"Болваны"

– А расписались вы вчера?

Птицын и Гарик перешли в комнату. Гарик привалился к спинке дивана, Птицын лег, задрав ноги к стене.

– Да... Так я тебе не рассказывал?

– Подробно нет. Ты только похвалился в институте, показал кольцо...

– Еле уломал ее! Делаю ей предложение - а она: "Зачем тебе это надо? Почему нам не остаться любовниками?" - "Мне этого мало!
– отвечаю.
– Хочу видеть тебя женой!" Она ни в какую... Я ее два часа уламывал... Проталкивал такие золотые идеи... в обычное время они даже в страшном сне не пришли бы мне в голову... Я превзошел самого себя... выдавал чудеса красноречия...

– А действительно, зачем тебе это надо?

– прервал Гарика Птицын с обычной своей бесцеремонностью.

В Птицыне до сих пор жила обида, о которой Голицын, кажется, вовсе не догадывался: Гарик считался его другом, но тому даже в голову не пришло пригласить Птицына на свадьбу. При всем презрении Птицына к условностям, он воспринял это очень болезненно.

– Ну вот... И ты туда же, - Гарик сделал нетерпеливый жест.

Птицына не раз поражал узкий закрытый жест Голицына: он никогда не молотил кулаком воздух, не махал руками, как граблями, - только едва шевелил кистью, как будто не мог себе позволить большей вольности в общении с людьми; этим жестом он точно отстранял от себя все, что его не касалось.

– Циля, между прочим, мне сказала, что она больна... Серьезно больна...

– Чем же? У нее рак?

– О Боже мой! Постучи по дереву... (Голицын трижды стукнул по столу.) У нее какая-то опасная форма туберкулеза... Закрытая форма! Зачем тебе, сказала она, меня хоронить? Пусть это сделают другие!

– Интересно... Точно, как у Ремарка!
– заметил Арсений.
– Патриция Хольман... Роберт Локамп... Болезнь... Высокогорная клиника...

– Вот-вот! Я обречен в своей жизни воплощать литературные сюжеты!
– с коротким смешком согласился Гарик.
– Эрих Мария был бы мной доволен...

– А как прошла свадьба?

– Изумительно! Но... я тебе так и не досказал... Ты ведь знаешь, что в загсе после подачи заявления нужно ждать месяц?..

– Слышал!

– Это называется: "брачующиеся должны проверить свои чувства".

– Разумно!
– улыбнулся Птицын.
– И формула хорошая...

– Как тебе словечко "брачующиеся"?

– Яркое.

– Я одел костюм, - продолжал Гарик, - галстук! Представляешь!.. Папочкин... Взял дипломат... А Циля была в шикарном бархатном платье... Бордовом... Приехали в загс на "Пролетарской"... Я обаял там служительницу загса... Женщину бальзаковского возраста. Говорю ей: "Вы понимаете, мы с супругой, будущей моей супругой (показываю на Цилю, она держит в руках букет белых хризантем), всенепременнейше должны на днях отбыть за границу... в трехгодичную командировку... Вы понимаете, если следовать букве закона...
– а закон для нас, разумеется, всегда закон!..
– то заграничная командировка может сорваться... Тогда прощай служебная карьера да и семейное счастье тоже... Вы же, я уверен, не захотите стать разрушителем этих общественных добродетелей? Наших вот с этой дамой судеб? Неужели ничего нельзя придумать? Войти в нашу, согласитесь, не совсем обычную ситуацию... Мы были бы вам чрезвычайно признательны!"

– Остроумное вранье!
– посмеялся Птицын.
– Как тебе пришло в голову?

– Прямо там... в загсе... Меня осенило! Я тебе говорю, что, благодаря Циле, ко мне стали приходить гениальные идеи...

– Ну и служительница поверила?

– Еще как! Короче говоря, я сходил в ближайший магазин, купил ей коробку хороших шоколадных конфет "Красный Октябрь", и по шоколадке ее девочкам... И через полчаса все было улажено. В паспорте отметка! Могу ехать за границу...

