Бомба для империи

«Благоевцы» сплошь были студентами и занимались тем, что пропагандировали в среде рабочих. За полтора года «Группа Благоева» создала более десятка рабочих кружков и даже стала выпускать нелегальную газету «Рабочий». Костя, как студент первого семестра, принял участие в выпуске второго и последнего номера «Рабочего». Состояло это участие в небольшой заметке о тяжкой жизни рядового мастерового за подписью «Сокол революции». Жизнь рабочего Костя, естественно, не знал, но часто наблюдал их испачканную одежду и грязные полоски под ногтями. Из чего и сделал вывод об их нелегкой трудовой доле.

Когда Дмитрия Благоева арестовали за создание нелегальной типографии и посадили в следственную тюрьму, члены группы растерялись, а после высылки их лидера на родину в Болгарию – как-то даже потерялись, а некоторые и вовсе опустили руки. Конечно, они что-то делали по мелочи, вроде разговоров с рабочими и между собой, но желалось большего. Все хотели вершить судьбы и делать революцию тотчас, немедля, и ее «Сокол» – более всех! Поэтому, когда он познакомился с Мартой, буквально очаровавшей его своей убежденностью в правоте революционного дела и уверенностью в необходимости террора, «который не может не привести к изменению социального строя», то буквально на следующий день согласился участвовать в террористической «акции» против государя императора. И согласился Костя с нескрываемым восторгом, ведь он тоже хотел войти в историю. Убить человека? Первое лицо в государстве? Что ж, если это необходимо для дела революции, то он готов…

Пантелей учился на курс старше Кости. Он был членом-соревнователем «Товарищества Санкт-Петербургских мастеровых» – кружка, образованного Пашей Точисским, выпускником ремесленного училища. По «Уставу», главной задачей «Товарищества» являлась подготовка вожаков из среды рабочих, способных возглавлять движение пролетариата, которое в скором будущем станет массовым. Товарищество делилось на две группы: интеллигенты (в том числе студенты), что входили в него как члены-соревнователи, и рабочие, имеющие статус действительных членов. Это потому, что Точисский – и правильно! – не очень доверял интеллигенции и видел в ней только попутчика грядущей революции. А что такое попутчики? Это такие люди, которые идут с вами какую-то часть пути. А потом ваши пути расходятся…

Так что члены-соревнователи занимались лишь агитацией да пропагандой и собирали пожертвования для «Товарищества» деньгами и книгами. Зимой восемьдесят восьмого организация попала в поле зрения Охранного отделения и была распущена. То есть пришли серьезные дяди с проницательными глазами и при густых усах и сказали, чтобы все действительные члены и члены-соревнователи катились бы к такой-то матери, и побыстрее. Не то, мол, все хором покатитесь в Кару, Нерчинск, Томск, Тобольск или вообще на остров Сахалин. А поскольку Северная столица лучше, нежели Южный Сахалин с его живописной тайгой, члены «Товарищества» (и те, и эти) все поняли и, понурив революционные головы, разошлись. Рассосались. Ежели хотите, впали в печаль. А Пашу Точисского полицейские власти решением своего департамента выслали в Екатеринослав. Пусть-де гордится, что до него в этой ссылке коротал дни первый пиит России Александр Пушкин.

После высылки из столицы Точисского некоторые из членов бывшего «Товарищества» и вовсе зареклись далее когда-либо революционизировать. Однако Пантелей не собирался складывать руки. Из бывших членов-соревнователей, а еще студентов Императорского университета и Технологического института он сколотил новую группу (покуда без определенного названия) и продолжал заниматься пропагандой в рабочей среде. И собирать для них разные революционные книжки, в духе «Манифеста коммунистической партии» Маркса, который перевел Плеханов, или «Развития научного социализма».

