Бомба в Эшворд-холле

Послышались быстрые шаги, а затем – звук открываемой двери.

– Айона! – крикнул Фергал.

Тишина. А потом негромкий вопрос:

– Что?

Мойнихэн тоже, судя по шагам, подошел к двери.

– Я тебя люблю, – донесся до Шарлотты с Эмили его голос.

– Любишь? – тихо переспросила миссис Макгинли.

– Ты знаешь, что люблю. Я тебя обожаю.

Последовало долгое молчание, нарушаемое только вздохами и шуршаньем ткани, а потом, наконец, дружными шагами. Наружная дверь закрылась.

Миссис Рэдли взглянула на сестру.

– Дорога все равно не стала легче, – сказала та очень тихо. – Поцелуи не решают спор, если он касается важных проблем.

– Да, поцелуи совсем ничего не решают, – подтвердила Эмили. – Это просто действие, которое совершаешь, если на то есть желание, но оно не способно помочь в серьезном деле. Оно, если хочешь, только затуманивает происходящее. Очень приятно целовать кого-то, но это не мешает думать. И когда все кончено и наступает разлука, чего тогда стоят поцелуи?

– В их случае, полагаю, им это еще не ведомо, – покачала головой Шарлотта. – Будет очень грустно, если они заплатят слишком много за возможность быть вместе, а потом обнаружат, что они этого по-настоящему и не хотели, и у них ничего не выйдет. Они тогда останутся ни с чем.

– Не думаю, что они хотели бы это сейчас услышать, – заметила ее сестра.

Впервые за все это время миссис Питт улыбнулась:

– Да уж, уверена, что им бы этого никак не хотелось. Интересно, как чувствует себя Кезия? Надеюсь, что она найдет в себе силы не слишком радоваться происходящему.

Эмили взглянула на нее с удивлением:

– Что? Тебе нравится Мойнихэн? Мне казалось раньше, что не очень…

– Мне он не нравится. Он холоден и напыщен, но мне нравится Кезия. И что бы собой ни представлял ее брат, он ее единственный родственник, вся ее семья. Она же нанесет себе страшную рану, если не проявит к нему немного тепла, как бы он сам к этому ни относился.

– Шарлотта…

– Что?

Теперь произнести эти слова Эмили было уже не так трудно. И она знала, что лучшего момента ей не представится.

– Я очень сожалею, что вчера набросилась на Томаса. Я знаю, это было несправедливо, – сказала она. – Я ужасно боялась за Джека. – Она и сейчас за него боялась. – Не только потому, что его снова пытаются убить, но еще и оттого, что на него возложили непосильную задачу и его же будут осуждать, если случится провал.

Миссис Питт протянула ей руку:

– Я знаю, как ты боишься. Положение ужасное. Но не беспокойся из-за того, что Джек не решит этой ирландской проблемы. За триста лет этого еще никому не удалось. И его скорее возненавидят, если ему это удастся.

Эмили чуть было не рассмеялась, но ее смех мог слишком легко перейти в слезы, если бы она потеряла самообладание. Поэтому она просто взяла руку Шарлотты и крепко ее пожала, а потом обняла сестру.

После того как он помог Эмили достать мясо с ледника, Питт передумал и вместо Кезии пошел искать Телмана. Им надо было продолжать расследование.

– Опять начать с убийства Гревилла? – удивился инспектор. – Лично я вернулся бы к Денби, но, полагаю, нам этого не позволят. Ненавижу заговоры!

– А что вы любите? – сухо спросил суперинтендант. – Приятное убийство в домашней обстановке, когда люди знают друг друга целые годы, может, всю жизнь, живут под одной крышей, внешне в любви и согласии, но тайно ненавидят друг друга? Или когда кто-то, кого невыносимо мучили и оскорбляли, решил в конечном счете сквитаться тем единственным способом, который ему представлялся возможным?

Они вышли через конюшенный двор по усыпанной гравием дорожке на большую лужайку. Трава была влажной, но чистой и пахучей, ветер затих, и хотя погода стояла холодная, день нельзя было назвать неприятным.

– А как насчет обыкновенной жадности? – проворчал Телман. – Кто-то кого-то стукнул по голове, ограбил, а затем я сумел найти преступников и с удовольствием предоставил суду возможность их повесить… Ну, не с удовольствием, но с удовлетворением.

– Я был бы чрезвычайно удовлетворен, если б этого мерзавца взяли, – согласился Питт.

– И повесили? – Инспектор искоса посмотрел на начальника. – Это на вас не похоже.

Томас сунул руки в карманы.

– Я, наверное, сделал бы исключение для тех, кто замышляет политический переворот и время от времени прибегает к насилию. Конечно, все это не доставило бы мне радости, но, пожалуй, я покорился бы необходимости.

– Но сначала надо его поймать. – Слегка улыбнувшись, его подчиненный тоже сунул руки в карманы.

– Кто же убил Гревилла? – вздохнул Питт.

– Наверное, Дойл, – ответил Телман. – У него для этого были самые веские основания – и личные, и политические, если в политических основаниях вообще есть хоть какой-то смысл. Для меня-то в них одна только глупость.

Он нахмурился. Ботинки у него промокли от тяжелой осенней росы, но инспектор уже привык, что его ноги постоянно сырые.

– А кроме того, Дойл – человек влиятельный и страстно убежденный в том, во что верит, – добавил он.

– А Мойнихэн глуповат, – сказал Томас, как бы поддакивая тому, что его собеседник сказал о политике несколькими минутами раньше.

Но Телман только пожал плечами.

– Мне кажется, что его сестра – это орешек потверже.

– Согласен, – кивнул Питт. Тихо шагая по мягкой земле, они вошли в тень огромного кедра. – Я не думаю, что это Фергал убил Макгинли. Все это выглядит как случайность, бомба явно была предназначена для мистера Рэдли.

– А О’Дэй? – спросил инспектор.

– Он не убивал Гревилла. И Макгинли, и его камердинер в это самое время видели О’Дэя в его комнате. А он слышал их разговор о рубашках.

– Значит, Дойл, – сказал Телман. – Да, в этом есть смысл. И вот каким образом Макгинли узнал про динамит. Они же на одной стороне! Дойл что-то ему сказал и выдал себя. Или так, или же Макгинли с самого начала участвовал в заговоре, а потом, поразмыслив, передумал.

Томас промолчал. Его коллега был прав: это действительно было похоже на правду, как бы Томас ни сопротивлялся, ради Юдоры, такому предположению.

Они уже прошли мимо кедра, и лучи солнца, прорывавшиеся сквозь облака, зажигали влажную траву радужными огоньками.