Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером

Перед войной я разговаривал о нем с Суслопаровым, высказал ему свое мнение и прервал с ним всякие контакты. Когда шла игра, из Центра пришла телеграмма с запросом — сможем ли мы наладить связь с Озолом. Центр хотел знать, как я реагирую на это. Ответил, что не знаю, где он находится, и связей не поддерживаю. В 43-м г. за месяц до моего побега пришло указание по линии Кента. Немцы пошли на это. По моей оценке, была уничтожена крупная группа Сопротивления во Франции. Это в результате совместной работы Озола с Кентом. Кент по указанию немцев встречался с Озолом. Знал ли он, что Озол работает на немцев, теперь это значения не имеет. Но факт, что через Озола он для немцев поддерживал связь с этой группой Сопротивления.

Чтобы понять, как это все нарастало, нужно остановиться на событиях, происходивших в сентябре, октябре и ноябре, до 24-го числа — дня ареста. В сентябре мы уже знали об аресте Ефремова, Венцеля, знали об арестах в Голландии. Между прочим, из материалов, о которых я узнал много позже, гестапо, особенно абвер раскрыли голландскую группу в начале 42-го г. В этой группе находилось больше всего людей, которым удалось спастись от ареста. Если не ошибаюсь, там было арестовано 4 человека с Винтеринком^{70}, который начал игру и потом бежал, а пятеро спаслись.

О существовании голландской группы я знал, но контактов не имел. Одно время с ней контактировал только Венцель. В 38-м г. он налаживал у них подготовку радистов. Потом с ними в самое последнее время имел контакт Ефремов. Противник бросил обвинение, что Избуцкий (кличка Боб) был тем человеком, которого отправили в Голландию, и там он якобы способствовал арестам. Это, безусловно, ложь. В аресте голландской группы Боб совсем не участвовал, вел себя прекрасно. Из всех людей, которые оставались в Бельгии во второй половине 42-го г., Боб оставался единственным, кто мог в любое время наладить связь со мной или Гроссфогелем. Когда он был арестован, гестапо знало, что он мог установить такую связь. Его страшно избивали, но он держался хорошо.

В сентябре мы знали, что происходят события, объяснить которые было невозможно. Сравнивали то, что происходило в Бельгии, Голландии, Франции, доходили первые слухи о берлинской группе (тогда всякая связь Берлина на Бельгию прервалась). В одном из своих Донесений я сообщал, что в Бельгию прибыла зондеркоммандо по борьбе с нашей сетью. Командой руководил Гиринг. Мы знали, что они прибыли из Берлина, знал две фамилии. Не помню уж, по каким каналам мы получили эти сведения. Для нас было ясно, что Центр находится в страшнейшем заблуждении, что ни одно из наших предупреждений не убедило товарищей. Считали, что все в порядке, что Ефремов работает, Голландия работает, арестов не было, связи не нарушены. Дальше ситуация все усложнялась.

Известно, что радиоигра обычно длится неделю-две и обрывается. Здесь наоборот, чем дальше шел разгром нашей сети, тем более спокойные шифровки шли к нам. Иные ставили нас под удар. К примеру, указание, чтобы я встретился с Ефремовым. Мы уточнили, что он явился на встречу вместе с немцами. Сообщал и о том, что произошло со Шнайдер. Результата не было.

В Париже, кроме ареста Соколов, других арестов не происходило. Значит, мы видели, что Соколы держались. Но в сентябре один из инженеров организации «Тодт», имевший первоначально с нами отношения коммерческого характера... он пережил страшную психическую травму. Поехал на оккупированную часть Советского Союза и лично видел Бабий Яр. Когда вернулся, он встретился с Гроссфогелем, с которым он поддерживал хорошие дружеские связи. Это был инженер Кайнц^{71}. Через него мы узнали о подготовке войны против Советского Союза. Он как инженер раньше работал на фортификациях на советско-польской границе. В марте он был направлен на восток, и, когда вернулся, были первые его разговоры о том, что там видел, говорил, что приближается война.

