"Болваны"

– Дядя - брат отца?
– спросил Птицын.

– Двоюродный брат, - уточнил Миша.

– У дяди была семья?

– - Безусловно. Мы до сих пор общаемся с его сыном, моим троюродным братом. Он дзюдо занимается... Ты как-то спрашивал меня про седую прядь на темени. Помнишь? Она не слишком заметна, потому что у меня светлые волосы... Но ты рассмотрел...

– Ты сослался на недостаток пигмента, - заметил Птицын, снимая с полки альбом Ван Гога и усаживаясь на диване.

– На самом деле эта седина от отца.

– Наследственность?

– Нет, - Лунин энергично покачал головой.
– Не то... Года через два после его смерти... Мы переехали из Ленинграда в Ивантеевку... Дядя провернул родственный обмен... Двухкомнатную в Ленинграде - на однокомнатную в Ивантеевке... Так вот, мы переехали; я ходил в эту поганую ивантеевскую школу. В субботу... да, в субботу это было, под воскресенье... я не пошел на следующий день в школу... в апреле месяце... В субботу вечером приехал дядя, привез торт, маман - букет цветов. Меня уложили на кухне. (Когда приезжали гости, я спал на кухне.) Ночью истошные крики: "Отюль... Отюль..." Так маман отца называла. Он же ведь Отюльшминальд: Отто Юльевич Шмидт на льдине. Так моя бабка-коммунистка его назвала. Просыпаюсь, слышу: "Помогите!... Не надо! Отпусти его!" Вбегаю в комнату (дверь открыта): горит ночник, мать в ночной рубашке стоит на кровати, прижалась к стене, дрожит и рыдает. А на дяде, верхом на груди, сидит отец в военном френче и душит его... Тот уже посинел. Хрипит.

– Призрак? Отец - призрак?

– Призрак... или привидение... Назови, как хочешь ... Кричу: "Папа! Папа!" Он перестал душить, поглядел на меня, ничего не сказал... ни полслова, поднялся с кровати и ме-е-дленно, переваливаясь, как бы нехотя пошел по коридору в ванную... Мать откачивает дядю... Капает валидол. Я дрожу, дня три не мог зайти в ванную... Мне казалось там, за дверью, - отец. Придушит... И мать тоже... умывалась на кухне. Вот у меня на темени эта прядь... седая... с того дня.

– А что, дядя и мать, они что... всегда спали вместе, на одной кровати?

– Нет, конечно... Дяде стелили на кресле.

– Тогда всё понятно!
– кивнул Птицын, листая альбом.
– Хороший портрет... с отрезанным ухом! Дядя пришел в себя?

– С трудом. Реже стал у нас бывать и никогда не ночевал. Только учил меня держать молоток в руках, стамеску, гаечный ключ. К жизни готовил. Мне эти умения не пригодились.

– А тебе отец не снился?

– Снился, но редко. Последний раз дней пять назад... Мы с отцом будто садимся в один автобус. Втиснулись в двери... Спрашиваю: "Так ты, значит, не умер?.. Нужно на кладбище пойти - все там убрать". (Его похоронили под Ленинградом, семьсот километров от Москвы.) Едем в автобусе... на Азовскую. Думаю: куда поселить отца? Жить ему негде. Несомненно. Но ведь и в теткиной квартире страшно мало места. Придется нам: тетке, матери и мне - втроем спать в большой комнате, а отца положить в маленькой. Все-таки он военный врач... бывший. Привык к удобствам! Только где тогда мне заниматься? Отец все время будет торчать дома, он же зануда!.. Приехали в теткину квартиру. Отец уселся на краешек кресла, озирается из-под очков. Я думаю: "Какой же ты поистрепавшийся! По бабам, что ли, шлялся?" А он мне вдруг: "Всё возвышенные проблемы решаешь?! А я без этого никак не могу... Там только сексом и спасаюсь. Это отдых хороший. Рекомендую! Не понимаю, как ты без этого обходишься..."

– Забавный сюжет! Ну и что ты сам обо всем об этом думаешь? Ты как-нибудь для себя объясняешь эти события? Это что - карма? И тебе отдуваться за своих родителей? Или эта отрыжка прошлых жизней отца, впрочем, ты в прошлую жизнь не веришь? Что это?

Резко зазвонил телефон.

7.

– Кто бы это мог быть? Маман?
– удивился Лунин.
– Аллё? Спасибо! Тебя также... Да... да... Я понимаю... На самом деле... Нет, не обижаюсь... С чего ты взяла?

– Лянечка! Маман ей сказала номер, - прошептал он Птицыну.
– Извиняется за "ворох осенних листьев".

– Друзья?
– Лунин поморщился.
– Почему нет? Можно и так сказать: друзья. А как твой дедушка... поживает? Встретили с ним Новый год? Весело было?..

Птицын сидел на диване, подперев рукой щеку, и, иронически улыбаясь, одобрительно приговаривал: "Хорош злопыхатель! Так её, дурёху! Пусть съест!"

– Уехал в Ленинград? К бабушке? Понятно. Обидно.

Птицын посмеивался.

– Приехать? Почему не рад?.. Буду рад... Очень рад... Только я не один... Нет, не с женщиной... С Арсением Птицыным. Пьем шампанское... Верней, "Донское"... Едим пироги с капустой... Неплохо...

Миша опять прикрыл трубку: "Хотела приехать!"

Птицын привскочил:

– Спроси: что если ей взять с собой Верстовскую?!

– Вот Арсений интересуется... как ты смотришь на то... чтоб пригласить Верстовскую? Может, вдвоем вам будет... сподручней?

Птицын с укором покачал головой:

– Ну что за слова ты подбираешь?

– Перезвонишь ей? Сейчас перезвонишь? А-а... Потом мне? Ладно. Договорились. Жду звонка.

Лунин положил трубку.

– Что мы с ними будем делать... если они заявятся?
– пожал плечами Миша.

– Трахнем!
– оптимистично отрезал Птицын.

Миша скривился и чихнул.

– Вот видишь! Значит, справедливо... Будь здоров!
– сказал Птицын.

– Спасибо.

Птицын начал бегать кругами по комнате. Миша знал, что у него это признак крайнего волнения. Он мельтешил перед глазами, так что утомил: Мише хотелось спать; из-за этого дурацкого Нового года у Лизы он так до конца и не выспался. Миша прикрыл веки: "Сколько же у него все-таки энергии! Позавидуешь!"

Наконец, снова зазвонил телефон. Миша снял трубку.

– Да? Она согласна?
– в голосе Лунина прозвучали нотки удивления.
– Что? Плохо слышно! Что ты говоришь? Без Лены не поедешь?! Понял... понял... Ну да, завтра... Разумеется... Сегодня поздновато... Часа в два? Хорошо! Подходит! Вам тогда нужно выехать часов в 12... С Ярославского. Электричка, по-моему, 12 - 02... Сейчас возьму расписание... Минутку.

Миша объяснил Лянечке, как ехать. Птицын во все время разговора по-прежнему метался по комнате.

8.

Птицын развил бурную деятельность. Он вынудил Мишу вылезти в этакий двадцатиградусный мороз на улицу, требуя показать ему все близлежащие магазины. Все они были совершенно пусты. В одном он, правда, умудрился отыскать две копченых ставриды (последние, с прилавка) и банку "Нототении", в другом - бутылку итальянского "Вермута" (всю водку и отечественный портвейн, само собой, расхватали), в третьем - хлеб. Лунин предлагал закупить еще "Завтрак туриста". Но Птицын отверг это гнусное предложение.

– Они же сюда не есть приедут!
– увещевал Миша Птицына.

– Ага!.. А знаешь, как после этого вот жрать хочется?!
– настаивал на своем Птицын.

– Ты по собственному опыту знаешь или по рассказам?

– Из прессы!

Он не забыл забежать в дежурную аптеку, закупил презервативы.

– Зачем они?
– поинтересовался Птицын.

– Пригодятся в хозяйстве. По десять штук на брата!

– Ты умеешь ими пользоваться?

– Жизнь научит!
– мечтательно отозвался Птицын.
– Тяжело в ученье - легко в бою.

Лунин никак не мог понять, откуда такой энтузиазм. Всю меланхолию с Птицына как рукой сняло.

Едва надев тапочки, Птицын бросился на кухню:

– У тебя есть что-нибудь вроде скалки?

– Найдется. Тесто будешь раскатывать?

– Точно! Пироги кончаются... сделаем новую партию. Поставим тесто томить... в ванную.

Миша достал скалку из стенного шкафчика. Птицын повертел скалку в руках, придирчиво осмотрел:

– Сгодится! Подержишь?
– Он торжественно вручил скалку заинтригованному Лунину.