Бомба для председателя

Когда Берг вышел, Кройцман ощутил усталость. «Как после экзамена у этого беса, — подумал он. — Он всегда гонял нас на экзамене, но мы любили его, несмотря ни на что. Но как он ловко меня обвел… Ничего, все-таки я из его школы, реванш я возьму, и этот реванш будет неожиданным для старика».

— Значит, давай начнем сначала, — сказал Берг, входя в кабинет и на ходу поправляя подтяжки. — Пропал Кочев. В ночь на двадцать второе. Ленц опубликовал интервью: «Я выбрал свободу!» — заявил Кочев». «Покажите его, — попросили мы. — И кончим на этом дело». — «Он не хочет ни с кем встречаться». — «Хорошо. Давайте мне человека, который беседовал с ним, Кочевым, пусть он под присягой дает показания, и на этом мы ставим точку». Этого человека я не получил, а получил пленку, которая была сфабрикована. Ленц был арестован не мной, а полицией, и он дал показания майору Гельтоффу о том, что пленку и первое интервью ему всучил Люс. Левый. Это уже бомба. Человек, который борется с нацистами и не скрывает симпатий к Марксу, ведет грязную игру. Более того, он у меня проходит по делу о гибели Ганса Дорнброка.

— Я знаю.

— Это не могло не удивить меня. Более того, алиби, которое выдвинул Люс, подтвердилось не в полной мере.

— У вас достаточно улик для его ареста?

— Вполне. Когда я сажал Люса, у меня были достаточные данные для его ареста.

— Когда сажали. А сейчас? Вы приучали нас, профессор, к точности формулировок.

— Видишь ли, Юрген («Пусть там послушают, как я называю тебя, господин статс-секретарь, пусть. Ты сейчас станешь злиться, а это очень хорошо, когда злятся начальники, особенно из молодых»), видишь ли, сынок, сейчас я перепроверяю его алиби. Не то, которое он выдвинул, а то, которое мне пришлось вытягивать клещами у свидетелей. Ты же понимаешь, что прокурору не к лицу вытягивать клещами показания в пользу арестованного, но мы живем в демократической стране, слава богу, где задача прокурора не в том, чтобы осудить, а в том, чтобы докопаться до истины.

— Стоило ли ради этого сажать Люса в тюрьму?

— По букве закона я мог это сделать, Юрген.

— Понимаю. Но мы отвлеклись от Люса…

— Нет, мы не отвлекались от Люса. Это ты меня навел на Люса, и я не совсем понимаю, зачем тебе это надо, когда мы исследуем Кочева. Мы должны рассматривать Люса как эпизод в цепи непонятной комбинации, которую все время кто-то норовит разыграть против нас с тобой, против нашего закона. Главное ведь, что волнует нас с тобой: где Кочев? Как нам выпутаться из этого дела, которое красные так мастерски — по твоим словам — используют против нас? Я ищу Кочева, а Люс сидит у меня лишь потому, что я веду дело Дорнброка. Понимаешь? В этом есть свое преимущество.

— Теперь понимаю. Он дал какие-нибудь показания в связи с Кочевым?

— Никаких. Конкретно — никаких.

— А косвенно?

— Он отрицает, что знал Кочева, когда проводил съемку своего фильма «Берлин остается Берлином».

— Вы не позволите мне взглянуть на эти показания?

— Пожалуйста…

«Вот и все, — удовлетворенно подумал Кройцман, — все дело сейчас ляжет на стол, и я просмотрю его и пойму, как он вышел на то, что интересует Бауэра».

Берг достал из сейфа тонкую папку и положил ее перед Кройцманом.

— Я всегда режу дела на эпизоды, — пояснил он, — здесь как раз то, что тебя интересует… Видишь, — он кивнул на открытый сейф, — эту гору… Все эпизоды разложены по папкам.

«Сволочь, — ожесточился Кройцман, — старая сволочь».

Он пролистал папку и сказал:

— По-моему, Люс дает искренние показания.

— По-моему, тоже. Только надо их до конца подтвердить во времени и месте: свидетелями, данными возможного наблюдения…

— За ним наблюдали? Кто? Ваши люди?

— Не только наши. За мной тоже, я заметил, стали наблюдать. Вряд ли за мной наблюдают наши люди…

— Вы позволите мне проверить, кто наблюдает за вами?..

— Пока не стоит. А вдруг это у меня начинает проявляться мания подозрительности? Если за мной смотрят красные, то наша контрразведка, надеюсь, сможет охранить меня… Хотя, впрочем, от чего меня охранять? Хоть я и бабник, но забыл, как это делается; пить не могу — язва… Работа — дом, дом — работа.

— Вы отрицаете возможность того, что вся эта история с Кочевым — провокация коммунистов? От начала и до конца?

— Смысл? Какой им смысл?

— Мы — фронтовой город, мы наводим мосты, а здесь исчезает их гражданин.

— Он не исчезает. Он скрывается здесь, по нашим версиям…

— Все верно. Ну а если все же подумать о моей версии? Она ведь бьет и по Люсу. Раньше он делал фильмы против нацистов, которые так хвалили на Востоке, а теперь делает заявление в печати о том, что мир обречен и никто не в силах его спасти. Может, он отошел от них? Чтобы никто не упрекал его в прямой связи. Агент должен быть нейтралом в политике, иначе он бесполезен.

— Интересное предположение. У тебя есть какие-нибудь факты?

— Пока нет.

— Что значит «пока»? Ты их ищешь? Помимо меня?

— Разведка не входит в мое ведомство, но они ведь тоже не спят в своем доме.

— Может быть, ты поможешь мне связаться с ними для обмена информацией?

— Вы заметили, что я на это время выключил диктофон? Я говорю то, что мне шепнули друзья в конфиденциальной беседе.

«Ну-ну, — подумал Берг, — твой выключен, а мой диктофошка пишет».

— А если вы докажете непричастность Люса ко всему этому делу и отпустите его — будете вы готовы мотивированно объяснить происшествие с Кочевым?

— Юрген, я ничего не буду делать специально для красных. Я все буду делать для нас, для нашего закона. И потом, я не совсем увязываю: вначале ты говорил о политике «наведения мостов», а теперь о провокации коммунистов.

— Как раз это и увязывается. Чтобы сорвать нашу политику наведения мостов, они должны убедить общественное мнение, будто наш берег ненадежен.

— Сейчас понял. Ты позволишь мне поразмыслить над твоими словами?

— Конечно. А я пока пороюсь в папках — для себя, если позволите.

— Нет, сынок, не стоит… Там много моих пометок, и это рабочие материалы, а пометки твоего бывшего учителя могут запечатлеться в твоем мозгу, и это будет плохо, потому что ты можешь оказаться в плену моей версии.

— Значит, у вас есть версия?

— Да. Она отличается от твоей. По-моему, Кочев здесь в Берлине, но почему он здесь и где — это я собираюсь выяснить в течение ближайших трех — пяти дней. Если этот срок тебя не устраивает, тогда я готов передать дело другому человеку, оформив материалы таким образом, чтобы не было горы эпизодов, а лишь единая папка…

— Я буду докладывать министру и советнику Винцбеккеру в МИДе.

— Боюсь, их этот срок не устроит, а?

— Если они будут возражать, я стану спорить с ними.

— Вряд ли ты переспоришь министра…

— Я попробую сразиться с ними. Я вижу, вы не хотите, — Кройцман спрятал диктофон в портфель, — раскрывать все карты, и это ваше право. Я могу более настойчиво просить вас показать мне все дело, чтобы составить полное представление, но я не сделаю этого, потому что я вам многим обязан в жизни. Без ваших уроков я бы не был юристом, я был бы обыкновенным болтуном, каких сотни в наших органах юстиции.