Бомарше(Beaumarchais)

Литературоведы провели все мыслимые исследования по выявлению источников «Севильского цирюльника», и ни разу они не приводили их в Испанию, зато постоянно – к французским парадам. Похоже, что сюжет этой пьесы был почерпнут из произведений некого французского судейского чиновника по имени Тома Симеон Гёлетт (1683–1766), с которым Бомарше, вероятно, был знаком лично. Автор бесчисленного множества пьесок и парадов, а также романа о Средневековье под названием «История маленького Жана де Сентре», в котором критики разглядели прототип Керубино, Гёлетт стал зачинателем театра легкого жанра, окончательно оформившегося в произведениях Бомарше.

Сюжет популярной в свое время пьесы Гёлетта «Модное лекарство», которую он поставил на сцене любительского театра в Шуази, был весьма схож с фабулой «Севильского цирюльника». Этот, можно сказать, классический сюжет, использованный и в «Школе жен», и в «Школе мужей», в основе которого лежали злоключения влюбленного старика, оставленного в дураках молодым соперником, был обновлен с помощью приемов итальянской и испанской комедии, имевших в своем арсенале переодевания, пародии и куплеты. В то время как Арнольф был просто тупицей, Кассандр – одураченный старик у Гёлетта – обладал некоторой долей того оскорбленного достоинства, что спасало Бартоло от превращения в полное посмешище. В «Модном лекарстве» в лице Жиля мы уже видим прототип двуличного и лживого Базиля, мастера клеветы. Но слугой, в будущем превратившимся в Фигаро, пока еще оставался итальянец Арлекин. Один из парадов, поставленных в свое время в Этьоле, был, на наш взгляд, одновременно и кратким изложением «Модного лекарства» и наброском «Севильского цирюльника».

Обманутый старик уже звался в нем Бартоло и очень походил на Гратьяно Балоардо, ставшего с середины XVI века героем комедии дель арте. Арлекин пока сохранил свое имя, но по профессии теперь был цирюльником. Красавец Леандр превратился в графа, приблизившись тем самым к благородному Альмавиве. Изабелла, или Цирцабелла итальянских парадов, поменяла свое слишком броское имя на имя Полина, и этот выбор легко объясним, ведь именно так звали мадемуазель Ле Бретон. В настоящем «Цирюльнике» Полина превратится в Розину.

Среди бумаг Бомарше Лентилак обнаружил несколько фрагментов, оставшихся от первых вариантов «Севильского цирюльника», и тщательное изучение этих уникальных документов подтвердило предположения. От первоначального «Севильского цирюльника», называвшегося тогда просто «Тщетная предосторожность», до нас дошли несколько куплетов:

Словно настоящий монах

Из монастыря Сент-Антуан,

Ничего не имея за душой.

Будем радоваться жизни;

Потихоньку

Ранним-ранним утром

К моей Розине (вначале – Полине)

Частенько будем приходить.

Час встречи близок,

И да поможет мне мой колокольчик,

Если хозяин

Нежится в своей супружеской постели,

Динь, динь, динь, динь,

Устраиваю я перезвон,

Словно домовой,

До самого утра.

Несчастный,

Который верит в дьявола,

Бледнеет от страха.

Выскакивает из постели,

А шум все возрастает,

Он начинает метаться

И, наконец, оставляет

Розину ее монаху.

Бакалавр, по очереди рядившийся то сатаной, то монахом, то пилигримом, а то являвшийся призраком, стал предвестником появления на сцене Линдора, Фигаро и Альмавивы.

На «Севильском цирюльнике» сказалось влияние многих авторов. Мы находим в нем отголоски творений Мольера и «Хромого дьявола» Лесажа, которого Бомарше досконально знал и цитировал почти бессознательно. А название «Тщетная предосторожность» было списано с новеллы Скаррона, откуда Мольер позаимствовал свою «Школу жен».

Бомарше предложил свою комическую оперу Итальянскому театру, но там отказались ее ставить, поскольку, по слухам, актер, певший на этой сцене главные партии, в юности был цирюльником и не любил, когда что-либо напоминало ему об этой поре его жизни. Но официальной причиной отказа стало то, что, по мнению художественного совета театра, либретто оперы слишком напоминало комедию Седена и Монсиньи «Всего не предусмотришь», которая уже десять лет с успехом шла на подмостках.

Как бы то ни было, Театр итальянской комедии невольно оказал Бомарше неоценимую услугу. Подтверждением тому служат дошедшие до нас отрывки из либретто «Севильского цирюльника» в его бытность комической оперой. Несмотря на некоторую живость куплетов, уровень произведения в целом, видимо, не значительно превосходил уровень парадов, ставившихся в Этьоле, и стишков, с ходу сочинявшихся Пьером Огюстеном для многочисленных семейных праздников. Что касается музыки Бомарше, то она не выдерживает никакого сравнения с музыкой Паизиелло и тем более с музыкой Россини, написанных на либретто «Цирюльника» соответственно в 1780 и 1816 годах.

Если не считать тяжбы с Лаблашем, то период, в который сочинялась, переписывалась и дорабатывалась эта пьеса, был относительно спокойным в бурной жизни Бомарше. Разбирательство в Рекетмейстерской палате, судя по всему, не слишком донимало автора «Севильского цирюльника», и связанные с ним волнения не повлияли ни на его творческие способности, ни на его желание довести свое произведение до совершенства.

Существует множество рукописей первоначального варианта «Севильского цирюльника», постепенно превращавшегося в пьесу, по ним можно судить о том, как от текста к тексту росло мастерство автора.

Два года, 1771 и 1772, в течение которых Пьер Огюстен не только трудился над «Цирюльником», но и из пристрастия к трагедии делал наброски фрагментов оперы «Тарар», окончательно оформившейся лишь в 1787 году, он жил со своей семьей в особняке на улице Конде. После того как брат вторично овдовел, хозяйство взяла в свои руки Жюли; папаша Карон, несмотря на свои семьдесят лет, продолжал предаваться забавам, более свойственным зеленым юнцам, а маленький Огюстен учился произносить первые слова.

Пришли новости из Испании: возможно, они тоже наложили отпечаток на декорации «Цирюльника». Зять Бомарше архитектор Гильбер умер от алкоголизма, и эту смерть никто не стал оплакивать. Вдова его вторично вышла замуж за одного из своих испанских друзей, некого г-на Сальседо, который очень скоро исчез из ее жизни, оставив без гроша. Г-жа Сальседо вернулась в Париж и привезла с собой сына и дочь – детей Гильбера, носивших почему-то фамилию Сальседо. Видимо, отчим успел их усыновить. Со свойственным ему великодушием Бомарше взял на содержание сестру и племянников; девочку он вскоре определил в пансион при женском монастыре Святого креста в Руа, в Пикардии. Не исключено, что бывшая невеста Клавихо – покинутая им Лизетта была в той же компании, но к этому моменту след ее в истории затерялся, что кажется нам несколько странным.

«Я хотел бы, чтобы все, кто меня окружает, были счастливы», – любил повторять Бомарше, и частично это желание воплощалось в жизнь. Жано де Мирон по его рекомендации получил должность секретаря у принца де Конти, а его жена, по словам Жюли, делала все, чтобы «ее катающийся как сыр в масле, изнеженный, зацелованный, находившийся у нее под пятой (но не рогатый) муженек был доволен жизнью». В этом описании без труда узнается стиль «Цирюльника», к созданию которого Жюли бесспорно приложила руку.