Пантелей видел Костю в институте, и не раз. Но лично знаком с ним не был. А тут они как-то встретились на картонно-тольной фабрике товарищества «Науман и К°», являющейся официальным поставщиком Императорского Российского Пожарного общества. Костя, тайком пробравшись на фабрику, должен был встретиться с парнем по имени Ростик, дабы тот передал ему кусок свинцовой полосы, из которой Марта намеревалась изготовить пули для будущей бомбы. А Пантелей принес для него же, Ростика, революционную брошюру под фальшивой обложкой еженедельного журнала «Нива». Так они и познакомились.

О своем новом товарище Костя рассказал Марте при первой же встрече. Девушка, похоже, только-только оторвалась от филера, очевидно, даже бежала, поскольку ее грудь часто вздымалась, а лицо, и особенно смуглые аппетитные щечки, пылало жаром. И Косте она показалась столь милой и хорошенькой, что он не удержался и, в порыве восторга и умиления, которые вдруг находят на юношей, равно как и на степенных мужчин, поцеловал Марту в эту самую пылающую щечку.

Поцелуй Кости, несомненно, был совершенно невинным. И вызванным не порывом страсти и вожделения, равно как и греховной похоти, а всего-то нежностью и восхищением. Однако это имело для него неожиданные последствия…

– Никогда! – Марта вскинула на него негодующий взор и отпрянула едва ли не на сажень. – Никогда больше не делайте этого!

– Почему? – невинно спросил Костя. – Я же по-дружески.

– Даже по-дружески не делайте этого, – взор Марты продолжал пылать негодованием. – Я вам запрещаю…

– Но отчего же?

– Оттого, – услышал он отрывистое в ответ.

Да, подобного рода ответы весьма часты от женщин.

«Но почему?» – спрашиваем мы, когда нам дают от ворот поворот.

«Потому», – отвечают нам они, вкладывая в абстрактный ответ одним им известный смысл. Лишь по прошествии многих лет мы начинаем понимать, что имелось в виду под этим «потому»…

– Простите, – Косте было неловко, но он взял себя в руки. Кроме того, надлежало рассказать Марте о Пантелее. И он рассказал.

– Значит, вы оба учитесь в Технологическом институте? – в задумчивости спросила она.

– Да, – ответил Костя.

– И этот Пантелей имеет опыт революционной работы?

– Именно так. Он был членом кружка Павла Точисского «Товарищество Санкт-Петербургских мастеровых», – ответил Костя, радуясь тому, что Марта больше не злится на него.

– Это хорошо, – девушка продолжала думать о чем-то своем. – Устройте мне с ним встречу.

Костя устроил.

Марта долго беседовала с Пантелеем и, кажется, осталась довольна новым знакомством. По крайней мере, она вполне дружелюбно смотрела на Костю и даже согласилась пойти с ним в кондитерскую Пфайфера близ Александрийского театра, чтобы отведать пирожных.

На входе в кондитерскую они столкнулись с импозантным господином в цилиндре и усах, закрученных вверх. Именно таких вот мужчин печатают на рекламных плакатах и проспектах и на наклейках мужских одеколонов. По осанке господин в цилиндре и усах, неоспоримо, являлся бывшим военным, хотя и был одет в цивильный костюм новейшего модного покроя. Усатый господин принес извинения Марте, посмотрев на Костю, учтиво приподнял цилиндр и, вежливо пропустив их, вышел. На его лице играла легкая усмешка.

– Не люблю военных, – заметила Марта, когда импозантный господин в усах скрылся из виду.

– Я тоже, – ответил Костя, хотя до самого последнего времени просто не знал, как он относится к военным.

Они ели мороженое и бисквиты. Марта была весела и сказала, что сочинила проект прокламации, которую необходимо размножить на гектографе.

– Ты сможешь это сделать? – спросила она Костю.

Тот вначале хотел пожать плечами и беспечно ответить: «Не знаю». Но дело революции требовало более серьезного подхода к себе, поэтому он честно посмотрел девушке в глаза и твердо ответил: