Большой вопрос (Записки юриста)

— Не надо об этом думать, Павлуша!

Великановы не вернулись в суд. Они шли всё дальше и дальше, сначала по улице, потом повернули в сад.

* * *

Уход Великановых из суда расценили на заводе как примирение супругов. Однако с уверенностью никто не мог сказать, надолго ли это примирение. Не мог этого сказать и Егоров, который всё чаще и чаще задумывался над судьбой своих «подшефных», как он называл про себя Великановых. Несколько дней он прождал визита к себе супругов, не дождался и пригласил Павла.

— Что ж ты глаз не кажешь, товарищ Великанов? Чем же кончилась твоя затея в суде, каковы теперь твои дела сердечные?

— Честно признаюсь, товарищ Егоров, стыдно было глаза казать… Впрочем, дело не в этом… Мы с Ольгой хотели заглянуть к тебе после… когда из нашей памяти изгладится и самое воспоминание о моем желании взять в жены себе другую женщину. Было ли во мне легкомыслие? Нет, не было. Но супругам надо смотреть в оба за своими чувствами, надо оберегать любовь умом, сердцем, всеми силами. Делаем мы это? Очень редко. Недоразумения, обиды, ссоры мешают нам. Обессиленные ими, мы открыты всякому влиянию, всякому новому увлечению, а оно зачастую беднее того, которым мы долго жили.

— Да, дела сердечные сложны, — сказал Егоров… — Но, знаешь ли, о чем нам нужно помнить всегда? О том, что в нашем советском понимании супружеские отношения заключают в себе не только супружескую страсть, но и взаимное уважение, тесную дружбу, святое обязательство растить детей достойными членами нашего общества. Вот что такое в нашем понимании семья, брак, любовь. Вот чего не должно забывать ни одно сердце.

— Именно, товарищ Егоров, — сказал Великанов. — Именно. Я теперь знаю: если б мы поженились с Ниной, мы с ней не были бы счастливы.

* * *

Судья Павлова дважды вызывала в суд Великановых. Надо было так или иначе завершить дело. Однако на вызовы судьи Великановы не откликались. Уже через год после того как дело было прекращено производством, Павлова получила письмо:

«Сегодня исполнился год со дня нашего примирения. Мы живем очень и очень хорошо. И мы убеждены, что будем так жить до конца своих дней. В этом заслуга ваша, как судьи, и парторга Егорова, с которым вы объединили свои добрые усилия. Именно вы помогли нам понять наши заблуждения, понять и решительно их исправить. Шлем вам, дорогой товарищ судья, сердечное спасибо. Желаем доброго здоровья и успехов в работе. С искренним уважением Ольга и Павел Великановы».

„ЖОН ДУВАН“

1

В Архитектурном институте разнеслась весть: «Степан Корольков влюбился в Ларису Гришаеву… Лариса отвечает ему взаимностью». Эта весть многих удивила, а близких друзей Ларисы задела за живое.

За выпускником Степаном шла неважная слава. За какие же качества славная и умная черноглазая второкурсница полюбила Королькова? Но Лариса и сама не знала, что привлекло ее в Степане; наружность — русые волосы с зачесом назад, золотистые усики-кубики, такого же золотистого цвета стрелкоподобные «баки»? А может быть, яркие галстуки с крохотным узелком, пестрые костюмы, зеленая велюровая шляпа, модельная обувь? Всё это у Ларисы вызывало улыбку, — правда, не злую, добродушную. «Ничего тут страшного нет, — думала она. — Молодой человек любит выделяться среди других своей наружностью, быть наряднее. Несомненно, мальчишеское франтовство исчезнет со временем… А пока что эти замашки не мешают ему успешно учиться, быть отличником».

— Смотри, Лариса, не ошибись! — предупредила как-то Гришаеву ее подруга Вера Ермолаева.

— Я слышу это уже не в первый раз, — сказала Лариса. — Почему вы все так озабочены моей судьбой?

— Потому, что любим тебя, потому, что боимся за тебя.

