хотела похвастаться.

— Похвасталась, — согласился я. — Так похвасталась, что мне уже передали недовольство деда и требование всех разогнать.

— Довыкладывалась, — зло сказала Ефимцева. — Машка, у тебя с головой все нормально?

— Да что такого? — возмутилась та. — Сделала пару фотографий, ничего компрометирующего там нет.

Вишенкой на торте прозвучал звонок от Беспаловой.

— Илья, что у тебя за вульгарное сборище? — наехала она с ходу. — Ты в Верейск уехал, чтобы быть подальше от присмотра деда и сразу пустился во все тяжкие?

— Калерия Кирилловна, вам не кажется, что это не ваше дело?

— Как это не мое? — возмутилась она. — Ты жених моей дочери, а якшаешься с какими-то подозрительными девками. Да они выглядят на все готовыми, особенно эта блондинка, что фотки у себя выкладывает.

— Все люди на фотографиях — мои одногруппники. Если вам что-то не нравится, вы всегда можете разорвать помолвку, — отрезал я и бросил трубку.

— Фурсову больше никуда не зовем, — решила Уфимцева. — Пусть с Бизуновым тусуется. У них как раз один мозг на двоих. Так все испортить, это постараться надо.

Расходились неохотно, хотя желание веселиться пропало у всех. Когда я закрыл калитку и вернулся в дом, глянул фотографии. Ничего криминального на них не было, просто веселые лица на фоне бассейна. И много-много Глюка, который на этих фотографиях от меня не отходил и вел себя в точности, как живетьевские собаки, хотя и выглядел по-другому.

Глава 23

Утром вместо занятий я вылетал в Дальград по требованию князя Шелагина. Беседовали мы с ним еще вечером, говорил он не особо жестко и, кажется, воспользовался предлогом, чтобы у меня была возможность не переместиться через Изнанку, а прилететь и не скрываться. Мне предлагалось воспользоваться княжеским бортом, ожидавшим меня в аэропорту. Точнее, нас с Глюком, потому что щенка нельзя было оставлять одного надолго в доме.

Перед отъездом я успел созвониться с Елизаветой Николаевной и предупредил, что отсутствую не просто так, а по государственным делам. Она насмешливо хмыкнула, но комментировать мою необходимость в делах государственной важности не стала, просто сказала, что отметит. Еще я созвонился с директором фабрики по производству шелка и сообщил, что отправляю ему новую партию и что мне нужен плотный шелк для подкладки. Емкости с коконами же я отправил с шелагинскими людьми, присланными отцом.

— Ты у нас становишься заядлым путешественником, — сказал я Глюку, когда он запрыгнул в кресло напротив меня и уставился в окно, чтобы ничего не пропустить.

Ошейник я так ему не заменил, негде было купить ночью с нормальной застежкой, но по этому поводу не переживал. Фурсова сомнения высказала, уверен, они и родственникам их донесет, так что от признания Глюка собакой живетьевской охранной породы уже почти ничего не отделяло. Нужно придумать, как его правильно легализовать. Уверен Арсений Ромуальдович не станет отрицать что щенок был подарен его семьей мне. Это же звучит куда лучше чем был конфискован за преступления.

В этот раз в княжеском салоне находились только мы со Глюком. Он понял, что охранять меня не от кого, и, свернувшись на кресле, уснул. Я же время полета провел с пользой: занимался обдумыванием изменения собачьего артефакта под человеческие нужды. Главным было присобачить проекцию лица, которую использовал бы артефакт, чтобы человек мог настроить изменения под себя. То есть фактически нужно было взять слепок физиономии и ограничить каким-то образом его изменения. Наложить иллюзию уже измененного лица было самой простой задачей.