Бомба для империи

– Что ж, все правильно, – вынужден был согласиться с мнением немца банковский клерк. Да и как было не согласиться, ежели высказанное мнение было верным. Немцы – они народ правильный…

Клерк сходил во двор и вернулся с заспанным извозчиком. Крякнув для проформы, тот поднял чемодан и потащил к выходу. И тут в банк вошел Лука.

– Всем стоять на месте! – громко скомандовал он и взвел курок револьвера, который держал в руке. – Предупреждаю один раз: кто пошевелится, буду стрелять! Руки за голову!

– Што происхотит? – недоуменно спросил немец, обращаясь к банковскому служащему.

– Н-не знаю, – заплетающимся языком произнес клерк и положил обе ладони на затылок.

– Ты что, русского языка не понимаешь? – спросил Лука немца. – Я сказал – руки за голову!

– Я не понимайт фаших трепофаний! – дерзко ответил фон Геккерн и посмотрел прямо в глаза Луке.

– Немец, что ли? – спросил Лука.

– Я ест Фертинант Вильгельм Карл фон Геккерн, поттаный его феличества кайзера феликой германской империй Фильгельма Фторого из феликого рота Гогенцоллерноф, – гордо вскинув подбородок, ответил немец. – А што фас ф этом не устраифайт?

– Не устраивает то, что вы не поднимаете руки, – ответил Лука. – Впрочем, как подданному германской империи я могу сделать для вас исключение. А ты что, глухой? – обратился он к извозчику.

– Никак нет, – по-военному ответил тот.

– Тогда заведи руки за голову, – покачал стволом револьвера Лука.

– Не могу, – ответил извозчик.

– Это почему?

– Так… у меня в руках… это… чемодан господина немца, – простецки ответил извозчик.

– А вот чемодан давай сюда, – криво усмехнулся Лука. И, видя, что извозчик медлит, крикнул тоном, не предвещающим ничего хорошего: – Живо передал мне чемодан!

Извозчик вжал голову в плечи и, сделав шаг вперед, послушно протянул чемодан.

Лука тоже сделал шаг вперед, чтобы принять тяжелый чемодан, и на мгновение опустил на него взор. Этого мгновения хватило, чтобы извозчик, выпустив чемодан из рук, схватился обеими руками за правую руку Луки с зажатым в ней револьвером, ловким приемом вывернул ее и завел за спину. Револьвер со стуком упал на пол. Извозчик носком сапога отпихнул его подальше.

Лука взвыл от боли и согнулся вперед.

– Ладно, не притворяйся, господин Лука, или как там тебя? – весело произнес «извозчик». – Не так уж тебе и больно!

– Браво, ротмистр! – отворилась настежь дверь кабинета, которая оставалась полуоткрытой все время, покуда шел акт с участием немца, извозчика и Луки. Ежели бы что-то пошло не так, то из этого проема выстрелили бы в Луку сразу из двух стволов: револьвера системы Эмиля Нагана, что принадлежал помощнику полицеймейстера, и старенького, но надежного пятизарядного «паттерсона» пристава Четвертой полицейской части.

Из кабинета вышли помощник полицеймейстера губернский секретарь Николай Людвигович Розенштейн, пристав Четвертой полицейской части Краснобородов, его помощник Полупанов, тот самый, что вечером прошлого дня доставил задержанного Ленчика в участок, и… сам Ленчик. Руки его не были связаны, и вообще, смотрелся он скорее участвующим во всем происходящем, нежели прибывшим сюда по принуждению и чужой воле.

– Браво! – еще раз произнес помощник полицеймейстера Розенштейн, оглядывая скрутившего Луку бравого «извозчика», «сонливость» которого исчезла вместе с маской простака. – О задержании особо опасного преступника с вашим непосредственным участием, господин ротмистр, мной сегодня же будет сообщено исполняющему должность полицеймейстера господину Острожскому. А он, смею уверить вас, непременно доложит о столь эффектном задержании опасного преступника, да еще с поличным, его превосходительству господину губернатору, причем в самом скорейшем времени.

– Благодарствуйте, – слегка наклонил голову «извозчик».

– И ты… – Помощник полицеймейстера обернулся к Леньке и хотел было произнести «благодарствуй», но вовремя одумался и сказал: —…можешь быть свободным до суда, но чтоб из города – ни ногой. Все равно ведь разыщем!

– Понял, ваше высокоблагородие, – подобострастно произнес Ленчик и робко спросил: – Так… я могу идти?

– Можешь, можешь, – отмахнулся от него Розенштейн.

Ленчик несмело и как-то бочком, как побитая собака, поплелся к выходу.

– С-сука, – бросил ему уже в спину Лука.

– С-сука, – повторил вслед за ним на чистом русском языке «Фердинанд Вильгельм Карл фон Геккерн, подданный его величества кайзера великой германской империи Вильгельма Второго». Аккредитив у него был, конечно, подлинный. А вот документы на имя Фердинанда фон Геккерна, одного из директоров чугунной и сталелитейной фирмы в Гляйвице, были фальшивыми. Настолько фальшивыми, что различить подделку можно было с первого раза даже неспециалисту.

Ленчик согнулся, будто его ударили в спину чем-то тяжелым, и вышел из банка. На крыльце он сел на ступеньки и, обхватив руками голову, застыл в позе кающегося грешника.

– Надо же, а немец-то наш ругается по-русски, – весело сказал помощник полицеймейстера Розенштейн и кивнул Полупанову. Тот ловко надел на Луку и «Фердинанда фон Геккерна» ручные кандалы – два металлических кольца, соединенные между собою цепью. Замкнув на них замки, он повел обоих на выход. Чемодан с деньгами, представлявший улику, ввиду слишком крупной суммы был оставлен в банке в специальной сейфовой ячейке. Вплоть до дня судебного разбирательства.

В той же коляске, в которой фальшивый фон Геккерн приехал в банк за двумя миллионами рублей, его и Луку повезли в участок. Там их поместили в арестантские камеры временного пребывания, после чего начался процесс дознания.

Лука молчал. А вот «Фердинанд фон Геккерн» рассказал все.

* * *

Когда коляска с полициантами, Лукой и фальшивым «немцем» выехала в арку и скрылась из виду, а играющие роль мужиков агенты жандармского управления перестали судачить и отправились по своим делам, Ленчик отнял руки от головы и огляделся. Вместо лица, мокрого от слез или, на худой конец, искаженного гримасой раскаяния и печали, можно было увидеть лицо довольного собой и жизнью человека, какое можно встретить у того, кто выполнил трудную и ответственную работу, которую, кроме него, исполнить никто не способен. Ленчик легко спустился со ступеней крыльца и походкой человека, не обремененного тяжестью на душе, вышел из арки и направился к закрытой коляске, до сих пор поджидавшей запаздывающих с выходом седоков. Подойдя к коляске, Ленчик широко улыбнулся и произнес:

– Тук-тук-тук.

При этом он постучал костяшками пальцев по дверце. Дверца тотчас приоткрылась, и на Ленчика уставились глаза Долгорукова.

– Ну, что? – быстро спросил он.

– Все, – ответил Ленчик.

– Их увезли?

– Увезли.

– Залезай и рассказывай, – и Ленчик залез в коляску.

Дверца закрылась, и на него уставились три пары глаз: Севы, Африканыча и «графа». И Ленчик начал рассказывать…

* * *

– Ты как-то спрашивал меня, какая роль будет отведена тебе в нашем деле, – начал издалека Долгоруков, когда они были одни в его кабинете.