– И что, вы поехали праздновать в ресторан?

– Нет, выпили бутылку шампанского у меня...

– Гостей много было?

– Приходили какие-то люди... Мы никого специально не приглашали... Кто пришел, тому и рады...

– А твои родители знают?

– Я послал телеграмму... Но из Бангладеша так легко не выбраться... Знаешь, у меня к тебе просьба... Ты не мог бы одолжить шесть рублей?.. До стипендии... Последнюю пятерку я отдал Циле... на тачку... когда мы из "Внуково" ехали... после Ленинграда.

Птицын был рад, что Джозеф наконец закончил длинное вступление и объяснил, зачем приехал. Он выложил деньги из кошелька.

– А почему именно шесть рублей? На еду?
– полюбопытствовал он не без иронии.

– На бутылку шампанского...
– вынужден был оправдываться Голицын. - Полтинник я добавлю... Мелочь у меня осталась... копеек семьдесят... Обещал Циле... Проиграл пари. Мы поспорили насчет Джона Фаулза... По поводу одного места. Ну, помнишь "Женщина французского лейтенанта"? Я доклад делал у Храповицкой... Циля была права! Там одна деталь в альковной сцене... Изумительно сделано... Мне почему-то иначе запомнилось...

– Ясно...
– вздохнул Птицын: теперь можно и к делу: - А у меня... странные новости... Ты ведь не был на выразительном чтении?

– Когда б я успел!

– Так вот...

Птицын подробно пересказал историю с Верстовской. Гарик откинулся на спинку стула и покачался.

– Эх, не знаю даже, как тебе помочь... Я все связи растерял... Ни одной знакомой даме позвонить не могу...Здесь лучше бы клин клином... Ну, хочешь, я поговорю с твоей Верстовской? Кстати, она ведь переводчица?

– Профессиональная переводчица!
– подтвердил Птицын с гордостью, как будто он хвалился своими достоинствами.
– Английские группы водит от "Спутника"...

– Вот это хорошо! Как раз есть повод... Циля скоро должна сдавать экзамены на английских курсах... А ходила она через пень колоду... Как ты считаешь, Верстовская согласится сдать за нее? Ей, я думаю, это ничего не стоит...

– Почему бы нет?

– Ну и о тебе поговорю... Посмотрим, что она о тебе думает на самом деле... Мне кажется, ты все-таки немного робок! Какой у нее номер?
– Гарик достал записную книжку.

– Записывай: 313 - 52 - 44, - Птицын почему-то неохотно дал ее номер.
– Ты сошлешься на меня?

– Зачем? Я буду говорить о деле!

Зазвонил телефон. Арсений потянулся к журнальному столику, снял трубку.

– Алло... Да-да... Привет... Лунин!
– бросил Птицын Гарику.
– Ты хочешь приехать? Рассказать? А-а... Понятно... Да... Понимаю... У меня Гарик Голицын... С Лянечкой?

Гарик замахал руками и скорчил страшную рожу.

– Не знаю... Приезжай, конечно... но лучше один... Постарайся от нее избавиться. Так для всех будет лучше. Пока!
– Птицын положил трубку и с некоторым сомнением заметил: - По-моему, он пьян...

– Если только от любви... к Полли! (Голицын с некоторого времени называл Лянечку заморским именем Полли.) Мы пили ранним утром... За это время последние пары алкоголя выветрились бы даже у Венечки Ерофеева...

5.

Через полчаса Птицын открыл дверь на слабый, робкий звонок и обнаружил Мишу Лунина с Лянечкой вместе. Этого следовало ожидать. Пока Птицын раздумывал, как с ними быть, Лянечка с обворожительной улыбкой проскользнула в коридор, за нею на нетвердых ногах протиснулся Лунин. Птицыну показалось, что Лянечкино лицо как-то слегка ободрано. Впрочем, в коридоре горела слабая лампочка.