Большой Дом

— Мурка, ты что, разговариваешь?

— Не с тобой, мизогинный ты свинокобель!— прошипела Мурка.

Ирвен аж присел.

— Я вообще-то того, демон.

— Вот именно, порождение патриархальных верований, напрямую ассоциирующих знание и власть с мужским началом и, тем самым легитимизирующее андроцентрический нарратив.

Демон прокашлялся.

— Я, конечно, по интонации понял, что ты в виду имеешь, но вот…

— Заткнись, короче говоря…— отрезала Мурка и повернулась к маме,— в общем, очень мне надо с вами поговорить. Иначе наша история тест Бекдел-Уоллес не пройдёт.

— Замечательно,— отстранённо ответила мама,— и что от меня требуется?

— Как минимум, выслушать. Женских персонажей в истории — меньше двадцати процентов, не представлены этнические меньшинства и трансгендеры, не раскрыта интимная линия между почтальоном Печкиным и профессором Сёминым, половина женских персонажей является жертвами насилия, и автор растушёвывает сам акт насилия якобы сюжетной необходимостью, тем самым оправдывая его.

— Самое глупое, что можно было придумать,— заметила мама,— это пробивать коровой четвёртую стену.

— Именно!— радостно подтвердила Мурка,— насилие над животными! Я уже говорила, что я — веганка?

— Вопрос с гендерной предвзятостью будем считать закрытым,— сухо отрезала мама, пальцем проверяя заточку Кремлёвского Скальпеля,— а то женских персонажей тут может ещё меньше остаться.

Тем временем, они к почте пришли. Сейф нашёлся там, где сказал Печкин. И код к замку подошёл. И даже адресная книга внутри оказалась в целости и сохранности.

А тут и папа с дядей Фёдором и котом подоспели:

— Мы тр-тр Митру починили!— радостно заявили они.

На улице обречённо прокричала курица.

— Жаль только Печкина починить не удастся,— печально добавил дядя Фёдор.

— И правильно, — говорит Шарик. — Он такой вредный.

— Вредный он или не вредный, не важно. Без него мы, может быть, у нас вообще ничего бы не вышло.

— А я проблемы совсем не вижу,— выступил папа,— он ведь почтальон местный. Значит он связан с почтовым отделением. Мы его сейчас запросто обратно запросим. Тем более, что срок возврата ещё не истёк.

В служебном помещении, у дальней стены, грузовой лифт находился. Он был зелёный и железный, чем-то похожий на печку. Папа повозился немного с тумблерами и нажал на большую прорезиненную кнопку. Лифт загудел. Дверцы распахнулись и на пол кубарем вывалился почтальон Печкин.

Невесть как пробравшийся внутрь Слейпнир лизнул почтальона в лицо.

Печкин приоткрыл глаза.

— Папаня,— пробасил телёнок.

Почтальон оглянулся по сторонам. Посмотрел на Слейпнира, на Мурку…

— Там, в лифте, есть режим кремации,— прохрипел он,— Верните меня обратно, пожалуйста.

Мама и папа, не говоря ни слова переглянулись, и подняв Печкина под руки понесли его обратно в лифтовую клеть. Почтальон выкрутился и оттолкнул их…

— Вот так я и знал, что у вас всё семейство такое, без чувства юмора и сострадания.

— А вы… как вас?— начал папа.

— Игорь Иванович,— подсказал Печкин.

— Вы, Игорь Иванович, кажется, читали «Протоколы сельскохозяйственной магии» Курляндского. Первое издание, одна тысяча девятьсот тридцать четвёртого года.

Почтальон насторожился.

— Допустим, читал. А какого года издания я не знаю.

— Зато я знаю,— папа покосился на телёнка,— очень уж известно это первое издание. Там в одном ритуале опечатка очень смешная. Но иногда старательные студенты делают именно так, как написано. Недаром говорят, что Ремесленник должен быть не только небрезгливым, но ещё и внимательным.

Печкин опасливо посмотрел на Мурку. Мурка презрительно скосилась на почтальона.

— Ну, знаете ли,— сердито сказал он,— можете жаловаться в комитет защиты животных. И в Министерство, и в спортлото. Только если бы не эта опечатка, вы бы сюда ни за что не попали.

— Я не жалуюсь. Я констатирую факт,— ответил папа, стараясь не рассмеяться.

— Всё это, конечно, замечательно, только пора нам собираться,— сказала мама,— число у нас есть, трактор готов. Я думаю, что мы сможем всех наружу вывести.

— А я никуда не поеду,— заявил почтальон Печкин, когда они на улицу вышли,— замыкание стабилизировалось и я его изучать буду, прямо изнутри. Я, может быть, хочу главным специалистом по нему стать.

— И я никуда не поеду,— сказал кот Матроскин,— меня снаружи по косточкам разберут. А тут природа… буду мемуары писать.

— А я за ним присмотрю,— Ирвен подошёл к Матроскину,— а то знаю я его.

Мурка и Слейпнир уже куда-то сбежали, так что их даже уговаривать не пришлось.

— Ну что, дядя Фёдор, а мы с тобой поедем домой,— сказала мама,— тебе в следующем году в школу надо будет идти. Тебе учиться надо.

— Надо,— согласился дядя Фёдор и потупил глаза,— вот только ничему меня в школе не научат. Мне другая учёба нужна.

И он посмотрел за реку, на Большой Дом.

— Я хочу Ремесленником стать. И ещё я хочу Гришу найти.

Мама и папа посмотрели на него с удивлением и ужасом.

— Да, я про него знаю,— продолжил мальчик,— в общем, вы меня не уговаривайте, я сам всё уже решил, ещё до того, как вы нашли сюда дорогу.

Мама хотела было сказать, что это из-за папы он таким избалованным вырос, но промолчала. Потому что она была умная женщина и понимала, что иногда дети лучше понимают, что им нужно.

Папе хотелось во всём маму обвинить, мол это от неё ребёнок на ту сторону сбегает. Но он тоже был умным мужчиной и понимал, что на самом деле не от них дядя Фёдор уходит а за знанием. А всему, чему они могли его научить, они научили. И ребёнок у них вырос умный, трудолюбивый и любознательный.

У Матроскина аж свербело всё-всё высказать, что он думал о педагогических талантах родителей дяди Фёдора. Но и он промолчал. Потому что он прожил две жизни и ценил настоящую мудрость.

Все вместе они пошли вниз по улице, к реке. Они молчали — всё что можно было сказать, они уже сказали.

Дядя Фёдор шёл первым. За ним шли родители, а замыкали процессию Матроскин и Ирвен. Так добрались они до пирса.

Тут пёс подошёл к мальчику.

— Ты вот что. Ты запомни моё имя. Если что говори, что Ирвен Псоглавец тебе покровительствует. Лишним не будет.