— В таком случае объясни, с какой стороны мне угрожает опасность… Надоели мне эти намеки…

— Хорошо, я тебе расскажу кое-что… Если на Степана смотреть издали, со стороны, в его жизни как будто бы нет ничего дурного. Я знаю — его, как отличника учебы, приняли в комсомол. Потом, окончив с серебряной медалью среднюю школу, он поступил к нам в институт и сразу зарекомендовал себя способным студентом. Всё это похвально, хорошо. Но вот его отношение к девушкам… Он убедил в своей любви не только нескольких студенток нашего института, но и актрису из балета Музкомедии и еще каких-то знакомых, не питая ни к одной из них серьезных чувств. В свое время я попыталась отругать Степана. Он выслушал меня серьезно, но возразил шутливо: «Не бойся, Вера, мои увлечения не более как спорт, только романтический…» Я рассердилась и назвала взгляды Степана пошлыми. Ведь своим поведением он портит девушкам жизнь, оскорбляет их чувства, оскверняет их мечты… Возникла даже мысль обсудить поступки Степана публично. Но на это не пошли те, кого Степан убеждал в своей любви, — испугались стыда. К тому же, раздавались голоса, что формально придраться к Степану нельзя: что в его поступках плохого? Полюбил — разлюбил. Подумаешь, какие-то там сердечные неполадки! Порхает юноша, ну и пусть. Станет взрослым — одумается. И Степан порхал, как мотылек… Теперь ты понимаешь, почему я и многие другие беспокоятся за тебя, — закончила Вера: — Ты полюбила по-настоящему, а он?..

На откровенность подруги Лариса решила ответить такой же откровенностью. Ей самой сначала казалось, что Степан — безнадежно исковерканный человек. Она вызвала его на прямой разговор. Оказалось, Степан до самого последнего времени имел «теорию»: ухаживать можно за многими, любить же только одну. Однако, встретив Ларису, он понял пошлость своей теории. Он любит одну Ларису и хочет ухаживать только за ней. Он не представляет себе, как бы мог теперь ухаживать за какой-нибудь другой девушкой. И так будет всю жизнь.

Не поверить? Какие основания у Ларисы не верить ему? Он не обнаруживал склонности к неправде. Он любит поэзию, знает наизусть десятки стихотворений и превосходно, с необыкновенным воодушевлением и теплотой читает их…

— Я убедилась, что у него яркий ум, благородное сердце…

— А не создала ли ты, Лариса, этот образ в своем воображении? — спросила Вера. — Я думаю, что и другим своим девушкам Степан клялся в вечной любви, убеждал, что давно отказался от своей «теории» и с необыкновенным воодушевлением читал стихи.

— Я не могу понять, зачем тебе и всем моим друзьям нужно так грубо вторгаться в наши отношения со Степаном, в чистую нашу любовь? — дрожащим голосом прервала Лариса.

— Хорошо, — решительно сказала Вера, — извини меня, может быть, мы, в самом деле, не правы… — И добавила, взглянув в черные глаза подруги: — Жаль, что наши привычки бывают иногда сильнее наших добрых намерений… А в общем, ты молодец. Смелая, решительная!..

— Не знаю, какая я, но знаю, что без веры в свои силы, без веры в близкого человека — жизнь не в жизнь…

Степан тем временем усиленно распространял слухи о своем скором браке. Лариса подтверждала их с радостью. И действительно, сразу же после защиты Степаном дипломного проекта друзья поздравили новобрачных.

Молодая чета провела «медовый месяц» в пароходном путешествии от Ленинграда до Сталинграда. Дальнейшая жизнь тоже шла отлично. Лариса добилась «круглых пятерок», и ее зачислили на повышенную стипендию. Степан, как архитектор, быстро завоевал авторитет. Особенно была довольна Лариса покорностью, которую обнаруживал Степан во всем, что касалось «мелочей быта». Теперь он одевался по вкусу жены. Исчезли усы-кубики, пестрые костюмы, яркие галстуки… Теперь уже никто не имел оснований называть Степана «мотыльком», — оскорбительная кличка исчезла… Однако, увы, не навсегда.

В Архитектурном институте среди подруг Ларисы стали открыто поговаривать о том, что Корольков вдруг зачастил в общежитие Медицинского института и, выдавая себя за холостяка, возобновил там старые знакомства. Поговаривали, что в общежитии из-за Степана поссорились две студентки.

Лариса объяснилась с мужем. Тот заверил жену, что всё это ложь, его хотят опорочить, — видимо, кто-то позавидовал их любви. Если ей угодно, она может сходить в институт, в общежитие, и узнать, была ли там, скажем, ссора девушек из-за постороннего человека. Этого ведь не утаишь, не скроешь.