Информация к нам шла, с одной стороны, по линии штаба армии. С другой стороны, по линии Абеца в германском посольстве, где работала секретарша невеста Максимовича. Информация поступала от группы высокопоставленных эсэсовцев, готовившихся к отъезду. Поступали из правительственных кругов Виши. К примеру, правительство Виши было обязано поставлять и оплачивать продовольствие для армии, расположенной во Франции. Раз в две недели или в месяц они получали сведения, чего и сколько нужно. Человек, который был главным инспектором в правительстве по контролю над этими поставками, был связан с Сопротивлением, и через его друзей мы узнавали все, что нам было нужно. Знали — возрастает или уменьшается число дивизий во Франции. Большое значение имели сборные данные через партийную связь, в которых участвовали сотни людей, к примеру, железнодорожники-машинисты. Они фиксировали все перевозки из Франции на восток.

Первое сообщение информировало Центр о том, что война начнется в мае. Потом сообщили о переносе на следующий месяц, уточнили о 22.06.

В сентябре 42-го г. мы видели, что в Париже вокруг нас что-то происходит. Началось с того, что Кайнц пришел к Гроссфогелю и сказал, что хочет иметь с ним разговор с глазу на глаз. Он сказал:

— Вы знаете, что я ваш друг. Хочу предупредить. Раскрыто, что вы еврей, есть подозрения и по другим делам. На всякий случай примите во внимание, что нарастает угроза, вам, директору и вообще фирме.

В шифровках сообщали, что ситуация ухудшается. Организация «Тодт» начала проявлять исключительную заинтересованность в отношениях с «Симэксом». Настаивали, чтобы Жильбер приехал к ним для деловых переговоров. Через Лихонину они искали возможность закупить якобы промышленные алмазы. (Жена военатташе царской России.) Она не знала, чем мы занимаемся, но она что-то предполагала. Она пришла и рассказала, какие задания получила от немцев. Настаивала оформить сделку на покупку промышленных алмазов только с моим участием. Для этого предложили Жильберу приехать в Берлин. Настораживало уже то, что я лично никогда не участвовал в оформлении коммерческих сделок. Директором был Корбен, в сентябре Гроссфогель уже в фирме не появлялся, а я был акционер, который бывал в фирме «Симэкс» раз в одну, две недели.

Мы стали выяснять, кто это приехал. Оказалось, что это новый представитель. Мы узнали, что это подставное лицо и является работником гестапо. Это был не Гиринг. Был конец октября. Потом с Лихониной заговорили открыто. Ей сказали:

— Жильбер агент Интеллидженс сервис. Должны нам помочь, от этого зависит судьба вашего сына и вас.

Она была в истерике. Тогда она и пришла ко мне. Я начал, понятно, шутить, успокаивать ее. Ей говорили, что Жильберу арест не угрожает. Он должен поехать в Берлин и оттуда вернется. Есть серьезные вопросы, по которым мы хотим с ним говорить.

Обычно раз в 6 месяцев в фирму «Симэкс» присылали пропуска для свободного проезда в неоккупированную Францию. На этот раз сказали — пусть господин Жильбер явится сам. Он не явился. Я сделал одно, чтобы они знали, что мы начеку. Я позвонил в «Тодт». Там сказали, что они хотели бы встретиться лично для оформления сделки на продажу алмазов. Тогда я ответил:

— Послушайте, господа, мы коммерческие сделки можем заключать с кем угодно, хоть с чертом-коммерсантом, но с гестапо мы не делаем их.

Повесил трубку.

Для них это был удар, поняли, что мы уже в курсе их планов. Я это сделал, чтобы они не были слишком самоуверенны. Сначала они притихли, но потом, вероятно, решили захватить всю группу, оставляя меня. В октябре мы знали, что готовится что-то в отношении Марселя. В фирме «Симэкс» появились подозрительные типы. Мы уже были уверены что Райхман и Мальвина Грубер работают на немцев. Была раскрыта связь полицейского инспектора с Ефремовым в Брюсселе. Для нас было ясно, что мы имеем дело с назревавшими событиями исключительной важности. Мы не могли понять, хотят ли нас ликвидировать вместе или нет. Я мог бы провести ликвидацию «Симэкса» и прекратить ее деятельность, людям скрыться. В первых днях ноября сказал Гроссфогелю: