Болты в томате. Правдивые рассказы
Шрифт:
И Веня, со свойственной только его колоритной фигуре грацией, покачал бедрами, изображая «какую-то». В его исполнении это выглядело настолько комично, что, не смотря на всю нашу едва сдерживаемую ярость, вызвало у многих из нас невольную усмешку, но мы тут же постарались ее подавить. А Веня продолжал кривляться:
– …идет вот такая ему навстречу! И что происходит с матросом? С отличником боевой и политической? С классным специалистом? С комсомольцем? Он – весь вспотеет! Затрясется! Шишка – во!
Тут он сделал характерный жест, прижав руку локтем к штанам, выставив кверху кулак.
– Шишка –
Всё это было произнесено с такими грозными раскатами и одновременно с такой болью и горечью в голосе, что это почувствовал каждый: почувствовал его обиду за матроса и за похеренную им службу, – что сравнимо по значению на командирский взгляд с изменой Родине, если не хуже…
Веня перевел дух и сменил обличительную интонацию на отеческую:
– Вот что я вам хочу сказать, ребята. Вы все – мои любимые сыны. Вы все мне – как дети. И, если вы думаете, что своими разговорчиками и финтифлюшками дети могут папе нагадить и навредить, – тут он снова на мгновение повысил голос: – …то так не думайте!!!
Меня как громом поразило: Веня заранее знал всё! И про речи наши, и про чучело, и про грязные штаны радиста…
Веня продолжал нас колбасить:
– Вы, небось, сейчас вспоминали фильм Айзенштайна? Где офицеров за борт пачками выбрасывали? Вы этого хотите? Хорошо! Я готов это выслушать от вас. И если вы меня убедите, что это надо, мы, вон, со старпомом, капитан-лейтенантом Метейко сами за борт прыгнем. Это вам и замполит подтвердит, Иван Иванович. Так, замполит? Мы со старпомом – сможем! Но только перед тем, как вы откроете рот, я вам хочу сказать одно: когда у вас появятся мысли об этих самых… – Веня опять сделал танцующий жест бедрами и ручками, – …вот когда у вас возникнут мысли об этих самых, вы возьмите…
Веня снова повысил свой и без того рыкающий голос:
– Поверьте: проверено жизнью!!! …возьмите и представьте себе, как она сидит – такая прекрасная и замечательная, желанная! – представьте, как она сидит – и срёт!!!
Тут Венины децибелы стали зашкаливать:
– Как у нее говно!!! из жопы!!! лезет!!! Как у нее глаза!!! кровью!!! наливаются!!!
Шквал пронесся. Настала тишина. Веня одернул китель, дотронулся до кортика и сказал:
– Всё! Я закончил.
Скомандовал:
– Встать! Всем разойтись!
Мы встали, а он развернулся и быстрым шагом покинул столовую команды.
В столовой команды повисла гробовая тишина.
Мы остались стоять. Надо сказать, мы – обалдели! Никто не смел пошевелиться. Иван Иванович, замполит, тоже застыл как изваяние, потому что, хоть он и замполит и вся агитация и пропаганда на нем – но и он, по всей видимости, тоже слышал такую лекцию о семье и браке впервые в жизни…
Иван Иванович регулярно проводил с нами политинформации и беседы. Однажды заговорил даже на такую жизненную для всех тему как матерные слова и выражения в нашей разговорной речи:
– Доколе мы будем поганить язык ненормативной лексикой?
Он именно так и выразился – «ненормативной лексикой», и ему пришлось объяснить матросам, что таким красивым и научным термином обзывается
наша простая матерщина. Беседа эта, как и все политинформации, проводилась в столовой команды. На ней присутствовал даже кок, матрос Караваев, высунув голову из раздаточного окошка.– Какие люди были в революцию! – говорил Иван Иванович с пафосом. – Какая совесть! Какая порядочность! Дзержинский, Менжинский, Воровский…
Мы начали тихо посмеиваться, – именно в таком порядке стояли у пирса в Соленом озере наши тральщики «Дзержинский», «Менжинский», «Воровский», «Луначарский», дальше стоял буксир без названия, а следом – крейсер «Пурга». Он прикрывал вход в бухту. А мы – «единичка», «двойка» и «тройка» – стояли в самой глубине Соленого озера, и чтобы выйти из бухты через Авачинский залив в океан, нам приходилось маневрировать больше всех.
– Какие люди были! Какая совесть и порядочность, аккуратность в языке и делах…
И тут через открытый иллюминатор с палубы раздался голос нашего боцмана, мичмана Самойлова:
– Хули жопу оттопырил, Караваев? Сумку давай!
Он заметил замполита и спохватился:
– Ой, извините, Иван Иванович! Ну, я домой пошел, до свидания!
Самойлов подхватил сумку, которую ему протянул Караваев, и заторопился по трапу на берег. Лицо Ивана Ивановича побагровело. Он некоторое время ловил ртом воздух – и, наконец, произнес:
– А есть такие люди, у которых на месте совести… на месте совести… – Иван Иванович тщательно подбирал нужное слово; подобрал и разродился:
– …у которых на месте, где была совесть, хуй вырос!
Володя Караваев внимательно слушал – и смотрел на замполита невинными глазами убийцы. Все знали, что боцман – не без помощи Караваева – тырил по мелочи продукты с камбуза – муку, сахар, тушенку и прочее…
После невиданной лекции о семье и браке Иван Иванович, понурившись, тихо удалился из столовой команды.
Мы остались одни…
– Ну что, пошли курить, что ли?
– Пошли курить!
И мы полезли наверх, на теплый воздух.
Суши заказывали? Нате!
Наверху ночь пахнула на нас гниющими водорослями и луговым разнотравьем – сушей! Музыка играла издалека. Мы стояли, убитые, посреди бухты, а там, на берегу, в темноте кипела жизнь.
Сели, закурили. Кто-то процитировал из «раннего» Вени:
– Парахет наш – шхуна хуёвенькая, но с крейсерской кормой!
Кто-то заметил со вздохом:
– А у них там, видать, все в самом разгаре. Сейчас, небось, и по кустам уже потащились.
Тогда старшина первой статьи Александр Нехорошев сказал:
– Господа, а давайте представим, как они там дружно срут и как у них – не приведи, господи! – глаза кровью наливаются!
Все горько похихикали, побросали бычки за борт – да и спать пошли. Тихо и мирно.
А рано утром, часов в пять, вот так же тихо и мирно, еще до подъема, управлением только дежурной вахты подошли мы к пирсу. Трюмный машинист приделал шланг. Мы заправились водой и так же тихо-тихо оттуда ушли, взяв курс на Владивосток.
«Ты, моряк, уедешь в сине море,