Большие расстояния

Он с тоской смотрел на гребнистые хребты, залитые неярким полярным солнцем; обрывы плоских вершин широкими ступенями спускались к глубоким долинам. Норвегия… Чужая холодная земля. И названия какие-то непривычные для слуха: Варангер-фьорд, Смольрурен, Киркенес…

Матрос Лойко совсем недавно попал в разведывательный отряд. До этого он служил на подводной лодке. По сути, это был его первый сухопутный поход в глубокий тыл противника. Перед отрядом поставили задачу: срочно направиться в район Гуль-фьорда, подготовить плацдарм для высадки морской пехоты. Одной из групп командовал заместитель командира отряда старший лейтенант Кошелев.

На пути группы лежали горы, болота, реки. То и дело приходилось карабкаться на ребристые склоны сопок. Кошелев торопился, но перед схваткой с противником решил дать разведчикам непродолжительный отдых.

Старший лейтенант для матроса Лойко был сущей загадкой. Этот высокий сухощавый человек, казалось, не знал, что такое усталость. Он все время находился на ногах, к пище почти не притрагивался, за время похода ни разу не повысил голоса, но все его приказания выполнялись немедленно и четко. У Кошелева был большой белый лоб, жесткие черные волосы и темные строгие глаза. Выражение этих глаз беспрестанно менялось: то в их глубине вспыхивал огонек, то они становились задумчивыми, как-то потухали, то в их уголках собирались суровые морщины. О чем думает сейчас старший лейтенант? Быть может, о том, как лучше подойти к Гуль-фьорду, перехитрить врага? И что это за конверты у него в руках? Лойко вспомнил: еще в базе, в тот самый момент, когда разведчики выстраивались на причале перед посадкой на катера, к офицеру подошел почтальон и вручил ему два конверта. Но, видно, Кошелев так и не успел до сих пор прочитать письма: все было недосуг.

Матрос не утерпел и как бы между прочим спросил:

— Из дому письмишки, товарищ старший лейтенант? Я вот уже полтора года ничего не получаю от стариков. Може, и в живых-то нет, а може, фашист в Германию угнал…

Офицер поднял голову, удивленно взглянул на Лойко, затем улыбнулся и сказал:

— Получите. Обязательно получите. Вот эти письма я тоже очень долго ждал. А одно из них даже не надеялся получить. Далеко потому что. Сперва на оленях везли, а потом, потом… Из Якутии оно, из геологического отряда. Второе — от отца, Ильи Петровича. Маячник он, на Каспии… Дом у нас возле маяка, прямо на краю обрыва…

— А у вас кто там, в Якутии?

— Невеста, — просто ответил Кошелев. — Наташей зовут. Пишет, что жива-здорова. — И уже строже добавил: — Ведите наблюдение, не отвлекайтесь.

Любопытство Лойко было удовлетворено. Он стал пристальнее всматриваться в беспокойные нагромождения скал и в то же время продолжал размышлять о своем командире. Еще до прихода в отряд Лойко много наслышался о Кошелеве, о его невероятных по смелости рейдах по тылам противника. А оказалось, что Кошелев такой же, как все: простой, веселый, хорошо играет на баяне, танцует. А уж если начнет о чем рассказывать, то заслушаешься…

Теперь для Лойко совсем неожиданно открылась новая сторона жизни старшего лейтенанта. У него есть невеста. В этом факте не было ничего удивительного, и все же на матроса словно повеяло теплом. Он вспомнил белую хатку на Полтавщине, желтые подсолнухи за плетнем, черноглазую дивчину Люду. Что там делается в родном краю? Живы ли старики? Только бы вернуться целым и невредимым в родное село… И вообще хорошо, что есть на белом свете такие люди, как старший лейтенант Кошелев. С ним уютно даже среди чужих холодных гор…

А старший лейтенант наморщил лоб, провел ладонью по глазам, вздохнул и во второй раз перечитал письмо из Якутии:

«Дорогой мой! Специально отправляю Уйбана в Оймякон с этим письмом, а также за подмогой. Продукты давно кончились, мы терпим нечеловеческие лишения. Пять сотрудников из восьми тяжело больны. Я еще держусь на ногах, но чувствую: и меня хватит ненадолго. Я — глупая, самонадеянная девчонка… Я часто-часто вспоминаю Ленинград и наши с тобой встречи, мой любимый. Как хорошо мечталось тогда, и все казалось легко осуществимым. Сейчас, как никогда, экспедиция наша близка к цели. Мне остается лишь закончить словами Черского: «Я сделал распоряжение, чтобы экспедиция не прерывалась даже в том случае, когда настанут мои последние минуты, и чтобы меня тащили вперед даже в тот момент, когда я буду отходить…»

Кошелев даже глухо застонал от внутренней боли. Три месяца шло письмо. Что с экспедицией и подоспела ли подмога? Жива ли Наташа? Как бы дорого он дал, чтобы получить ответы на все эти вопросы!

— Если бы я был там!.. — проговорил он в отчаянии.

Скажи кто-нибудь матросу Лойко, что сидящий перед ним человек не просто прославленный разведчик, а кандидат геологических наук, Лойко решил бы, что над ним подшучивают. Ибо он не смог бы представить Кошелева вне отряда, вне всей окружающей обстановки. Старший лейтенант был душой отряда, его неотделимой частью.

И все-таки Андрей Кошелев был и оставался геологом даже здесь, на войне. И очень часто мысли Кошелева уносились далеко от норвежской земли, в заснеженную Якутию, где находилась экспедиция его невесты Наташи Дороховой.

Там, среди ледников и стужи, Наташа терпит нечеловеческие лишения. А возможно, и в живых-то ее уже нет…

Нет, в это Кошелев не хотел верить. Кончится война — и они встретятся. Он будет целовать ее милые глаза, каждую родинку на шее. Будет еще все: и звезды, и мечты, и счастье…

— Время вышло, товарищ старший лейтенант!

Голос матроса вернул Кошелева к действительности. Он бросил быстрый взгляд на часы, сунул письма в карман куртки и сказал спокойно:

— Поднимайте людей. Пора двигаться.

…Да, все произошло именно так, как и предполагал старший лейтенант: разведывательный отряд с ходу овладел Гуль-фьордом. Группа Кошелева пыталась закрепиться на высотке, которую отделяла от моря лишь узкая прибрежная полоса. Пришлось карабкаться по отвесным заледенелым камням, набрасывать ватники на проволочные заграждения, переваливаться через них.

Теперь разведчики залегли за валунами, так как дорогу преградил дзот. Лицо Кошелева сделалось мрачным, глаза лихорадочно блестели. Он понимал всю сложность обстановки. Враг пока не разбит, он отошел в лощину и накапливает силы. А тут еще этот дзот!.. Десант морской пехоты почему-то запаздывает, и, возможно, придется долго сдерживать яростный натиск горных егерей. Сумеет ли устоять против этого натиска горстка моряков, вооруженных автоматами и гранатами?

Он невольно прислушивался к разговору, который вели между собой матрос Земцов и старшина второй статьи Сдобников.

— Еще дадут они нам жару, — ворчал Земцов.

— Если вот так будем ждать у моря погоды, то, конечно, дадут, — согласился Сдобников. — Заткнуть бы им глотку!

— Легко сказать!

— Все очень просто. Главное — подобраться. Уязвимое место у такого дзота — входная ниша, прикрытая толстой железной плитой. Малым зарядом надо сорвать дверь, оглушить егерей, а потом действовать. А то еще, помню, бросали в амбразуры каски, наполненные бензином…